О человеках-анфибиях
Шрифт:
Смотрит, Елизавета Макаровна, как какая-то старуха бойко рыбку всем в газетные кульки заворачивает, зорко выглядывая, не покажется ли мент на горизонте. Ах, думает, стерва какая! Вот они где нетрудовые доходы мимо государственного кармана плывут! Думает, дай-ка, этой шалаве щас масть испорчу! Подходит к торговке и строго вопрошает: «Почем рыбка, старая гнида?» Та поднимает на Елизавету Макаровну глаза и с изумлением говорит: «У тебя чо, гражданка, повылазило? Да мы, никак, ровесницы с тобой! И родимая деревня у тебя, как и у меня, на лбу прописана! Рыбки ей захотелось! Оскорбляет еще! Из одной плошки, поди-ка, полными ложками юшку хлебаем! Отойди,
Глядит Елизавета Макаровна на эту халду в ватнике и будто в зеркало себя видит! Только, конечно, на халде нет старого, но еще очень приличного Ленкиного кримпленового пальто с норковыми обшлагами и шляпки, которую дусик из Венгрии привез, а Ленка носить не стала. А вот если все это не принимать во внимание — ну, вылитая!
Разговорились, конечно. Смеяться даже начали! Это же надо же так угораздиться! И, главное, оба внука рыбу терпеть не могут, хотя фосфор молодому организму необходим. Обе это независимо друг от друга на прошлой неделе в газетке прочли с телепрограммой… Прям, Бойль-Мариот и Гей-Люссак, ети их! Они из передачи «Очевидное-невероятное» про энтих близнецов слыхали. Обе смотрели эту ерунду из-за симпатичного интеллигентного мужчины ихних лет. Вот бы по такому да каждой!..
Собрала свой картонный прилавок бывшая теща котика, и пошли две Макаровны домой вместе, по пути им было. А потом решили к Макаровне на чаек зайти. К той, которая рыбой торговала, потому что к другой их бы охрана вместе в дом не пропустила. Спасибо, как говорится, что саму Макаровну по паспорту с городской пропиской пока еще впускали. Ну, к чаю чакушку взяли. После еще, правда, сбегать пришлось до закрытия. Хорошо посидели. С песнями провожаться пошли. Возле будки с охраной одна Макаровна отстала и долго махала другой Макаровне рукой.
С тех пор и повелось. Обоим Ленкам это, собственно, до фонаря было. Некогда им тогда было очень. Одна с Валей-дусиком все делегации правительственные принимала по протоколу, а другая мужика своего женатого возле котельной с подработки караулила. Женечки тоже к пристрастиям бабушек не придирались. Женька-то котиков поначалу малость в прибабахе был. Как из школы придет, дома вместо одной бабки — две сидят и со сладкими улыбочками спрашивают: «Как, Женечка, в школе сёдни было? Чо получил-то, архаровец?» Одной бы он знал, что ответить, а с двумя как-то терялся. По этой причине ему даже подтянуться в учебе пришлось, в секцию бокса записаться и реже на рыбалки отчаливать.
Долго ли, скоро ли, закончили вровень оба Женьки среднюю школку, получили аттестаты зрелости. Один — в ресторане «Галактика», другой — в школьном актовом зале с облупившимся потолком.
А в аккурат после этих торжеств по поводу зрелости Женечек, приходит, как обычно, Макаровна к другой Макаровне вся никакая. Ставит бутылочку на стол к традиционной жареной рыбке с безразличным потерянным видом и плачет, слезами заливается. Вторая Макаровна, наворачивая в салатницу оливье, спрашивает, чем же ее горю-то помочь, а та только руками отмашку дает — мол, пошла ты с уговорами на хер.
