О чём умолчали книги
Шрифт:
В «Письмах» подкупала большая искренность человеческой страсти. После нелепых пасторальных разговоров короткие фразы «Писем» волновали гораздо больше, чем описания многословных переживаний. Пять писем молодой монахини, адресованных к покинувшему ее возлюбленному, стоили многих томов. Это была повесть о преданной любви, исповедь женщины, вся жизнь которой была отдана одной страсти. И не было в Париже человека, который не сочувствовал бы бедной монахине, соблазненной и покинутой бесчестным офицером. Нет, нельзя было усомниться в искренности и подлинности этих пламенных страниц. Так могла писать только женщина, испытавшая сильную любовь и пережившая большое горе. Впрочем, нашелся некоторое время спустя один человек, который позволил себе усомниться в подлинности «Писем». Кто же был этот сомневающийся? Знаменитый писатель и философ Жан Жак Руссо. Вопреки мнению многих,
Что касается лукавого К. Барбена, то он клялся и божился, что это точный перевод имеющегося у него текста на португальском языке. Но слово издателя, а тем паче издателя XVII столетия, немногого стоило.
Загадка имени монахини оставалась неразгаданной. Иначе дело обстояло с тем, кому были адресованы ее послания. И хотя имя соблазнителя тоже не упоминалось в тексте, тем не менее поговаривали, что письма бедной монахини адресованы к вполне реальному лицу, при этом называли известное в то время имя — Ноэль Бутона, маркиза де Шамильи, графа де Сэн Леже.
Впоследствии было установлено, что де Шамильи еще в самом начале испанской кампании в 1661 году волонтером отправился в Португалию. В чине капитана участвовал в нескольких сражениях против испанцев. Вскоре его назначили командиром полка, расквартированного в Бежа. По времени это могло быть до 1667 года. Позже де Шамильи отличится при защите крепости Грав–ан–Барбен и в 1703 году станет маршалом Франции.
Значит, де Шамильи был в Бежа и, вполне возможно, встретил здесь молодую хорошенькую монахиню и увлекся ею. Для него это было всего лишь очередным приключением, разнообразившим жизнь солдата в глухом городишке.
То, что де Шамильи действительно был причастен к этому происшествию, подтвердилось рядом фактов, о которых узнали, впрочем, позже. В частности, стало известно, что однажды на корабле, перевозившем французские войска, находился преподобный отец, в руках которого оказались письма некоей португальской монахини и что он бросил их в море, несмотря на протесты молодого офицера. Возможно, часть писем удалось сохранить, а может быть, с них были предварительно сняты копии и Барбен их издал?.. Как бы то ни было, но, видимо, с ними и познакомились парижане, любопытные до такого рода интимной переписки.
В некоторых справочниках до последнего времени эта версия приводилась как достоверная. В них же можно прочесть о том, что де Шамильи не был якобы чересчур щепетильным и опубликовал пять писем своей подруги, сохранив, однако, в тайне ее имя.
Так или иначе, а «Португальские письма» пользовались огромным успехом у современников. Об этом свидетельствуют не только переиздания, но и появившиеся вскоре подложные письма. Они прилагались к подлинным для того, чтобы увеличить объем нового издания. Никто не внял предостережениям Жана Жака Руссо, ни у кого не возникало и тени подозрения.
Между тем имя монахини оставалось неизвестным. Минуло более столетия, прежде чем кое-что прояснилось в этой истории.
В начале мая 1810 года в статье, опубликованной в «Журналь де л'Ампир», ученый библиофил Буассонад, выступавший часто под псевдонимом Омега, сообщил об интересной находке. Он писал, что на имеющемся у него экземпляре «Португальских писем» кем-то от руки сделана следующая надпись: «Монахиню, которая написала эти письма, звали Марианна Алькафорадо из монастыря Бежа, расположенного между Эстрамадуре и Андалузией». И далее указывалось, что письма адресованы шевалье графу де Шамильи, тогда его звали граф де Сэн Леже.
Открытие Буассонада подтверждало догадки современников относительно адресата, но, главное, проливало свет на подлинное имя таинственной монахини. Начались ее поиски. И вскоре установили, что монахиня с этим именем действительно существовала. Она родилась в городе Бежа за двадцать девять лот до выхода в свет «Писем». Умерла здесь же в монастыре «Нотр Дам де ла Консепсион» в 1723 году, будучи его аббатиссой. Монахиней стала в 1660 году.
