О чем молчат мужчины… когда ты рядом

Перес Армандо Прието

С ее губ никогда еще не срывалась банальность. Я понимаю, что пропал.

Крепко обняв ее и уткнувшись лицом в ее волосы, я ощущаю себя первым мужчиной на Земле, занимавшимся любовью. И тут до меня доходит, что впервые Ева этого необычного Рая назвала меня по имени. Биение сердца понемногу затихает, лишняя в эти минуты способность думать вновь возвращается ко мне. Сейчас она скажет, что все было ошибкой, что она не должна была опять приходить сюда, что она не из тех, кто изменяет жениху, что не сможет больше бывать здесь…

Мысли следуют

одна за другой, ввергая меня в панику. И в какой-то момент она будто прочла их в моем мозгу, откидывает голову назад и смотрит на меня блестящими глазами.

– Будешь меня рисовать? – спрашивает она, и ее еще припухший от страсти рот расплывается в усталой улыбке.

С ее губ никогда еще не срывалась банальность. Я понимаю, что пропал.

– Надо бы, – отвечаю я с такой же улыбкой. – Но не буду. – Одним прыжком соскакиваю с дивана. – Если хочешь, пойдем в душ вместе, Лео нет дома, – предлагаю я, направляясь к двери. – А после пойдем погуляем. Сегодня устроим выходной.

Через полчаса мы несемся на мотоцикле по Корсо Венеция.

– Я могу спросить тебя кое о чем? – задает она вопрос.

Она сидит на заднем сиденье, обхватив меня руками. Я увеличиваю скорость и успеваю проскочить перед самым носом оранжевого трамвая, прежде чем светофор загорается красным.

– О чем?

Я знал, что рано или поздно вопросы начнутся.

– Где Да Винчи?

Это был не тот вопрос, которого я ждал. Хотя думал, что она не заметит, что клетка пуста.

– Эти дни он живет у Лео, – объясняю я. – Когда он уходит из дома, всегда берет его с собой.

– Кто из них кого выгуливает?

– Лео Да Винчи, – улыбаюсь я. – По крайней мере, я так думаю.

– Какое счастье, что я доверила его твоим заботам, – замечает она с иронией. – И куда они ходят гулять, хорек и бродяга?

– Не знаю, наверное, в парк. У Лео сейчас тяжелый период. Моя сестричка умудрилась разбить ему сердце.

– Твоя сестра? Та, с которой я познакомилась в моем магазине?

– Да, Адела. У них там что-то… Точнее, для Аделы это было всего лишь приключение, а вот для Лео все намного серьезнее.

– А теперь она уехала.

Наверное, мой вопрос причиняет ей боль. Но я должен знать. Она долго молчит.

Звучит не вопросом, а констатацией факта. Ева произносит эти слова тоном человека, пережившего уход кого-то очень близкого. С кем не бывает. Однако мне кажется жизненно важным узнать прямо сейчас, когда и как это случилось с ней. Странно, обычно мне достаточно настоящего, а я, напротив, ощущаю необходимость проникнуть в ее прошлое, понять, что стоит за ее словами.

– Если с тобой такое бывало, ты знаешь, как это невыносимо, – бросаю я, надеясь вызвать у нее признание.

Но она, тяжело вздохнув, лишь плотнее прижимается грудью к моей спине и меняет тему.

– Куда мы едем? – спрашивает она.

– Я собирался отвезти тебя куда-нибудь поесть.

– Я не очень голодна… Хотя, если ты угостишь меня мороженым…

С удивлением отмечаю, что я и сам не сильно проголодался. Обычно после секса я готов

съесть лошадь. Что ж, полакомиться мороженым представляется мне неплохой идеей. Я сворачиваю на улицу Сан Грегорио, где располагается мое любимое кафе-мороженое. Счастливая Ева заказывает большой рожок со взбитыми сливками, я же предпочитаю с шоколадом. Думаю, что, если ей так нравятся сладости, в следующий раз я устрою ей игру со взбитыми сливками. Потом думаю: в следующий раз? Я уже считаю это само собой разумеющимся? Не поехала ли у меня крыша?

Мы пересекаем улицу и попадаем в маленький скверик в нескольких метрах от кафе-мороженого, садимся на бортик фонтана.

Майская ночь полна ароматов.

– Это пахнут липы, – говорит Ева, улавливая мои мысли. – И, кажется, вода поет.

– У тебя с кем-то были проблемы? – спрашиваю я мягко.

Странно, обычно мне достаточно настоящего, а я, напротив, ощущаю необходимость проникнуть в ее прошлое, понять, что стоит за ее словами.

Темнота окутывает нас, и мне не видно ее лица. Наверное, мой вопрос причиняет ей боль. Но я должен знать. Она долго молчит.

– Да. С одним человеком, ради которого я приехала в Милан, – отвечает она наконец, так тихо, что я вынужден подвинуться к ней еще ближе, чтобы расслышать. – Я познакомилась с ним во Флоренции, когда только что поступила в университет. Он преподавал в Милане, но у него был полугодовой контракт с моим факультетом на исследование, финансируемое каким-то иностранным институтом.

Стало быть, она из Тосканы, думаю я с удивлением. В ее речи нет никакого акцента. Что-то в положении ее головы, склоненной на одно плечо, в ее руке, гладящей воду в фонтане, и это слово, Флоренция… – все вместе это задевает какие-то струны во мне. Но я заставляю себя не отвлекаться.

– Он был доцентом на нашем факультете, – продолжает она, рисуя пальцем круги на воде и сосредоточенно наблюдая, как они разбегаются. – Он преподавал нам историю искусств. Его мать была из Эквадора, и он походил на латиноамериканца больше, чем ты. У вас только акцент одинаковый.

– Теперь я понимаю, почему ты возненавидела меня с первого взгляда, – рискую я вставить слово.

– Вернее сказать, с первого слуха, – поправляет она, не глядя на меня. – Те же интонации… И еще, искусство… Это было чересчур, ты не мог мне понравиться. – Быстрый взгляд на меня. – Но ты мне понравился.

Я ласково провожу рукой по ее щеке, как бы побуждая ее продолжать.

– Ему сорок семь, мне девятнадцать, – говорит она, опять глядя на воду, словно читая там эту длившуюся больше десяти лет историю. – Это были самые прекрасные полгода в моей жизни.

Я тоже, бывало, вел себя как последний негодяй, даже если сейчас и стараюсь этого не делать. Но она же была совсем еще ребенком.

Неожиданно эта фраза причиняет мне боль. Я пытаюсь вспомнить хотя бы один случай из своей жизни, когда бы я ревновал кого-либо, а тем временем события ее жизни разворачиваются, похожие на тысячи себе подобных, с той лишь разницей, что все это происходило с ней.