О чем молчат мужчины… когда ты рядом
Шрифт:
Ангел Рафаэля с прелестной попкой.
– Руки вверх, это ограбление! – рычу я.
Она вздрагивает, и коробка, которую она держала, выскальзывает из ее рук, открываясь в полете. Дождь разноцветных пуговиц из открывшейся коробки осыпает ее, когда она, теряя равновесие, с криком валится спиной назад. Прямиком в мои руки.
– Луис, ну ты и!.. – восклицает она прежде, чем оглядывается, явно узнав меня по касанию, запаху, ощущению моей кожи. – Совсем с ума сошел!
– Нет. Я решил прийти сюда, чтобы украсть самый драгоценный товар из этого
– Уйти из магазина в половине второго? Ты что, поддал, что ли?
Я чувствую, как сильно забилось ее сердце.
– Ах так?! Ты намерена бунтовать? – шепчу я ей в ухо.
– Конечно, намерена! – отвечает она возмущенно. – Ты сумасшедший! В любую минуту может прийти…
– Молчать! – командую я, сжимая ее запястья так, что она вскрикивает, и языком трогаю самое чувствительное местечко у нее за ухом. – Знаешь, что я делаю с барышнями, которые бунтуют?
Она задерживает дыхание. Ответом мне служит дрожь, пробегающая по ее телу.
– Я срываю с них всю одежду и голышом ставлю на четвереньки прямо на пуговицы и шлепаю по попке.
Я еще крепче прижимаюсь к ней, давая ей почувствовать мою нарастающую эрекцию.
– А когда кожа на попе краснеет от моих шлепков, а барышня постанывает от боли, я начинаю ее ласкать… – Перехватив ее запястья одной рукой, другой я расстегиваю «молнию» на ее джинсах и забираюсь к ней в трусики. Чувствую, как от моего прикосновения она становится влажной. Будь на ней вместо этих проклятых джинсов юбка, я задрал бы ее вверх и взял бы Еву прямо перед витриной, на виду всей улицы. И если кому-то захотелось бы войти и присоединиться к нам, добро пожаловать.
– Ну так что, ты идешь со мной?
– Луис, я не могу…
Она откидывается назад, и мои руки узнают все, что мне хочется узнать: она желает меня не меньше, чем я ее. То есть отчаянно.
– Все, уходим. И берегись, я даже представить себе не могу, что я сделаю с тобой, как только мы придем домой. А если по пути окажется открытый подъезд, я тебя трахну в первом же попавшемся.
У меня это было бы не впервые. Меня всегда одолевала охота трахаться в подъезде.
Я отпускаю ее, беру за руку и поворачиваюсь, чтобы увести из магазина. Но успеваю сделать всего один шаг к двери, как входит покупатель. Или, по крайней мере, я думаю, что это покупатель. Впрочем, я тут же узнаю его. Это ее жених.
– Ева! – Он в изумлении останавливается на пороге.
– Альберто!
Я чувствую, как ее рука цепенеет в моей руке.
Пуговицы. Лестница.
– Тебе нужен врач, – говорю я быстро. – Вы не врач?
– Что?!
Кажется, у него плоховато с реакцией, у этого Альберто.
– Она упала с лестницы и стонала от боли, когда я вошел в магазин, – объясняю я. – Наверное, что-то с лодыжкой.
– Это правда. – Проявляя недюжинный артистический талант, Ева тянет руку к лодыжке. – Ничего страшного, слегка оступилась. Врач мне не нужен.
– Тебе
Какое счастье, что он не пожарный, думаю я, такой способен стоять с выключенным гидрантом в руке, спрашивая, на самом ли деле дом горит.
– Нет-нет, уже почти не болит. – Она тычет меня локтем в живот и шипит: – Ты не мог бы меня отпустить?
Она откидывается назад, и мои руки узнают все, что мне хочется узнать: она желает меня не меньше, чем я ее. То есть отчаянно.
Она права. В конце концов, кто-то из нас троих должен двигаться, а то мы похожи на живые рождественские фигурки, застывшие в дурацких позах у выхода из магазина. Я бережно выпускаю ее руку из своей.
– Осторожнее наступай на ногу, – напоминаю я ей, другой рукой незаметно подтягиваю «молнию» ее джинсов. – Внимательнее с лодыжкой.
В эту минуту размораживается и Альберто: он отрывает руку от дверной ручки, захлопывает дверь и идет к нам.
– А вы кто такой, простите? – интересуется он, пока Ева с гримаской боли массирует лодыжку правой ноги.
– Это Луис, – опережает она меня, прежде чем я успеваю открыть рот, и бросает на меня предупреждающий взгляд. – Я тебе о нем рассказывала, помнишь? Он… он друг Мануэлы.
Впервые мне кажется, что она испытывает неловкость. У нее напряженный и неестественный голос, даже когда она обращается к Альберто, словно она играет роль. Роль самой себя.
Напрягая память, Альберто хмурит брови:
– Ты мне о нем рассказывала? Не припоминаю. Во всяком случае, очень приятно, – говорит он, протягивая мне руку. – Я Альберто, жених Евы.
Мне кажется, он несколько педалирует слово жених, а может, мне только так кажется. Его пожатие твердое, мужественное.
– Очень приятно, Луис.
Я внимательно разглядываю его, и теперь, когда он в шаге от меня, я вижу, что он довольно привлекателен и хорошо сложен, брюнет, коротко стрижен, в дорогом костюме. Но в лице я не могу уловить ни одной черты, которая делала бы его особенным, придавала бы ему индивидуальности. Встреть я его тысячу раз в толпе, тысячу раз не узнал бы.
– Луис зашел купить подарок для Мануэлы, – объясняет Ева. – Если не ошибаюсь, Луис, ты имеешь в виду эту брошь? – В подтверждение своих слов она достает с витрины одно из украшений, разбросанных среди пластинок. – Вот она.
Протягивает ее мне на раскрытой ладони, и у меня глаза лезут на лоб.
Это та самая брошь с куском ужасного зеленого бутылочного стекла в центре, которая действительно бросилась мне в глаза в тот первый раз, когда я оказался перед ее магазином. Вблизи серебряная филигрань с изящными листочками выглядит замечательно, как живая. А вот камень, напротив, смотрится еще большей стекляшкой.
– Сейчас я ее заверну, – говорит она и направляется к прилавку, прихрамывая на левую ногу.
– Секунду назад это была правая нога, – шепчу я ей.