О буддизме и буддистах. Статьи разных лет. 1969–2011

Жуковская Наталия Львовна

Кроме этих семи предметов имеются еще пять, точнее, четыре, так как один утрачен: сосуд, триратна, корова, дерево. О них можно сказать следующее. Сосуд (бумба), уже упоминавшийся выше в составе «восьми эмблем славы», мог использоваться и как дополнительный элемент к «семи атрибутам вселенского монарха» – об этом пишет Л. Уоддел³⁷⁵. Триратна (три сокровища) – один из популярнейших образов буддизма, встречающийся как изобразительный символ повсюду. Корова (часто в описаниях называемая быком; тиб. палбэу) – это один из символов счастья, вероятно, восходящий к народной традиции.

Наконец, третий внешний круг, опоясывающий центральную ступу, включает в себя 12 совершенно одинаковых маленьких четырехугольных ступ (высотой 3 см), каждая из которых стоит на более широком основании (высотой менее 1 см), имеет коническую крышу и навершие в виде небольшого шарика. Одна из ступ утеряна, однако

основание ее сохранилось. Из 12 оснований три имеют форму полукруга, три квадрата, три круга, три трапеции. Это не случайно. Именно такие формы имеют в буддийской космологии четыре основных и восемь малых континентов (при каждом основном имеются два дополнительных той же формы). Кроме того, в буддийском тантризме эти геометрические фигуры означают четыре стихии (или элемента) мироздания: полукруг – воздух, квадрат – земля, круг – вода, треугольник или пирамида (в данном случае это трапеция с вогнутыми краями) – огонь³⁷⁶. Каждая из них ассоциируется с одной из четырех стран света (полукруг – север, квадрат – юг, круг – восток, треугольник – запад)³⁷⁷, с одним из дхьяни-будд (разным в разных системах медитации, с определенным цветом пятицветной буддийской палитры и еще рядом показателей. К этим четырем фигурам в практике созерцания добавляется пятая (иногда ее обозначают как каплю, иногда как язык пламени) – она выступает символом центра и в рассматриваемом мандала ассоциируется с находящейся в его центре большой ступой, а также с каждой из 12 малых ступ, которые стоят на 12 постаментах всех четырех вышеперечисленных геометрических форм. В ходе практики медитации адепт, добиваясь слияния с космическим абсолютом в лице своего идама (божества-покровителя), которого он мысленно поставил в центр воспроизводимого им в себе мандала, последовательно вливает себя в различные структурные компоненты вселенной, графическим изображением которых выступают квадрат, круг, треугольник, полукруг и завершает все центральная фигура ступы. Бордюр в виде стилизованного силуэта гор, состоящего из 33 фестонов, опоясывающий поверхность цилиндра, на которой размещена вся эта многофигурная композиция, можно считать четвертым концентрическим кругом. Его семантика, вероятно, связана с числом 33.

Описанный здесь тип мандала встречается не часто. В коллекциях музеев разных стран, на выставках буддийского искусства (и соответственно в их каталогах), в книжных публикациях чаще всего представлены рисованные мандала и мандала-металлические блюда, используемые для сбора пожертвований во время храмовых служб. Гораздо реже можно увидеть изображения скульптурных мандала, хотя они играют столь же важную роль в ритуальной практике буддизма. Скульптурными являются одноразовые мандала из подкрашенного масла или песка, подносимые в виде жертвы ламам высокого ранга в Тибете, и мандала – модели буддийского мироздания – композиции, имеющие многометровые размеры в длину, ширину и высоту. Раньше такие мандала имелись в каждом большом буддийском монастыре Тибета и Монголии, заполняя собою целый храмовый зал. Один из видов такого мандала, изготовленный по старым монастырским образцам, хранится в Музее искусства в Улан-Баторе. Наконец, есть скульптурные мандала, представляющие собой группу божеств буддийского пантеона, объединенную вокруг центральной фигуры какого-либо Будды, включающие в себя так называемое семейство Будды в виде бодхисаттв, локапал (хранителей сторон света), якши (полубожеств во главе с Вайшраваной) и др. Прекрасный образец скульптурного мандала такого типа, посвященного Будде врачевания Бхайшаджьягуру и его семейству (всего 46 бронзовых фигур) из коллекции Государственного Эрмитажа был недавно опубликован Г. А. Леоновым³⁷⁸.

Рассматриваемый нами образец мандала относится к типу модели мироздания, выполненной с помощью символов-заменителей. Большая ступа в центре – символ горы Меру. 12 ступ, расположенных по внешнему кругу поверхности цилиндра, и 12 символов, расположенных по внутреннему кругу, можно ассоциировать с 12 континентами (четырьмя основными и восемью дополнительными) буддийской космологии. Два сакральных набора символов «семь атрибутов монарха» и «восемь эмблем славы», изображенные на верхней и на боковой поверхностях цилиндра, частично перекликающиеся между собой (в обоих присутствуют колесо, штандарт, сосуд), и прочие зооморфные и растительные символы (дважды повторенный лотос, слон, конь, корова и т. д.), волшебный камень чандманъ, триратна – это символы буддийского мира, обретения Истины, Пути, Закона.

