О чем знаешь сердцем
Шрифт:
Я думаю о том, где он сейчас. Вернись, прошу мысленно. Будь здесь. Но я знаю: он не вернется.
Пока мы идем к парковке, отдаленный вой сирены, приближаясь, становится громче. Райан щелкает брелком и открывает свою дверцу. А я смотрю, как под предупредительным знаком тормозит «скорая». Сирена замолкает, но огни все вращаются, красный-синий, красный-синий, пока боковые дверцы отъезжают, и с обоих сторон выпрыгивают медики.
Красные и синие огни на фоне бледного предрассветного неба. Отрывистые голоса врачей поверх громких обрывков разговоров
Внезапно я теряю способность дышать.
– Куинн, – доносится откуда-то издалека голос Райан.
Я на нашей дороге. Стою на коленях, потеряв все.
Задние двери «скорой» распахиваются, оттуда появляется еще один медик и, вытягивая каталку, зовет остальных.
– Заносим его! Быстро, быстро!
– Куинн, поехали. – Голос Райан выдергивает меня в настоящее, но боль ни на чуточку не затихает.
Здесь, в настоящем, я потеряла еще больше, чем тогда.
Глава 31
Лишь по-настоящему тяжелый опыт… способен в полной мере показать нам бренность и эфемерность жизни… И это знание оставляет на наших сердцах нестираемую печать.
Ф. Гонсалес-Крусси «Жизнь с сердцем: Изучение миров внутри нас»
Я сижу у себя на кровати и смотрю на телефон, который держу в руке. На номер Колтона, готовый к тому, чтобы его набрали. Стоит только нажать на кнопку. Но я не нажимаю. Я знаю, он не ответит. Я звонила ему. Много раз, а потом мои звонки стали уходить на автоответчик, словно он выключил или выбросил телефон. Думая поехать к нему, я пыталась подобрать слова, которые помогли бы ему понять, – не вышло. Пыталась представить, будто мы вернулись в прошлое. Пыталась представить нас на воде или около водопада, или как мы вместе сидим на пляже и глядим на закат. Тоже не вышло. Я вижу только его лицо, злое лицо, и слышу слова, сказанные мне таким тоном, словно мы были чужими.
Забудь, что знаешь меня.
В его словах не было злости. Только боль – причиненная мной. И никто не скажет мне, что так получилось случайно, или что все вышло из-под контроля, или что я не могла поступить иначе.
Я искала его. Я нашла его. Я позволила себе влюбиться в него.
Ни на один из этих поступков у меня не было права.
Раз за разом я делала выбор, но таким образом лишала права выбирать его самого и, если вспомнить слова Райан, упустила шанс сделать настоящим то, что нас связывало. Я стерла все наши моменты, все дни, все впечатления еще до того, как успела их пережить. Теперь я – прошлое, которое он хочет забыть. И у меня нет другого выбора, кроме как не мешать ему это сделать.
Я ухожу в заслуженную изоляцию, в свое прошлое, и остаюсь наедине со всеми вещами, которые не могу изменить. Я не сплю. Не ем. Я рассказываю Райан о том, что случилось в прокате, когда я приехала рассказать ему правду, потом о грозе, о больнице, а потом я уже не могу говорить. Райан молчит. Не задает мне вопросов и не предлагает советов. Не знаю, почему. Может, потому что я ничего из этого не прошу, а может, у нее их попросту нет.
Через два дня, когда папу выписывают из больницы, я заставляю себя выйти из комнаты, чтобы показать ему, какое облегчение испытываю от того, что с ним все хорошо. И как сильно я люблю его. Пытаюсь помочь заботиться о нем,
Снова теряя себя.
Когда ко мне без стука заходит Райан, я сижу за компьютером в пижаме, которую не снимаю уже третий день, и листаю блог Шелби. И не успеваю свернуть окно, чтобы Райан не увидела на экране фотографию Колтона.
– По-прежнему ничего?
Качаю головой.
– Почему ты не позвонишь ему?
– Я звонила. Сто раз. Он не отвечает.
Она сжимает губы и кивает.
– На его месте я бы, наверное, тоже не отвечала – узнав обо всем так, как узнал он.
У меня нет желания говорить об этом, и потому я молчу. Райан делает вдох и прислоняется к столу напротив меня.
– Меня приняли, – произносит она.
– Что?
– В ту итальянскую художественную школу. Им понравилось мое портфолио. Как оказалось, разбитое сердце способствует вдохновению.
– Здорово, – говорю, но получается совсем не радостно. Как же я без нее? – Когда уезжаешь?
– Через пару недель. – Мы молчим, и хотя я знаю, что она добилась именно того, что хотела, ей, кажется, тоже немного грустно. – Я буду скучать по тебе, – добавляет она. – Мне за тебя тревожно.
– Сейчас я противна сама себе.
– Помнишь, я говорила, что он заслуживает знать правду?
Я кошусь на нее.
– Так вот, Куинн. Он заслуживает того, чтобы знать все, а не только то, что он, как ему кажется, знает.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я.
– Я говорю об оставшейся части правды. О том, что сначала все было связано с Трентом, но где-то на полпути изменилось. Что ты влюбилась в него. Что тебе стало страшно. Что ты не хотела причинить ему боль или потерять. Это ведь тоже правда, разве не так?
Мои глаза наливаются слезами, и я поднимаю взгляд на сестру.
– Он сказал мне забыть его. – Я проглатываю ком в горле. От слез мой голос звучит глухо. – Что бы я ни сказала, он не захочет слушать.
– Шутишь? Ему необходимо услышать то, что ты скажешь. Думаешь, ему сейчас не больно, когда он знает лишь половину правды?
При этой мысли по моим щекам одна за другой начинают катиться безмолвные слезы.
– Подумай обо всем, что ты не сделала или не сказала, а после жалела. О тех вещах, которые ты хотела бы изменить. – Она качает головой. – Тебе ли не знать, насколько это мучительно. И как долго потом человека терзают сожаления и как они меняют его.
Замолчав, она долго смотрит на фотографию Колтона на экране, потом поворачивается ко мне. Ее глаза серьезны.
– Не позволяй им этого сделать. Действуй. Найди его и все расскажи.
Глава 32
Отдайся любви. Подчинись сердцу.
Ральф Уолдо Эмерсон
Я притормаживаю на той же смотровой площадке, что и в первый раз. Так же опускаю стекло, впуская солнечный свет и соленый воздух, и пытаюсь дышать. Мои руки так же дрожат от мысли, что я увижу его.