О друзьях-товарищах
Шрифт:
Товарищи советовали мне побриться, но я отклонил это предложение: был уверен, что со щетиной на подбородке выгляжу не так молодо.
Наконец все приготовления были закончены, и, прихватив с собой проводников вагона, я бодро зашагал к военному коменданту станции.
Как и предполагал, народу у него в кабинете было — ни один таран не пробьет. И все кричали, требовали чего-то. Я уже знал, что, если хочешь в подобной ситуации чего-то добиться, действуй отлично от прочих. Поэтому вежливо, но настойчиво пробившись к столу коменданта, сказал спокойно, как о деле уже решенном, что классный вагон номер такой-то нужно поскорее
Комендант был страшно измотан, он уже не реагировал на крик и ругань, но мой контрастный тон и внешний вид, похоже, произвели на него должное впечатление, и он, не вникая в суть вопроса, наложил соответствующую резолюцию и прихлопнул ее печатью.
Из этого вроде бы рядового житейского случая я сделал вывод, что психологический фактор и твое поведение в тот или иной момент всегда играют огромную роль. Я и сейчас, например, уверен, что стоило мне тогда повысить голос — комендант в лучшем случае оставил бы без внимания мою просьбу, а скорее всего — потребовал бы у меня документы, подтверждающие наши претензии на этот классный вагон.
Мы ехали от Пензы в своем вагоне, но невероятно долго, так как нас, когда хотелось железнодорожному начальству, то прицепляли к товарному поезду, то по той же причине отцепляли на самых неожиданных станциях и даже разъездах. Так долго ехали, что мы уже раз сто покаялись в том, что связались с этим вагоном, но из упрямства сидели в нем. Менять на продукты нам было уже нечего, и Коленька теперь по нескольку раз в день заводил свою песенку про отраду, которая жила в высоком терему. Закроет глаза или мечтательно смотрит на неподвижный телеграфный столб за окном вагона и поет. Короче говоря, настроение у нас было такое, что немедленно бросили бы вагон и взгромоздились на любую тормозную площадку какого-нибудь товарняка, но одно удерживало: мороз под тридцать, да еще с ветерком, а мы в ботиночках. Не хотелось службу в Волжской военной флотилии начинать с госпиталя.
Очень медленно продвигались мы к цели, но однажды утром все же прибыли в Сталинград. На нашем пути от вокзала до Дворца физкультуры, где тогда размещался полуэкипаж флотилии, город не произвел на меня большого впечатления: одноэтажные домишки за плотными заборами и кое-где большие здания — вот и все, что я увидел тогда. Сразу же оговорюсь: весной, едва Волга очистилась ото льда, мне довелось не раз по ней пройти вдоль всего города, и тогда я проникся к нему огромным уважением не только за его прошлое, но и за настоящее.
Прибыли в Сталинград — Николай Собанин сразу же ушел в штаб флотилии, а мы трое явились в полуэкипаж. Явились — получили назначение. Я, например, — командиром роты; и намек, что ближе к весне обязательно окажусь на катерах, так что моя первейшая обязанность — подготовка специалистов для себя.
К январю 1942 года здесь скопилось уже несколько сот матросов, большинство — призванные из запаса, то есть люди, которых нужно было обучать почти всему, и бывшие дунайцы, днепровцы и даже балтийцы — эти знали прекрасно не только свое, но и немецкое оружие. Отсюда и сложность организации боевой подготовки: рассказываешь устройство винтовки — большая часть матросов обижается за торопливость твоего объяснения, а другие в это время с немым укором смотрят на тебя: дескать, не разбазаривай, лейтенант, дорогое время на такое старье.
Не приносили мне удовлетворения подобные занятия. Оживал лишь на практике по подрывному делу. Здесь, вырвавшись из полуэкипажа на левый берег Волги, я учил матросов не только закладывать взрывчатку, но и ходить на лыжах, стрелять с ходу, транспортировать раненых и многому другому, что могло пригодиться в бою.
А длинными зимними вечерами сидел в общей спальне за столом и писал подробнейший конспект по минному оружию. Даже чертежи, необходимые для обучения матросов, сам делал — в то время мы не имели ни учебников, ни наглядных пособий. Это занятие мне нравилось, так как позволяло, вернее, заставляло меня самого по-настоящему детально изучать минное оружие, что впоследствии мне очень пригодилось.
Примерно через неделю после моего прибытия в Сталинград командующий Волжской военной флотилией контр-адмирал Рогачев вызвал меня для беседы. Командиры и матросы-днепровцы о нем, как о бывшем своем командующем, отзывались тепло, но сетовали: уж очень горяч адмирал, другой раз и штормом разразится, хотя повода для того достаточного нет. Слушал я все это и невольно вспоминал училище, подводные лодки. Там у нас начальство с подчиненными разговаривало всегда спокойно, уважительно. Как-то здесь произойдет моя встреча с командующим?
Однако все мои опасения оказались напрасными; контр-адмирал встретил меня, лейтенанта, приветливо и, что больше всего понравилось, не сюсюкал, не покрикивал, а говорил как с товарищем, вместе с которым ему предстояло воевать против общего врага.
Рогачев расспросил меня о жизни вообще, учебе и службе, а потом кратко ознакомил с задачами, которые были поставлены перед флотилией. Первоочередная из них, помнится, формулировалась примерно так: к началу навигации создать на Волге военную флотилию и в кратчайший срок подготовить ее к боевым действиям в условиях любого речного театра.
Не скрою, задача была сложная, ответственная, но я искренне верил, что она нам посильна. Возможно, даже потому так верил, что годы моей учебы в Высшем военно-морском училище совпали с периодом бурного роста всего нашего Военно-Морского Флота. Так, когда я начинал службу, Балтийский флот имел в своем составе только линкоры «Марат» и «Октябрьская Революция», крейсер «Аврора», который уже неизменно стоял на восточном углу Кронштадтского рейда, несколько эсминцев типа «Новик», сторожевики, подводные лодки, тральщики, торпедные катера и другие различные корабли, предназначенные для обеспечения боевых действий и нужд флота. Новым кораблем был лишь крейсер «Киров». Он, поражая нас своей красотой и мощью, бороздил воды Балтики, и то еще под заводским флагом.
Мы верили в силу и мощь Балтийского флота. Но мы с первых дней своей военно-морской службы имели дело с различными справочниками, которые рассказывали о военных флотах всех держав мира. В них были не только название корабля и его класс, но и его вооружение, водоизмещение и все прочее, что принято именовать тактико-техническими данными. Иными словами, от нас не скрывали правды, и поэтому мы с первых дней своей службы знали, что наш Балтийский флот, которым мы так гордились, в своей мощи должен был добавить еще основательно, чтобы успешно решить главную свою задачу — исключить возможность вторжения в воды седой Балтики военного флота любой, даже самой развитой капиталистической державы.