О чём молчит лёд? О жизни и карьере великого тренера
Шрифт:
В Тбилиси прошло моё детство, вплоть до первого класса. И надо же было такому случиться, что моей первой учительницей стала мать одного из тех самых нахимовцев, учеников моего отца. Да не просто нахимовца, а круглого отличника. Мои родители, будучи оба преподавателями училища, очень удивлялись, что не только за устные, но и за любые письменные работы у меня стояли сплошные пятёрки. Но однажды мама одного из моих одноклассников принесла домашние работы своего сына, за которые он получал не выше тройки. Оказалось, что они ничем не отличались от моей «пятёрочной» писанины. Вот тогда я впервые узнал о том, что такое традиционный грузинский характер, ведь чувство благодарности к моему отцу не позволяло учительнице ставить мне истинные отметки. Пришлось папе лично идти в школу и просить, чтобы я получал те оценки, которые
Начало большого пути
Оглядываясь на пройденный жизненный путь и воскрешая в памяти отдельные его эпизоды, хотелось бы воспользоваться названием мемуаров замечательного советского писателя Ильи Эренбурга [2] «Люди, годы, жизнь».
Какая в те годы была жизнь, иллюстрирует тот факт, что мой отец лишь чудом избежал сталинских репрессий. Причём каждый раз, когда на горизонте возникала такая опасность, реальное положение вещей едва ли могло служить причиной, чтобы обвинять его в несогласии с существующим режимом и, тем более, в предательстве Родины.
2
Илья Эренбург (1891–1967) – писатель, поэт, публицист, журналист, переводчик, общественный деятель, фотограф.
Муж моей тёти по папиной линии во время оккупации Смоленска как-то помог зашедшему в дом немцу починить радиоприёмник. Уже после войны, в начале 50-х, один из соседей, которому понравился дом дяди, вспомнил этот эпизод и донёс на него, куда следует. Делу тут же дали ход и начали копать дальше, под родственников, в результате чего вышли на моего отца… Только вдумайтесь: обвинить человека, муж сестры которого в другом городе десять лет назад допустил такую оплошность!
Для современного читателя это, возможно, прозвучит дико, но у моего отца тогда возникли серьёзные неприятности. Возвращаясь к заглавию мемуаров Эренбурга – такое было время, такие были люди, такая была жизнь…
Не успели мы перевести дух и как-то сгладить последствия этого инцидента, как возникла новая напасть. В ту пору мы жили в здании Нахимовского училища, куда отец привёз с собой целый ящик с книгами. Ящик остался спокойно стоять в коридоре, пока воспитанники училища, отломав от него доску, не начали таскать книги. Спустя какое-то время отца внезапно вызвали к начальнику училища: «Что же вы, майор Мишин, раздаёте учащимся книги, написанные врагами народа? Вот, например, у меня на столе книга за авторством бывшего маршала Блюхера, которая ходит среди юных нахимовцев». Надо сказать, что когда эта книга появилась в нашем доме, Блюхер был признанным героем страны. С тех пор многое изменилось, и нахимовцы имели неосторожность именно её вытащить из ящика. Так из-за книги маршала Блюхера, впоследствии реабилитированного и восстановленного в звании, едва не настал полный «блюхер» моему отцу.
Ещё одним штрихом к портрету эпохи может считаться тот факт, что мои родители, у которых была очень крепкая и дружная семья, официально оформили свой брак, только будучи в Ленинграде. Причиной тому, что они не решались оформить отношения, стала девичья фамилия моей матери – Делюкина. Когда во время Отечественной войны 1812 года французские войска взяли Смоленск, один из генералов армии Наполеона, по фамилии де Люк, оставил там потомство. В простонародье детей этого генерала стали называть Делюкины. Судя по всему, генерал де Люк был очень богатый человек, занимавший в армии одну из высших командных должностей. Однофамилец моей матери и мой добрый приятель Алексей Валентинович Делюкин, который долгое время был главой Петроградского района, во время поездки во Францию посетил замок семейства де Люк и рассказывал, что такое великолепное здание могло принадлежать только весьма знатному человеку. Довольно странная, доставшаяся в наследство от французского дворянина фамилия в советское время неким образом бросала тень на мою маму, и она не оформляла брак с отцом, опасаясь, что тень эта может лечь и на него.
