О чем поет ночная птица

Витич Райдо

— Вита? Виталия?

Ноль. «Пыф» в чашку и все.

— Девушка?! — позвал громче. Вита вздрогнула, так что стол качнулся, ложку выронила и с ужасом на Зеленина уставилась. Губы затряслись, в глазах слезы появились.

Руслан потерялся, не понимая, что такого сделал и что теперь делать.

А та носом шмыгнула, сообразила, кто перед ней и вздохнула тяжело, головой закачала:

— Ты что? Нельзя на людей кричать, — зашептала, будто страшную тайну открывала. — У нас же уши есть. У нас знаешь, какой слух? Острый. Его криком испортить можно. А еще у нас есть аура. Когда кричат, она резонирует и бьется о тело: бум-бум, как шарик о бортик. От этого потом болеешь.

Бред! — еле сдержал фырканье Рус.

— Извини, — бросил сухо. — Больше не буду.

Девушка словно не услышала. Ладонями чашку обхватила и заулыбалась в чай:

— Когда кричат — ничего не слышно, а тишина, она знаешь, как звучит? А паутинка в углу, а этот вот чай? Их только в тишине можно услышать. Каждая вещь шепчется, а когда вместе — такая музыка, что равной не найти. Так небеса звучат. Особенно ночью, когда тихо — тихо, можно услышать, как звезды звенят, шепчутся, а лучики, как струны.

Вита жмурилась, выдавая бред с очаровательным вдохновением. Руслан уже не слушал ее — просто смотрел.

Чечня. 95 год

Жека, новенький, совсем еще зеленый, два месяца как призванный, сидел у костерка и портил зрения, пытаясь что-то рассмотреть в книге.

— Что читаешь? — спросил Зеленин.

Парень вздрогнул. Совсем «хорошо». Это как же надо увлечься и чем, чтобы забыть об осторожности? Лейтенант вырвал книгу, глянул на обложку, отклоняя в сторону огня. Жека вытянулся, готовый ринуться за томиком, если его бросят в огонь.

Вот, придурок! — качнул головой Руслан и бросил книгу на землю.

— Нашел место и время стихи читать. Лучше б отдыхал, пока возможность есть.

— Я и так отдыхаю, товарищ старший лейтенант, — протянул дичливо, поднимая том.

— Жека у нас филолог, — хохотнул выступающий из темноты Кобра.

— Ничего смешного, — обиделся парень, на командира покосился, крепко прижав к груди книгу. Ну, просто запасная обойма! Фу, ты, молодь желторотая! — Товарищ лейтенант, хотите я вам прочту одно стихотворение?

— Поэт, блин, романтик, — хмыкнул Кобра, сплюнув в костерок и присел на камень. — Газеты лучше почитай.

— "Барт", да? — недобро сверкнул глазами Зеленин. — Читайте рядовой Белянин, что вы там хотели, — разрешил милостиво.

Парень покашлял и тихо начал декламировать, отрешенно поглядывая в огонь:

— "Разве бывает любовь без огня? Борьба без самозабвенья?

Огонь в тревогах каждого дня, в сердечных моих откровеньях.

Мы по-солдатски строго живем у волшебства на грани и

Очищаем себя огнем раскаяний и признаний.

Вот огненной лавы следы во льду,

Вот драма на форуме веры: то сердце было с умом не в ладу,

То чувства не знали меры"…

— Классно, — оценил Кобра.

К костерку подошли еще двое салаг и лейтенант Буслаев:

— Чего это у вас? Вечер чтения? Ну-ка, давай чего там дальше?! — уселся на кирпичи, выжидательно поглядывая снизу вверх на рядового. Жека помялся, косясь на своего командира и не узрев осуждения, прочел еще.

— "Пристрастья прежние истребя, мы вечным огнем согреты

И зорко вглядываемся в себя — в смешенье теней и света.

Тревожны и радостны в вышине огни костров легендарных.

Мы сами огонь, рождены в огне и веку за то благодарны.

Что в бесконечности новых лет всегда будет реять над нами

Бушующее как пламя, как высшей правды, как совести свет

Великое наше знамя."

— В точку, рядовой. Наше знамя и… короче… доблесть, огонь там… — сжал кулак, пытаясь жестом высказать то, что в слова не складывалось. — Мы победим! — закончил спитч Буслаев.

Рус насмешливо глянул на него и подкурил сигарету от уголька: стихи ему понравились и были действительно "в точку". Не поспоришь.

— Много стихов знаешь?

— Ну-у… достаточно. А что?

— Читай почаще. Вот такие. Важно это, Женя.

Парень кивнул, обрадованный пониманием.

— А я «Овода» читал, — к какому-то месту выдал Кобра.

— Про любовь что-нибудь знаешь? — несмело спросил салага. Лейтенанты дружно покосились на него, переглянулись и промолчали. Хотят славяне про любовь — пусть их. Все лучше, чем про убитых слушать, про зверства духоов и засады, подлянки местных, боевой «славе» "ночной птицы".

— Знаю, — неуверенно пожал плечами Белянин.

— Ну, так читай, — поторопил Буслаев.

— А… какие? Лирические…

— Любые! Сказано же — про любовь.

Парень крякнул, но спорить не стал.

— И сядь ты, чего как на трибуне! — дернул солдата за край робы.

Жека плюхнулся, поерзал и, вздохнул:

— Федерик Гарсия Лорка… Но оно длинное…

— Да давай ты уже! — рассердился Буслаев.

— Ага. Хм.

" В полночь, на край долины увел я жену чужую

Я думал она невинна…

То было ночью в Сант-Яго и, словно сговору ради

в округе огни погасли и замерцали цикады"…

— Это чего? — спросил кто-то в темноте. На него тут же зашикали.

— Не обращай внимания, не останавливайся, рядовой, — поторопил навостривший уши Буслаев. Кобра сигаретку достал, приготовившись внимательно прослушать историю про чужую жену.

— " Я… сонных грудей коснулся…

— Фига ссе!

— Так, еще кто-нибудь вякнет, низом до палатки полетит! — приподнялся лейтенант, грозно оповестив округу о репрессиях. И кивнул Белянину: продолжай, больше ремарок не будет.