О чем поет ночная птица

Витич Райдо

— Ну… "Я сонных грудей коснулся последний проулок минув

И жарко они раскрылись кистями ночных жасминов.

А юбка, шурша крахмалом, в ушах звенела, дрожала

Как полог тугого шелка под сталью пяти кинжалов.

Врастая в безлунный сумрак ворчали деревья глухо

И дальним собачьим лаем за нами гналась округа…

За ежевикою сонной у тростникового плес

Я в белый песок впечатал ее смоляные косы"…

То ли Евгений умел читать стихи, то ли настроение у Руслана было в лузу — картинка живо рисовалась в воображении до запаха и звука. И до тоски захотелось оказаться на берегу песчаного плеса с девчонкой. И до отчаянья жалко, что не любил он еще так безумно, не встретил той, что сердце тронула так, чтобы брызги из глаз, чтобы до одури, до самозабвения вляпаться в нее и… забыть то дерьмо, через которое они проходят.

Он готов был поспорить — почти каждый пришедший на огонек послушать стихи забытого поэта, подумал тоже самое.

— "Об остальном как мужчине мне говорить не пристало

И я повторять не стану слова, что она мне шептала

В песчинках и поцелуях она ушла на рассвете…

Я вел себя как должно цыгану до смертного часа

Я дал ей кольцо на память и больше не стал встречаться

Помня обман той ночи у края речной долины.

Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна".

Тихо стало, так тихо, что показалось, уши заложило.

Минута, другая и Буслаев шумно выдохнул:

— Не понял, все что ли? — протянул разочарованно.

— Все, — пожал плечами Женя.

— Ну, блин! — фыркнул Кобра. — Я-то думал, а оно-то оказалось. Не-е, какая разница, не пойму: невинна, замужняя. Эх, мне бы любую, зажег бы как этот цыган!…

Зеленин встал и пошел к себе, в палатку. Знал, что разговоры о бабах будут длинными и перейдут на хавчик и ублюдков — боевиков. Дай солдату пять минут передышки и он обязательно начнет разговор о женщинах и пище, а потом уже о превратностях службы.

Руслан же не хотел слышать ни о том, ни о другом, ни о третьем. Смысл травить себя?

И очень пожалел потом, что оставил своих у костерка.

Разговор затянулся, как он и предполагал, а в три ночи "ночная птица" сняла Белянина.

Буслаев пережил его ровно на сутки.

Такой ненависти как к ночному снайперу, Зеленин не испытывал ни к кому. Добрался бы — зубами горло перегрыз, порвал бы как ротвейлер подстилку — в лоскутья.

А стихи Лорки запомнили и цитировали, приписывая строки погибшему Белянину…

— Ты очень красивая, — тихо сказал Руслан. Не может такая убивать, тогда еще подумал — не может. Потому что не должна, не правильно это.

А что в этой гребанной жизни вообще правильно?

— Я? — искренне удивилась Вита, оглянулась, чтобы убедиться, что он ей сказал, а не той, которая за спиной. И пятнами от смущения пошла. Тишина за столом повисла. Мужчина понял, что зря обмолвился, на часы глянул, выкручиваясь из положения:

— Мне пора. Как на счет вечера? Куда подъезжать?

— Зачем? — глаза округлила.

— Чтобы конфеты твоему брату вручить.

Девушка удивилась тону и растерялась:

— Он вас совсем не знает.

— Будет повод узнать.

— Наверное, Андрею это не понравится.

— Узнаем.

— Вы навязываетесь? — в лоб спросила Вита. Руслан отвернулся: нет, я настаиваю.

— Хочу продолжить знакомство с тобой.

— Зачем?

— Понравилась, — прозвучало это далеко не как признание, а скорее как просьба: отстань, а? Зеленин поморщился: сроду он с женщинами не знал, как обходиться. Понимал — мягче надо быть, улыбчивее, а не получалось — пер начальственный тон и все тут.

— Как? — качнулась к нему девушка, во все глаза изучая его физиономию.

Ну, и что ответить на подобную прямоту?

— Сильно! — процедил. И разозлился на себя — вот олух! Еще бы рявкнул как на подчиненную в попытке очаровать!

Девушка же на тон внимания не обратила — в думы погрузилась, решая ребус из слов «понравилась», "сильно". Что-то явно не складывалось в ее голове.

— Вита?

"Ее не Виталия назвать надо было — Витающая в облаках", — подумал раздраженно. Отчего-то ему жутко не нравилась ее отстраненность. Мерещилось, что ускользнет она от него, как призрак. Но, по сути, она и есть — призрак.

— Виталия?

— Я у Андрея спрошу, — нашла гениальный ответ. И Зеленин чуть не повторил бессмертную фразу героя Фарады: "Зачем нам кузнец, не надо нам никакого кузнеца!"

Но сдержался, подумав, что брат Виты молодец. Хорошо сестру вымуштровал, правильно. Мало ли ублюдков по городу шатается? Обидят ненароком или специально. Люди, что животные: ни понятий, ни совести, ни чести.

— Согласен. Как мне узнать ответ?

— А как?

Значит и в этом она полагается на кого-то? Что ж, он не против подставить свои плечи.

— Ты сейчас домой?

— За рисунками, — кивнула.

— А потом?

— На перекресток.

— Вот там и встретимся. В… — глянул на часы: опоздал. И не просто опоздал, чертовски опоздал. Ну, и плевать. — В три. Устроит?

— Ага.

Ее все устраивало.

Зеленин поспешил взгляд отвести — от уступчивости девушки у него мурашки по коже поползли и мысли возникли далеко не целомудренные. Только их ему и не хватало, чтобы окончательно запутаться и утонуть.

— Пойдем? — спросил глухо.

— Куда?

Он бы сказал и отвел, послав к служащим ада работу. И точно сгорел бы сам.

— Ты домой, я в офис, — поднялся, старательно обошел стол, чтобы не задеть Виту. А то может не сдержаться, сгребет девушку, обнимет и узнает вкус ее губ.

"Дурак ты, Рус," — одернул сам себя: "О чем думаешь? Что в голову пришло?"

— Я провожу тебя.

— Спасибо.

В офис он явился в одиннадцать и даже не вспомнив об объяснительной, прошел к себе. У кабинета уже мерил шагами пространство приемной Пашков.