О чем знаешь сердцем
Шрифт:
Но пока солнечное тепло омывает мое прикрытое бикини тело, ко мне медленно подкрадывается правда и приносит с собой чувство вины – такое сильное, что щиплет глаза. Я оборачиваюсь к Колтону, который с закрытыми глазами лежит на спине и вспоминает очередное волшебное место, и внезапно понимаю: нет. Невозможно.
Он так и не снял рашгард. При других обстоятельствах, не знай я, что он скрывает, это показалось бы странным. Но я знаю, что там, потому что видела в блоге Шелби фотографию Колтона, сделанную после операции. Смотреть на нее было невыносимо, и в то же время я не могла отвести взгляд от ярко-красного шрама,
Я пытаюсь сдержать слезы и ужасное, тягостное чувство, что я предаю его тысячью разных способов – тем, что я с Колтоном, тем, какой ощущала себя на воде: сильной, свободной… счастливой. По стольким причинам мне кажется неправильным переживать моменты счастья с кем-то другим. С тем, кто много больше, чем просто «кто-то».
– Ну, что думаешь? – спрашивает Колтон. Открывает глаза, поворачивает голову, смотрит прямо на меня, и беспокойство стирает улыбку с его лица. – Эй. Ты чего? – Он садится, протягивает руку, словно собираясь положить ладонь на мое плечо, потом убирает ее обратно. Встревоженно хмурит брови. – Я… Что случилось?
Я быстро сажусь. Смахиваю с ресниц слезы.
– Извини. Все в порядке. Сама не знаю, в чем дело, просто я… – Я даже не пытаюсь придумать хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение – не могу. – Неважно.
Колтон смотрит на меня долгим взглядом. Всматривается в мое лицо, ищет то, о чем я умалчиваю, и я уверена – он все видит. А потом, не говоря ни слова, протягивает руку и на сей раз не убирает ее. Легким, как перышко, прикосновением он стирает слезинку с моей щеки, и я испытываю нечто такое, отчего мне хочется, чтобы его рука задержалась. Я отворачиваюсь к сверкающему океану, потому что не знаю, что делать с тем безумным вихрем эмоций, который он только что во мне пробудил.
– Идем поплаваем, – произносит он. Берет меня за руку и легко поднимает на ноги.
– Что…
– Соленая вода, – говорит он, уводя меня к кромке воды, – лечит практически все.
Шмыгая носом и вытирая свободной рукой глаза, я плетусь за ним следом.
– То есть?
Колтон оглядывается, смотрит прямо на меня этими своими глазами.
– Так обычно говорил нам с сестрой отец. Ну знаешь, одна из тех поговорок, которые слышишь все детство и не понимаешь, пока не подрастешь.
– И ты в это веришь? – спрашиваю я, ведь его сердце соленая вода вылечить не смогла.
Он смотрит на меня так, словно это глупый вопрос.
– Угу. Для души очень полезно.
Небольшая волна заливает гальку у наших ступней. Вода холодная, и по моим голым ногам бегут мурашки.
– Идем, – зовет Колтон с улыбкой. – Не думай ни о чем, так будет проще. Просто ныряй, и все.
Едва договорив, он отпускает меня, делает на бегу два шага и бросается в подступающую волну. Выныривает с громким воплем, улыбаясь и стряхивая с волос воду, и в этот момент, глядя на него, на сияющие вокруг солнце и небо, я вновь это чувствую. Отчетливый зов надежды. И следую ему. Не думаю ни о чем и ныряю.
Мы плаваем бог знает сколько времени, по очереди ныряя и гоняясь за волнами. Вода заставляет меня забыть обо всем, заново увлекает
Что, если у нас будет больше, чем всего один день?
Глава 12
Каждое сердце поет песню, неполную до тех пор, пока она не отзовется в другом сердце.
Платон
К тому времени, как мы поднимаемся по лестнице к месту, где припаркованы наши машины, солнце висит так низко, что от гладкого мокрого песка до самого горизонта тянется золотистая дорожка. Я чувствую, как кожу покалывает от загара и соли, когда вытягиваюсь, помогая Колтону погрузить каяк на крышу автобуса. Он затягивает ремни, убирает внутрь весла и задвигает заднюю дверь, но когда она захлопывается, не уходит, а прислоняется к боку автобуса. И я прислоняюсь тоже. Мы стоим, глядя на закат и впитывая спинами тепло нагретого металла. И я задаюсь вопросом, не думает ли он о том же, о чем думаю сейчас я – что, несмотря на наш уговор ничего не усложнять, есть ощущение, что этот день стал для нас чем-то б'oльшим.
– Знаешь, – произносит Колтон, следя за плывущим к горизонту солнцем, – формально день ведь еще не закончился. – Он поворачивается ко мне, на его лице – снова надежда. – Ты голодна? Я знаю одно отличное местечко, где делают тако. Можно поесть, а потом… – Я качаю головой, и он замолкает.
– Не могу. Сегодня воскресенье.
– Ты не ешь тако по воскресеньям?
Кое-как я умудряюсь сохранить серьезность, ему под стать.
– Нет. Только по вторникам.
Мы негромко смеемся, но смех быстро тает, потому что мы оба знаем, к чему все идет.
– Мне бы очень хотелось остаться, – признаюсь я тихо. И честно. – Но по воскресеньям у нас семейный ужин, а моя мама немного помешана на том, чтобы никто его не пропускал.
– Понимаю, – говорит Колтон, безуспешно стараясь скрыть разочарование в голосе. – Ну, тут уж никак не отвертишься. Семья – это важно.
Когда я поднимаю на него глаза, он улыбается мне, и я на кратчайшее из мгновений представляю, что приглашаю его с собой. Но потом как наяву вижу все, что последует дальше: как знакомлю его с родителями, как они начинают задавать вопросы, как он садится за стол туда, где обычно сидел Трент, и…
Нужно уезжать. Прямо сейчас.
– Большое тебе спасибо за сегодняшний день. – Пытаюсь говорить легко, но не выходит. – Он был замечательным, от начала и до конца.
Улыбка Колтона немного бледнеет.
– Не за что.
Я отталкиваюсь от автобуса, выпрямляюсь.
– Мне правда пора.
– Постой, – произносит Колтон внезапно, словно не смог совладать с собой, как не смогла вчера я.
Его лицо становится серьезным.
– Послушай, – говорит он. – Знаю, я сказал всего один день, но… я был не вполне честен. И еще я знаю, что если отпущу тебя сейчас, не сказав правды, то буду жалеть об этом всю дорогу домой.