О чем знаешь сердцем
Шрифт:
И почти на пороге чувствую на плече такой знакомый вес его теплой руки.
– Куинн? Что ты… – В его голосе еще есть надлом, но ради меня он пытается скрыть его, я это слышу.
Я кусаю изнутри щеку. Знаю, что должна обернуться, но не могу.
– Эй, – ласково произносит он и поворачивает меня к себе лицом.
Наши глаза встречаются, и я вижу, что в его зеленых глазах, обычно таких ясных, бушует шторм. Стоя со сведенными на переносице бровями, он выглядит так, словно хочет сбежать отсюда не меньше меня.
Я кошусь на подсобку за его плечом, не желая,
– Прости, надо было сперва позвонить, я…
Колтон коротко оборачивается в сторону сестры и всего того, о чем он не хочет вспоминать, и я испытываю укол вины, когда он возвращает взгляд на меня, не представляя, что самое главное напоминание находится не где-то, а прямо здесь. Перед ним.
– Нет, я рад, что ты пришла, просто…
Его ладонь лежит на моем плече, и я стараюсь не замечать поток сложных чувств, заполонивших меня от его прикосновения. Стараюсь не смотреть ему в глаза.
– Не уходи, – просит он. – Идем со мной.
– Куда? – невольно вырывается у меня. И я невольно поднимаю на него взгляд.
– Куда-нибудь, – отвечает он. – Неважно. Пожалуйста, просто… идем со мной.
Отчаяние в его голосе омывает меня, точно волна, проникая сквозь крошечные трещинки внутрь, к местам, запрятанным дальше, глубже всего. Оно вызывает во мне желание крепко-крепко обнять его и желание убежать; но я не делаю ни того, ни другого.
Я никогда не видела его таким страдающим. Таким потерянным. И в этот момент, пока я смотрю на него, стоящего передо мной, я понимаю, как сильно нужна ему.
И как сильно он нужен мне.
Я ищу знаки, которые указывали бы на то, что он знает правду о девушке, написавшей ему письмо, но их нет.
Не говоря ни слова, я киваю, а он берет меня за руку, и мы уходим. Куда-нибудь, лишь бы не оставаться здесь.
Глава 27
Нас можно назвать живыми лишь в те моменты, когда наши сердца осознают то, что для нас дорого.
Торнтон Уайлдер
Мы едем. Стекла опущены, в кабине яростно кружит ветер, заполняя пустоту нашего молчания соленой прохладой. Я не знаю, куда именно мы направляемся, и мне все равно. Мы просто едем вперед, пытаясь заглушить шум наших мыслей воем ветра. И только за пределами города, на пустом двухполосном шоссе, уходящим на север, плечи Колтона и хватка, с которой он держит руль, чуть-чуть расслабляются.
– Ты была когда-нибудь на Биг-Суре? – спрашивает он голосом, лишенным обычной легкости. Так он дает мне понять, что не планирует признаваться о ссоре с Шелби, но я больше не могу молчать.
– Колтон… – начинаю я нерешительно.
Он бросает на меня взгляд краешком глаза.
– Там есть одно место. Наверное, самое мое любимое из всех, правда я очень давно там не был. Такой прозрачной и синей воды, как там, больше нигде нет. Иногда видно футов на двадцать, до самого дна. А с правой стороны пляжа со скалы течет водопад.
– Колтон. – На сей раз получается тверже, и я надеюсь, этого достаточно, чтобы он понял: нам нельзя игнорировать то, что произошло. Между нами слишком много всего недосказанного, и, как бы нам обоим того ни хотелось, больше так продолжаться не может.
Он вздыхает. Его взгляд дергается к боковому окну, затем возвращается на дорогу.
– Я просто хочу ненадолго оттуда выбраться. – Он ерзает на сиденье, барабанит пальцами по рулю. – Там, с сестрой…
– Все нормально, – говорю я быстро. Мне видно, насколько ему некомфортно, и моя решимость продолжать разговор слабеет. – Ты не обязан ничего объяснять. Моя ведет себя ровно так же, когда волнуется, к тому же это касается только вас, и…
Опять я хожу вокруг да около.
– Значит, ты все слышала, – произносит он.
Я отворачиваюсь к окну, к холмам, поросшим золотистыми летними травами, прячусь от слов, которые снова и снова продолжаю проигрывать в голове. От его слов и слов Шелби. А потом признаюсь.
– Слышала. Но это не мое дело, я…
– Все нормально, – останавливает меня Колтон. – Я не пытался соорудить из этого секрет. – Он коротко оглядывается на меня. – Ну, почти.
Слово «секрет» вонзается мне в живот, и я не могу заставить себя оглянуться, хоть и чувствую, что его взгляд задержался на мне. Опускаю стекло еще ниже, желая, чтобы ветер подхватил все наши секреты и унес прочь.
– В общем, – заговаривает он, снова ерзая на сиденье, – рассказывать особенно не о чем. – Его глаза возвращаются на дорогу. – Несколько лет назад я серьезно заболел. В сердце попала вирусная инфекция и потрепала его так сильно, что мне понадобилось новое. Меня внесли в списки на трасплантацию, кучу времени я ждал, то в больницах, то дома, пока в прошлом году наконец не получил новое сердце.
Я делаю резкий вдох. Все эти вещи я давно знаю, но, услышав их от него самого, испытываю совершенно новую боль.
Колтон делает паузу, и на краю этой паузы я слышу все то, о чем он умолчал. То, что он говорил Шелби о Тренте и о письме. О том, какой его жизнь была раньше и какой стала сейчас. Молча я жду. Готовлюсь к тому, что он все-таки заговорит, но он, продолжая неотрывно смотреть на крутые повороты шоссе, едва заметно кивает, словно это было все. Словно рассказ закончен.
Я тоже медленно киваю, словно услышала все это в первый раз, словно все вот так просто, но мне стоит больших усилий сохранить дыхание ровным, а лицо нейтральным. То, как он изложил мне свою историю – будто рассказывать больше нечего, – похоже на закрытую дверь, предназначенную для того, чтобы не пустить меня дальше. Возможно, таким образом он хотел меня уберечь, но уже слишком поздно. Слишком много я знаю.