О чём молчит лёд? О жизни и карьере великого тренера

Эта книга написана как воспоминания, но она не обо мне – о мире фигурного катания, в который я вступил более 60 лет назад…

Передо мной лежит книга о человеке, имя которого мне было известно уже в те времена, когда я ещё сам был спортсменом. Я прочитал её от корки до корки очень быстро и с большим интересом. Эта книга является фактически срезом отечественного фигурного катания от момента его послевоенного возрождения до наших дней.

Фигура профессора Мишина не нуждается в витиеватых эпитетах. Мы не раз встречались с автором, и мне кажется очень значимым и важным, что этот замечательный человек продолжает спортивный и жизненный путь в своих учениках, которых много

Алексей Николаевич рассказывает о том, как заметить и вырастить будущего чемпиона, о судействе и работе Федерации фигурного катания России, о победах и поражениях, о соратниках и соперниках, о семье и детях, о прошлом и будущем. Книга будет интересна как простым любителям фигурного катания, желающим больше узнать о легендах нашего спорта, так и специалистам, которые смогут ознакомиться с методикой выдающегося тренера.

Она учит быть спортсменами, творцами, мыслителями, но прежде всего – быть людьми. Надеюсь, что она будет пользоваться заслуженным успехом.

Детство своё я провёл в городе Севастополе, где моя мама, Татьяна Валентиновна, работала учителем русского языка, а папа преподавал физику и математику в Высшем военно-морском училище им. Адмирала Нахимова. Период полной беззаботности завершился для меня, увы, довольно быстро, фактически не наступив. Родился я в марте 1941 года, а уже в июне грянула Великая Отечественная война. Севастополь начали бомбить ещё до официального объявления о наступлении вражеских войск, поэтому люди не могли взять в толк, что же происходит. Когда раздался первый гром орудий, моя мама, по примеру других женщин, вышла на балкон и удивилась, насколько интенсивными были «военные учения». Что это были за «учения», нам ещё только предстояло узнать…

Когда стало понятно, что началась война, моему отцу поступило предложение от его приятеля – сына знаменитого волжского адвоката Плющевского – эвакуировать жену и детей к его родителям. Чтобы лучше понимать, о ком идёт речь, надо сделать небольшую ремарку: Плющевский-старший происходил из старинного дворянского рода, был настоящим аристократом и жил в отдельном доме. Он был знаменитым адвокатом, и его называли «волжским Плевако» [1] . В тот момент, когда поступило предложение от Плющевского, все были убеждены, что мы победим Гитлера за несколько месяцев и война долго не продлится. Знаете, как в известной песне пелось: «… и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом». Моя мама, рассчитывая на «блицкриг» с нашей стороны, взяла с собой чемодан нарядных летних платьев и отправилась на Волгу, в город Ульяновск. На деле же всё оказалось совсем иначе – первое лето войны растянулось на долгие годы…

Путь в эвакуацию не обошёлся без приключений. Выйдя на одной из станций за кипятком, мама едва не потеряла наш поезд, где мы ждали её с сестрой. В Ульяновске все её красивые платья вскоре пришлось продать – средств к существованию катастрофически не хватало. И хотя за них было выручено совсем немного, эти деньги помогли нам продержаться какое-то время.

Рацион наш в те годы был весьма скромен и разнообразием не отличался. Одним из кулинарных «изысков» считались оладьи из остатков картофеля. Однажды отец приехал на побывку с фронта и привёз шоколад, которым нас снабжала в качестве гуманитарной помощи Америка. Когда я его попробовал, то не смог по достоинству оценить новый вкус и только поморщился: «Фу, какая сладкая картошка!» Я нередко привожу этот случай в пример своим ученикам, когда слышу от них фразы вроде: «я не ем рыбу», «я не люблю печёнку», «я не пью молоко». Дело в том, что гастрономическая культура является неотъемлемой частью общей культуры человека. Я помню, когда мы подростками попали на первые спортивные сборы, то многим моим приятелям были знакомы только картофельный суп и котлеты с пюре.