РАССМАТРИВАЕМЫЙ НАМИ ОБРАЗЕЦ МАНДАЛА ОТНОСИТСЯ К ТИПУ МОДЕЛИ МИРОЗДАНИЯ, ВЫПОЛНЕННОЙ С ПОМОЩЬЮ СИМВОЛОВ-ЗАМЕНИТЕЛЕЙ

Если мы соединим прямыми линиями последовательно все предметы-символы, находящиеся на каждой из концентрических окружностей, то получим два вписанных друг в друга двенадцатиугольника, в меньший из которых

вписан четырехугольник. Центром всей этой композиции служит большая ступа. С точки зрения буддийской космологии четырехугольник отражает пространственные представления буддистов (страны света – север, юг, восток, запад), а если его дополнить пятой точкой – центром, то еще и концепцию царской власти и ее соотношения с социальными структурами на земле. Те же космологические идеи заложены в форме ступ (большой и малых) и в 12 постаментах четырех разных форм под ними. Двенадцатиугольник в «геометрии» буддизма, как полагает В. И. Корнев, выступает символом представлений о циклическом характере времени³⁷⁹.

Автор статьи не настаивает на том, что такая интерпретация этого вида мандала является единственно возможной и отражает все уровни его семантики, но полагает, что она вполне может иметь место. В заключение следует добавить, что мандала № 719–77 поступил в собрание МАЭ в 1837 г. в числе других 156 предметов ламаистского культа из Азиатского музея и что наиболее вероятная его датировка конец XVIII – начало XIX в.

Изучение ламаизма в СССР (1917–1976

(опубликовано: Народы Азии и Африки. 1977. № 2. С. 187–196)

Исследования по ламаизму можно рассматривать как одно из направлений буддологии – науки о буддизме, в формировании которой большую роль сыграли классическое востоковедение, искусствоведение и религиоведение; позднее к ним присоединились история, этнография, социология. Отечественная буддология сделала первые шаги во второй половине XIX в. (В. П. Васильев, И. П. Минаев, А. М. Позднеев), прославила себя крупнейшими работами в первой трети XX в. (Ф. И. Щербатской, Г. Ф. Ольденбург, О. О. Розенберг, Е. Е. Обермиллер), а затем, подготовив базу для исследований и кадры ученых, специалистов в разных отраслях ориенталистики, в последние два десятилетия совершила значительный качественный скачок. Основные тенденции в развитии советской буддологии, характер проводимых ею исследований и ее задачи на современном этапе уже нашли отражение в ряде публикаций³⁸⁰.

Изучение ламаизма в России имеет намного более длительную традицию, чем остальная буддология, ибо ламаизм исповедовали три народа, жившие на окраинах России: буряты, калмыки и тувинцы.

ИЗУЧЕНИЕ ЛАМАИЗМА В РОССИИ ИМЕЕТ НАМНОГО БОЛЕЕ ДЛИТЕЛЬНУЮ ТРАДИЦИЮ, ЧЕМ ОСТАЛЬНАЯ БУДДОЛОГИЯ, ИБО ЛАМАИЗМ ИСПОВЕДОВАЛИ ТРИ НАРОДА, ЖИВШИЕ НА ОКРАИНАХ РОССИИ: БУРЯТЫ, КАЛМЫКИ И ТУВИНЦЫ

Первые сведения о ламаизме появляются уже в XVII в. в донесениях царских «служилых» людей, в записках и сообщениях царских послов Н. Спафария, И. Избранта, Ф. Ланге. В XVIII в. о нем сообщают в своих трудах участники академических экспедиций С. Гмелин, П. Паллас, И. Георги. В XIX в. о ламаизме появляется настолько много публикаций, что их можно сгруппировать по трем основным направлениям, каждое из которых имело свою специфику и особую задачу.

Наибольшей тенденциозностью отличались труды представителей православного духовенства (архиепископов Нила и Вениамина, иеромонахов Гурия и Мефодия, протоиерея А. Виноградова, священников Д. Горохова, П. Шаврина, И. Чистохина и др.), изучавших буддизм лишь для доказательства истинности христианства и ложности любой религии в сравнении с ним.

Второе направление публикаций отражало официальную позицию правительства царской России по вопросу о ламаизме и ламаистском духовенстве и было основано на донесениях и записках чиновников различных министерств, губернаторов и лиц, наделенных особыми полномочиями по оценке религиозной ситуации на местах. Таковы публикации полковника Маслова и барона Бюлера, использовавших материалы губернатора Лавинского, чиновников Шиллинга и Успенского, отчет князя Ухтомского и т. д. Цель этих публикаций состояла в том, чтобы формировать общественное мнение страны и готовить его к восприятию намечаемых на национальных окраинах реформ в желательном для правительства духе.

ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ЛАМАИЗМУ НЕЛЬЗЯ РАССМАТРИВАТЬ В ОТРЫВЕ ОТ ЭТАПОВ ФОРМИРОВАНИЯ НАУЧНОГО АТЕИЗМА И МАРКСИСТСКОГО РЕЛИГИОВЕДЕНИЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ, ДЛЯ РАЗВИТИЯ КОТОРЫХ ХАРАКТЕРНЫ ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ

Третье направление дореволюционных публикаций по ламаизму представлено трудами ученых и демократически настроенной интеллигенции, в которых содержится либо научное исследование специфики ламаизма как одной из форм буддизма, либо на фоне общей характеристики тяжелого положения народов, населяющих окраины России, вскрывается реакционная роль ламаизма. Это работы Н. А. Бестужева, О. М. Ковалевского, А. М. Позднеева, А. П. Баранникова по бурятскому ламаизму, Ф. Кона – по тувинскому, И. Житецкого и других – по калмыцкому.