Все совпадало идеально — время пребывания французского офицера в г. Бежа, одинаковый возраст его и монахини. Слухи, в свое время блуждавшие по Парижу, приобретали все большую достоверность. Правда, настораживали отдельные неточности, которые отныне бросались в глаза. Отчего, например, в надписи, обнаруженной Буассонадом на книге и в записях о крещении и смерти монахини, орфография ее имени оказалась различной. Случайная описка? Если это можно было объяснить именно этим, то как понять прямые фактические ошибки, допущенные в тексте «Писем»? Теперь, когда стало известно имя автора писем и его биография, нельзя было не заметить искажения некоторых жизненных фактов монахини. Так в «Письмах» ее мать пребывала в добром здравии. На самом же деле в то время, когда они писались, ее уже не было в живых. Странным выглядело и другое. Монахиня писала, что с балкона ей виден город Мертола. Но как она могла разглядеть из своего монастыря город, расположенный более чем в пятидесяти километрах от нее?! Прожив всю жизнь в Бежа, она не могла этого не знать. Чем же можно было объяснить эту «описку»? Только тем, видимо, что подлинному автору «Писем» не были известны такие подробности… Возникли подозрения в мистификации.
Это, однако, не мешало читателям продолжать восторгаться «Португальскими письмами». Ими зачитывались Жан де Лабрюйер в XVII веке, Шодерло де Лакло в XVIII веке, Сент–Бёв в XIX веке. Их переводят на немецкий язык, на английский они были переведены десять лет спустя после выхода в свет. О них не однажды вспоминает Стендаль. «Надо любить так, — говорит он в «Жизни Россини», — как «Португальская монахиня», всем жаром души, запечатлевшейся в ее бессмертных письмах».
Прошло еще сто лет. Все чаще приходили на память слова Жан–Жака Руссо, предполагавшего ловкую подделку. Не хватало лишь только еще одной «улики» для доказательства того, что «Португальские письма» — литературная мистификация. Неопределенность сохранялась до 1926 года, пока англичанин Грин не обнаружил в списке издателя имя подлинного автора прославленных «Писем». Им оказался Гийераг — тот, кто выступал под скромной ролью переводчика с португальского.
Правда, и после этого некоторые продолжали верить в подлинность «Писем», сомневаясь в том, что это литературный обман. И только недавно, благодаря розыскам и исследованию французского ученого профессора Ф. Делоффра загадка была окончательно разрешена: «португальская монахиня» в действительности оказалась гасконским дворянином. Изданная в 1962 году в Париже, прекрасно оформленная книга Ф. Делоффра и И. Ружо «Португальские письма, Валентины и другие произведения Гийерага» окончательно устранила все возражения в пользу авторства Гийерага. Профессор Делоффр нашел еще одно его произведение, которое значилось рядом с «Письмами» в списке издателя. Он провел тщательный сравнительный анализ других произведений Гийерага и доказал сходство их стиля и самого духа этих произведений с «Португальскими письмами». В книге не дан только ответ на то, подсказан ли сюжет «Писем» правдивой историей или нет. Некоторые французские литературоведы склонны ответить на этот вопрос утвердительно. Считают, что истинное происшествие подсказывало Гийерагу тему его произведения.
Остается добавить несколько слов о том, кто же такой был Гийераг. Только теперь полностью стало известно творческое лицо этого литератора, игравшего, как показал Делоффр в своей книге, далеко не последнюю роль в литературной жизни Франции своего времени.
…Кабачок «Белого барана» на площади у кладбища Св. Иоанна пользовался доброй репутацией. Здесь можно было распить стаканчик хорошего вина, слуги были расторопные, а, главное, можно было спокойно говорить о чем хочется. Сюда частенько заглядывали актеры и поэты, бывали Мольер, Лафонтен, Буало, Расин. Иногда в их компании появлялся веселый и остроумный Гийераг. Он был дружен со всеми, его уважали за веселый нрав и хорошие манеры, за обходительность и умение нравиться. Его ценили за ум и недюжинный талант литератора, за разносторонние познания. Образование он получил в Наваррском колледже в Париже, в замке отца, рано умершего от чумы, в его распоряжении была прекрасная и обширная библиотека. С Мольером, возглавлявшим тогда труппу «Собственных комедиантов принца Конти», он близко сошелся и подружился еще в Бордо, когда Габриэль де Лавернь де Гийераг (таково было его полное имя) — адвокат при парламенте родного города, был в числе приближенных принца Конти. Расина он узнал и стал его другом на всю жизнь, переехав в Париж, где намерен был служить королю. К этому времени он уже кое в чем преуспел. Будучи секретарем принца Конти, сопровождал его в походах в Каталонию и Италию, женился и, наконец, купил должность первого председателя высшего податного суда в Бордо. Говорят, что он слыл повесой и мотом. Однако это не помешало ему быть одним из завсегдатаев салона Рамбулье и даже другом госпожи де Ментенон, всесильной фаворитки короля.