О душах умерших людей

Болотов Андрей Тимофеевич

В истории философии, написанной архимандритом Гавриилом, в статье о Вольфе, которая носит название «Лейбницев редактор», автор пишет: «Идеи Лейбница, исключая учение о монадах и гипотезы предопределенного согласия, в Германии распространил Христиан Волф, который через занятие математикою, философиею Картезия, сочинениями современника лейбницева Ватера Чирнгаузена, сделался одним из затнейших философов школы догматической. Его услуга состоит в том, что он умел основательно и в систематической связи представить все учение Лейбницево при помощи метода, называемого математическим; а недостаток его заключается в том, что он преувеличил этот метод и подчинил его всем тонкостям формализма. Можно сказать, что он своею медлительностью и бесполезным разбором логических понятий содействовал к происхождению отвращения к занятиям умозрительным, и в особенности к изысканиям метафизическим. Нравственность, которой он учил, основывалась на следующем главном правиле: делай то, что усовершает тебя и твое состояние. Поелику все то, что делает нас и наше состояние совершеннейшим, называется добром, а все то, что делает нас и наше состояние несовершеннейшим, называется злом: то некоторые из последователей Волфия выражают его начало следующим образом: делай добро и уклоняйся зла. Но сей закон Волфия дышит самолюбием, а потому противен природе существа одаренного

разумом, который обязывает нас стараться о усовершенствовании других, иногда даже с ущербом собственного благоденствия» [16] .

16

Архимандрит Гавриил. История философии: В 6 ч. Ч. III. Казань, 1839. С. 189–190.

Болотов довольно быстро понял, что вольфианство входит в противоречие с его принципиальными мировоззренческими принципами. Он отмечает, что «философия сия имела многие недостатки и несовершенства: что самыя основания, на которых все здание оной воздвигнуто, были слабы и ненадежны и что вообще была она такого свойства, что дотоле, покуда человек, прилепившийся к оной будет только вскользь оной держаться и оставаться довольным тем, что в ней содержится, он может быть и добрым и безопасным, а как скоро из последователей оной кто-нибудь похочет далее простирать свои мысли и углубляться более в существо вещей всех, то всего и скорее может сбиться с правой тропы и заблудиться до того, что сделается наконец деистом, вольнодумом и самым даже безбожником» [17] .

17

Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова. С. 309.

Болотов делается сторонником системы Христиана Августа Крузия, называвшим систематику Вольфа «иллюзорной» [18] и критиковавшим его следование системе предустановленной гармонии. Если Вольф полагает, что виды познания различаются по степени приближения к истине, причем самым совершенным является познание математическое, стоящее выше философского (знание причин явлений) и исторического (знание просто фактов), то Крузий считает, что философское и математическое познание различаются по объекту исследования. Предметом первого является реальное, предметом второго – мыслимое. Крузий также полагает, что природа Бога принципиально непознаваема.

18

См.: Жучков В.А. Из истории немецкой философии XVIII века (предклассический период). М., 1996. С. 90.

Крузий считает, что между материальной и идеальной субстанциями существует некоторая связь. Она описывается им не как «физическое влияние», а как нечто среднее между «физическим» и «сверхфизическим», являющееся результатом действия особой субстанциональной силы [19] . Собственно, именно эту модель Болотов и использовал в своей пневматологической схеме вместо несколько примитивной и устаревшей аристотелевской.

Крузий говорит о том, что свобода является главной нравственной ценностью, а добродетель – залогом счастья. Эти рассуждения были Болотову очень близки. Он начал посещать лекции г. Веймана, который излагал их тайно у себя дома, чтобы не раздражать своих коллег-вольфи-анцев. Таким образом, наш герой получил «впервые истинныя и ясныя понятия как о натуре, так и о свойствах и совершенствах божеских, о натуре и о существе всего созданнаго мира, а что всего важнее, о существе, силах и свойствах собственной души нашей. Или, короче сказать, спознакомился короче с Богом, миром и самим собою» [20] . Уже в старости, в диалоге «Старик со внуком» Болотов пишет о влиянии на всю его жизнь «славившегося в то время в Германии великого богослова и философа, которого с новою тогда еще философскою системою, пекущийся о благе моем промысле Господню угодно было меня познакомить, и которая была для меня во все течение моей жизни так полезна, что я не мог довольно возблагодарить за то божеской помысел и Его обо мне всегдашнее попечение» [21] , имея в виду, вероятно, именно Крузия.

19

Жучков В. А. Из истории немецкой философии XVIII века. С. 93.

20

Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова. С. 342.

21

Болотов А. Т. Старик со внуком, или Разговоры у старого человека с молодым его внуком. Сочинение 84-летнего старика А. Б. в Дворянинове, 1822. БАН. Рукописный отдел. Собр. Болотова. 23–24. Л. 161.

Оппонентом Веймана по принципиальным вопросам метафизики был «преподаватель мировой мудрости», как он сам называл себя в магистерские годы, И. Кант, работавший в это время в Кенигсберге. В октябре 1759 г. Вейман представил к защите диссертацию «О мире не самом лучшем», выступив в ней с критикой предустановленной гармонии. Кант выпустил антикрузианскую брошюру «Опыт некоторых рассуждений об оптимизме». Вейман принял брошюру на свой счет и выпустил «Ответ на опыт некоторых рассуждений об оптимизме» [22] . Правда, в этой полемике участвовал еще «докритический» Кант, позже желавший уничтожить все экземпляры той брошюры. А. Гулыга полагает, что Болотов, обидевшись за своего учителя, содействовал тому, чтобы Кант не получил кафедру, по поводу которой он, будучи в то время российским подданным, писал прошение императрице Елизавете [23] . В письме 1809 г. к дальнему родственнику Н. С Арцыбашеву Болотов пишет о своем пребывании в Кенигсберге: «… скажу что и мне случилось-таки в свой век побродить по обширным степям метафизики, <…> и спознаться с системами и мыслями славнейших философов последних веков, а великого или прямее сказать бестолкового Канта лично самому видать» [24] .