Голод в военные годы был сильный. Тарелку супа мама наливала нам на двоих, а сестра проводила ложкой посередине и говорила мне: мол, вот это – твоя половина, а это – моя. Когда нам удавалось разжиться «сладеньким», а попросту несколькими кусками обычного сахара, то сестра брала себе два куска, а мне оставался один. Я, конечно, уже тогда чувствовал, что в этом таилась какая-то несправедливость, но поскольку ещё не говорил, то единственное, что мне оставалось – издавать некие гортанные звуки. Тогда она на моих глазах раскусывала спорный кусок, отдавала мне две половинки, и я успокаивался, весьма довольный честным дележом. Хочу сказать, что у меня – замечательная сестра Люда, я её очень люблю, у нас были и остаются очень добрые, сердечные взаимоотношения.

Голод, который, безусловно, сказывался на взрослых людях, по всей видимости, отразился и на моём физическом развитии. До трёх лет я почти не разговаривал, и мой внешний вид говорил о том, что ребёнку явно не хватает витаминов.

Не намного легче дела обстояли с отоплением. Дрова приходилось экономить, но всё равно их не хватало, чтобы согреть помещение. Спали одетыми и внимательно следили за тем, чтобы все входные двери были плотно закрыты. Доходило порой до смешного: когда кто-то забывал закрыть дверь, выпуская драгоценное тепло из комнаты, начинались поиски виноватого. В этих ситуациях я сразу, без малейших колебаний, указывал пальцем на виновника. Горько иронизируя, надо признать, что культ доносительства, навязанный существовавшим тогда в нашей стране режимом, отразился и на грудном ребёнке.

Когда много лет спустя Эдуард Плинер, известный тренер и крайне остроумный человек, узнал о том, что я поздно начал говорить, он в шутку предположил, что «Мишин не говорил так долго, потому что не понимал, на каком языке ему лучше начать это делать. Всё это время он наблюдал за военными действиями, и к 1944 году принял решение всё же заговорить по-русски». Вспоминая Эдуарда Плинера, надо сказать, что в своё время это был весьма незаурядный тренер и талантливый человек, много сделавший для фигурного катания. Его заслуженно считают отцом фигурного катания Грузии, где он основал свою школу и дал толчок развитию нашего вида спорта в республике. Дело, начатое Плинером, продолжили его ученики Ираклий Джапаридзе, его ученица и супруга Марина Церцвадзе, «король конька» Вахо Мурванидзе и другие.

Возвращаясь к военному времени, я каждый раз с благодарностью вспоминаю свою маму Татьяну Валентиновну Делюкину, женщину, обладавшую многогранным талантом преподавателя и умевшую найти решение в самой сложной жизненной ситуации. Именно она выкопала во дворе среди булыжников ямки, набрала с берегов Волги земли, посадила помидоры и откармливала ими меня, чтобы я смог вырасти сильным и здоровым. Не сделай она этого, ни о каком спорте, тем более фигурном катании, не зашло бы и речи.

К концу войны Сталин отдал приказ отзывать с фронта военных специалистов для организации различных училищ. В стране в то время было множество сирот, и замысел «вождя народов» решал не только задачу повышения боеспособности, но и являлся шагом по борьбе с беспризорностью. В число отозванных вошёл и мой отец. Направили его на Соловки – к счастью, не в качестве заключённого, на один из островов «архипелага ГУЛАГ» – Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОНа, как его тогда называли), а в школу юнг. Папа много рассказывал мне о расположенных в Белом море Соловецких островах, о монастыре и его хозяйстве, в котором существовал водопровод, а монахи выращивали арбузы и дыни. Так случилось, что одним из воспитанников отца был Валя Пикуль – будущий знаменитый писатель, прославившийся своими романами «Фаворит», «Честь имею», «Три возраста Окини-сан». Те, кто знают историю детства Пикуля, не испытывают удивления, что многие его книги, например «Крейсера», «Реквием каравану PQ-17», «Мальчики с бантиками», посвящены морской тематике.

Выполняя указание «Вождя», в различных городах стали организовывать суворовские и нахимовские училища. Но, как часто бывает, сделано это было поистине оригинальным в своей нелепости способом. Например, одно из таких училищ создали в Тбилиси, куда перевели и отца. В замечательном городе Тбилиси не было ничего, что могло бы отдалённо напомнить воспитанникам об адмирале Нахимове, море, кораблях, ветрах и волнах. Единственной водной «стихией» в этом регионе была небольшая горная речка Кура, воспетая Шота Руставели.