О чем знаешь сердцем
Шрифт:
Мои глаза привыкают к сумеркам почти с той же скоростью, с какой вокруг нас опускается темнота. Я закрываю их ненадолго, чтобы впитать в себя воздух, океан и ночь. Все вокруг словно наэлектризовано, словно заряжено жизнью, энергией, обещанием будущего. И я, двигаясь по воде сквозь темноту, тоже ощущаю себя такой. Это ощущение зарождается глубоко в груди и разрастается так, что его становится трудно сдержать. Я вспоминаю фотографию у себя на комоде, красное стеклянное сердце, надежно укрытое в центре бутылки, потом все корабли Колтона, и внезапно осознаю значение слов, написанных на стене:
Кораблю
Вот, для чего их строят. Вот, для чего они предназначены, для этого ощущения здесь и сейчас. И может быть… может быть, наши сердца предназначены для этого тоже.
Мои глаза еще закрыты, когда я чувствую, что ритм Колтона пропускает удар, и понимаю, что он поднял весло из воды.
– Вот оно, – слышу я из-за спины его взволнованный голос. – Куинн… ты это видишь?
Я открываю глаза, и Колтон, как можно дальше наклонившись вперед, чертит веслом сквозь воду рядом со мной. В первую секунду я уверена, что это обман зрения. Уже совсем стемнело, вдалеке, на пирсе, мерцают огни, а в небе над нашими головами – точечки звезд, но в том месте, где его весло разрезало водную гладь, возникает бледно-голубое сияние. Я моргаю, и оно исчезает.
– Видишь? – спрашивает Колтон и, прежде чем я успеваю ответить, снова проводит веслом по воде. Бледно-голубое сияние появляется вновь и с той же быстротой исчезает.
– Что это? – Я смотрю на воду во все глаза в ожидании, что оно повторится.
– Вода. – С негромким смехом Колтон опускает конец весла за борт и, с силой вращая им, зажигает новую вспышку голубого света, ярче, чем в прошлый раз.
– Но… – Не договорив, я повторяю за ним. Кручу веслом и с изумлением вижу, как вокруг него появляется такое же голубое сияние. Смеюсь во весь голос. Этому… этому… я даже не знаю, как это назвать… нет никакого логического объяснения.
Я чувствую, что Колтон наблюдает за мной.
– Я надеялся, что нам повезет это увидеть, – произносит он.
– Но что это? – Я все рисую веслом круги, по-прежнему не веря своим глазам.
– Это называется биолюминисценция, – отвечает он. – Ее создают те самые водоросли, о которых я тебе говорил. – Колтон зачерпывает веслом немного воды, и когда капли, стекая с его края, ударяются о водяную поверхность, на ней появляются крошечные, едва различимые пятна голубого света. В темноте мне не видно его лица, но, судя по голосу, он улыбается от уха до уха.
– А как они… – Я опять веду веслом по воде, все еще пытаясь понять, как нечто подобное может существовать в реальности.
– Такой у них защитный механизм, – говорит он. – Вроде рефлекса. Когда что-то их задевает, они отвечают светом. – Он описывает веслом широкий полукруг, и нежно-голубое сияние появляется вновь – и почему-то кажется более особенным, ведь теперь я знаю, почему оно происходит. Потому что, когда этим маленьким растениям страшно, они начинают сиять.
– Это… настоящее волшебство. – Я легко касаюсь веслом воды. У меня кружится голова – и тому причина ночь, океан и сияние. И Колтон, ведь это он показал мне все эти волшебные вещи. Подарил их мне.
– Откуда ты столько знаешь о стольком? – спрашиваю я.
Колтон смеется.
– Вопрос с подвохом?
– Нет, я имею в виду…
Я кусаю губу, жалея о том,
– Неважно, – говорю, помолчав. – Я сама не знаю, что имела в виду.
Издалека доносится приглушенное «бум», и я рада, что оно отвлекает внимание Колтона от меня.
– Начинается, – произносит он, задрав подбородок к небу. Я тоже поднимаю глаза и успеваю увидеть белый след, который вскоре взрывается яркими, мерцающими точками света, и они, словно гигантская люстра, полукругом повисают над океаном. Колтон снимает весло с колен. – Поплыли.
– С таким чудом в воде мне и никакой салют не нужен, – говорю я, продолжая кружить веслом. Мне, наверное, никогда не надоест смотреть на этот нежно-голубой свет.
– Сегодня Четвертое июля, салют нужен всем, – говорит Колтон. – Давай.
Он опускает весло в воду и отправляет нас плыть вперед. Я присоединяюсь к нему, только теперь держу глаза широко раскрытыми, чтобы впитать как можно больше всего, пока мы, оставляя за собой мягкое голубое свечение, движемся сквозь ночь и темноту навстречу гулким залпам и взрывающимся огням. Спустя несколько минут мы оказываемся так близко, что я улавливаю запах серы и чувствую, как взрывы салюта отдаются глубоко в груди. Люди, собравшиеся на пляже, радостно вскрикивают всякий раз, когда ночное небо, потрескивая, освещают красные, белые, голубые огни. Мы подплываем к пирсу еще ближе, и во всполохах цвета и света мне становится видно, как волны омывают его поросшие мидиями сваи. Вытащив весло из воды, Колтон укладывает его на днище каяка, я делаю то же самое и поворачиваюсь к нему.
– Так, – произносит он. – Хочешь смотреть на салют с самого лучшего места?
– Мы разве еще не на нем? – спрашиваю я, не отрывая глаза от неба.
– Почти. Погоди.
Еще одно «бум» отдается в моей груди, и я вздрагиваю, внезапно ощутив ночную прохладу. Каяк покачивается, Колтон бросает что-то за борт, и оно с брызгами и тяжелым бульканьем уходит под воду.
– Якорь, – поясняет он. – Чтобы нас не унесло.
Я киваю, а он наклоняется вперед и отстегивает от моего сиденья накладку. В темноте почти ничего не видно, но его руки знают, что делать.
– Положи ее себе в ноги, как подушку. Я послежу за балансом.
Я приподнимаюсь, чтобы вытащить из-под себя накладку, и кое-как укладываю ее себе в ноги, после чего Колтон протягивает мне три сложенных полотенца.
– Вот, – говорит он. – Постели на дно. А потом ложись на спину и клади ноги вот сюда, на середину. – Он похлопывает по плоской перегородке, которая разделяет наши сиденья.
– А ты?
– Я тоже сейчас лягу.
– Окей.
Какое-то время мы неловко барахтаемся, не зная, куда девать руки и ноги, ведь мы так близко, и каждый старается подвинуться так, чтобы другому было удобно. Я получше разглаживаю полотенца, а потом осторожно опускаюсь вниз, как он говорил.