Но потом за водочкой она сердцем немного отошла, буркнула про какие-то неприятности дома. Другая Макаровна к ней в душу не лезла, только рюмочку исправно наполняла и сочувственно вздыхала. И тут Женька из секции бокса вернулся. Пришлая Макаровна будто вновь его увидала! Глядит так изумленно как на диво-дивное, чудо-чудное, но опять молчит. Так молчком вдруг к пальтишке своему резво начала продвигаться, шасть за порог — и до дому! Ни «прощайте», ни «насрать»!..
Убирая со стола ее подружка решила, что, наверно, из-за склеротических возрастных изменений у ей крыша поехала.
Ох-хо-хо… Конечно, зря так неуважительно Макаровна подумала на тещу дусика. Все-таки та гораздо более в жизни хорошего врачебного ухода повидала, благодаря зятю. В себе она тогда была, это точно. С недобрыми намерениями она покинула в спешке гостеприимный дом подруги.
Вот так сидят люди вместе, водочку кушают, на внуков умиляются… А потом раскидывает их судьба по разные стороны… Ведь как людей не равняй, сколь в имуществе не ограничивай, своя рубашка им все равно теплее и ближе к телу кажется, а уж своя кровинка — милее всех остальных друзей-товарищей.
Судьбу зятя Елизаветы Макаровны звали Вилена Рэмовна. Как вы уже догадались, она была той самой дамой, с которой Валя-дусик служил больше пятнадцати лет на благо народного равенства. Служили они, служили, и настал долгожданный для дусика день — последний рабочий день Вилены Рэмовны. Бумага ей пришла на заслуженный отдых перемещаться.
Вечером, как он и ожидал, Вилена Рэмовна вызвала его в свой большой уютный кабинет. Валентин наш привычно одеколоном спрыснулся, рот мятным бальзамом прополоскал и, поправляя галстук перед зеркалом, довольно улыбнулся своему отражению. От подфартило, так подфартило! Щас старуха на последней свиданке ему все бразды передаст, терпеть осталось всего-ничего… Ох, и развернется же он! Покажет всем масштаб работы! А какую секретаршу он себе заимеет!..
И с таким приподнятым ощущением входит дусик в кабинет к Вилене Рэмовне. Но, видно, слишком явно его оживление на физиономии проступило. Все-таки надо было ему поразмыслить, что не за любовь к дусикам сидела в том кабинете Вилена Рэмовна столько лет, что не таких она бубликов пачками колола больше полувека трудовой биографии.
А дусик наш цветет! Французским одеколоном настойчиво благоухает.
Понятно, что Вилена Рэмовна другого ожидала. Уж никак не этой паскудной радости. Эх, что там говорить! Это же надо при таком уме, такой прозорливости, так проколоться! На каком-то дусике со сталелитейного! Она-то полагала, что пристроит сейчас младшего дусика в институт по международным сношениям, да и хорош! Пора уже честь знать! Дусик, выполнив все долги перед семьей, может посвятить остаток жизни ей, Вилене Рэмовне. Добро и благословение от крайкома партии на этот шаг было уже заранее получено… Стыд-то какой!
Да она уже видела себя в роли его супруги! Она была в нем уверена! Она даже машину не раскрепила служебную и специально на дачу побольше переехала перед самой пенсией. Она так надеялась, что, оставив свой кабинет на дусика, она по-прежнему будет в нем хозяйкой…
Поглядела она на Валентина с задумчивой доброй улыбкой и говорит: «Ну, что, Валентин Борисович? Засиделся ты у нас без настоящего дела, без подходящего к твоей личности масштабу? Да-да… вижу! Засиделся! Вот и приказ на тебя вышел партийный, нужен ты сейчас нашей партии! Ох, как нужен! Поэтому посылает тебя партия далеко на Чукотку, нести партийное слово тамошним оленеводам… Ладно, не благодари! Любой коммунист на твоем месте сейчас радовался бы, что о нем, наконец, вспомнили… Понятно: «Если партия скажет «Надо!», мы ответим ей: «Е-е!» И прочее «ча-ча-ча». Формальности опустим, все-таки не чужие люди. Но это все присказка… Дело есть к тебе важного государственного значения, большой секретности дело…»