Отец мне запомнился как очень деятельный, жизнерадостный человек, любивший жизнь во всех её проявлениях. Он обожал охоту и рыбалку. Уже в то время папа увлекался фотографией, у меня остались снимки, где всё место его охоты в Крыму было буквально усыпано зайцами. В эпоху своего пребывания в Тбилиси отец постоянно привозил домой рыбу, которую они с сослуживцами ездили ловить в Черном море.
Папа привил мне любовь к творчеству. Помню, что всё моё детство было занято игрой в конструкторы, среди которых центральное место занимали «Юный электрик», «Юный физик» и т. п.
Мама же моя была замечательной хозяйкой и рукодельницей. На всех сохранившихся детских фотографиях я неизменно запечатлён в вязаных рейтузах, вязаном свитере, вязаной шапке и вязаных рукавицах. В общем, мы с сестрой были «обвязаны» с головы до ног. Свой талант мама пронесла сквозь всю жизнь. Некая его часть, видимо, передалась и мне, потому как я тоже люблю готовить, строить, сажать, выращивать, причём, когда это становится необходимым, делаю очень даже хорошо.
Вспоминая свою жизнь, думаю, что энергию и хозяйственную смётку, способность к самой разнообразной работе я унаследовал от мамы, а склонность к научной деятельности, анализу движений фигуриста с позиции биомеханики – от отца. Отец, уже будучи в весьма преклонном возрасте, перевалив за 90 лет, продолжал писать статьи и щедро снабжал ими преподавателей кафедры фигурного катания института им. П. Ф. Лесгафта. И писал очень интересно. Многие его идеи и сейчас выглядят новаторскими.
Заслуга в том, что мой жизненный путь повернул в сторону фигурного катания, принадлежит моей любимой сестре Людмиле, которая подарила мне коньки-снегурки. Мы привязывали их верёвками к валенкам и выходили на Рузовскую улицу у Витебского вокзала. На углу Рузовской и Загородного проспекта находился дом офицеров бывшего Семёновского полка, охранявшего Царскосельскую железную дорогу. В нём была комната, где мы жили впятером – мама, папа, бабушка и я с сестрой. На этом углу с Загородного проспекта поворачивали грузовики, сама Рузовская улица тогда не чистилась и была вся утоптана и укатана снегом. Мы делали из кочерги крючки, привязывали верёвку, и когда на скользкую улицу поворачивал грузовик, цеплялись к нему по трое-четверо, выписывая так называемые «голландские шаги». Да-да, моё первое знакомство с дугами и скольжением состоялось именно на Рузовской улице. Так продолжалось до тех пор, пока однажды одному из шофёров это не надоело: он резко остановился, и мы, по инерции, выехали вперёд. Недолго думая, он схватил меня за коньки и вытряс о дорогу из меня всё желание кататься таким образом. После этого мои уличные университеты фигурного катания завершились. И я начал заниматься спортом менее экстремальным способом.
С большим стеснением по совету редактора книги признаюсь в одном факте моей детской биографии. Чувствуя в себе будущего инженера-электрика и прочитав повесть Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», я с приятелем, жившим на этаже выше, решил усовершенствовать коммуникацию друг с другом не консервными банками, висящими на веревках, а настоящей телефонной связью.
Мои представления о телефонии заключались в том, что дуплексная связь может быть осуществлена соединением проводами двух телефонных трубок и батарейки для карманного фонаря. Батарейку мы достать смогли. Реализация проекта упёрлась в отсутствие трубок.
Поздним вечером на соседней улице в тёмной парадной решительным движением ножа была добыта первая трубка. Поход за второй окончился в милиции. Нас препроводили туда, разрезав на поясе наших шаровар резинки таким образом, что мы с понурой головой без попыток к бегству, поддерживая спадающие штаны, оказались в отделении. Это событие явилось мощным фактором, заставившим моих родителей более активно заняться моим досугом.
В те годы всё фигурное катание Ленинграда, можно сказать, концентрировалось вокруг клумбы перед Аничковым дворцом. Эта клумба, кстати, существует до сих пор. Там заливали каток и тренировались. Когда я пришёл в секцию фигурного катания, мне исполнилось 15 лет. Я был парнем очень динамичным, благо не одним катанием за грузовиками мои игры ограничивались.