22

Гулыга А. Кант. М., 1977. http://lib.rus21.ru/koi/MEMUARY/ZHZL/kant.txt

23

Кант писал Елизавете Петровне:

«Всесветлейшая, великодержавнейшая императрица, самодержица всех россиян, всемилостивейшая императрица и великая жена!

С кончиной блаженной памяти доктора и профессора Кипке освободился пост ординарного профессора логики и метафизики Кенигсбергской академии, который он занимал. Эти науки всегда были предпочтительным предметом моих исследований.

С тех пор как я стал доцентом университета, я читал каждое полугодие по этим наукам приватные лекции. Я защитил публично по этим наукам 2 диссертации, кроме того, 4 статьи в Кенигсбергских ученых записках, 3 программы и 3 других философских трактата дают некоторое представление о моих занятиях.

Лестная надежда, что я доказал свою пригодность к академическому служению этим наукам, но более всего всемилостивейшее расположение Вашего Импер. Величества оказывать наукам высочайшее покровительство и благосклонное попечительство побуждают меня верноподданнейше просить Ваше Имп. Величество соблаговолить милостиво определить меня на вакантный пост ординарного профессора, уповая на то, что академический сенат в рассуждении наличия у меня необходимых к сему способностей сопроводит мою верноподданнейшую просьбу благоприятными свидетельствами. Умолкаю в глубочайшем уничижении, Вашего Импер. Величества верноподданнейший раб Иммануил Кант Кенигсберг

14 декабря 1758 г.» (Гулыга А. Кант. М., 1977..

24

Цит. по.: Thomas Newlin. The Voice in the Garden Andrei Bolotov and the Anxieties of Russian Pastoral, 1738–1833. Northwestern University Press/ Evanston, Illinois,2001. P. 192, Appendix.

Новый этап в жизни Болотова начался после перевода его в Петербург, где он встретил Г. Г. Орлова, своего кенигсбергского приятеля, с которым он вместе «хаживал танцевать по мещанским свадьбам» [25] . Орлов, вероятно, хотел привлечь Болотова к заговору против Петра III, но тот не отступил от своих жизненных правил. Воспользовавшись возможностями Манифеста о вольности дворянства, Болотов оставляет службу и едет в свое имение Дворяниново Тульской губернии, где отдается захватившей его в юности страсти к познанию мира. Он становится «просвещенным помещиком», создавая идеальную модель жизни и одновременно следуя ей.

25

Болотов A. T. Жизнь и приключения Андрея Болотова. С. 435.

Возможность относительно независимого существования после Манифеста о вольности дворянства способствовала возрастанию интереса к социальным технологиям, разработке моделей идеального общественного устройства, а также организации собственной жизни в соответствии с этими идеалами. Литература второй половины XVIII в. изобиловала патриархальными утопиями, описывающими размеренную и счастливую жизнь «благоразумных владельцев» и их благодарных чад. Идеальный образ утопического «хозяина» разрабатывался не только теоретически, но и практически, в реальной жизни. Результатом его исследовательской деятельности становятся тексты статей, книг и записок, а также культурно преобразованное жизненное пространство: хорошо организованное хозяйство и садово-парковый комплекс.

Болотова никогда не занимало абстрактное теоретизирование. Он писал статьи по сельскому хозяйству, когда налаживал и совершенствовал хозяйство в своем имении, по медицине, когда нужно было лечить своих крестьян и близких, по садовой архитектуре, когда создавал «русский сад» в своем имении и имении графа Бобринского в Богородицке [26] , стал писать пьесы, когда нужно было пополнить репертуар домашнего театра. Желая приобщить к своему увлечению философией молоденькую жену, он пишет регулярное и систематическое изложение своих взглядов – «Детскую философию» (Ч. 1–2. М., 1776–1779) [27] , размышляя о воспитании детей «Путеводитель к истинному счастию, или Опыт нравоучительных и отчасти философских рассуждений…» (Ч. I–III. М., 1784).

26

Об утопическом видении мира через садово-парковую культуру см.: Thomas Newlin. The Voice in the Garden Andrei Bolotov and the Anxieties of Russian Pastoral, 1738–1833. Northwestern University Press/Evanston, Illinois,2001

27

«Детская философия» была первым произведением Болотова. Он начал писать это сочинение еще в 1762 г. и завершил в 1772. См.: Щеблыгина И. В. А.Т. Болотов. Гармония мира и души. М., 203. С. 19.

«Детская философия, или Нравоучительные разговоры между одною госпожею и ея детьми: Сочиненные для поспешествования истинной пользе молодых людей» написана Болотовым под влиянием популярных философско-педагогических сочинений писательницы Мари Лепренс де Бомон (1711–1780), известной современному читателю, а скорее, зрителю, по неоднократно экранизированной сказке «Красавица и чудовище», по мотивам которой в свое время С. Т. Аксаковым был написан «Аленький цветочек». Лепренс де Бомон разработала особый метод объяснения детям религиозно-философских проблем. Она сочиняла небольшие сценки в виде диалогов между девочками и их наставницами, в которых в форме вопросов и ответов разъяснялись сложные и непонятные вопросы. Действующие лица обычно носят «говорящие» фамилии, которые переводились как Добронравова, Благоразумова, Искреннева, Остроумова, Уединенова, а также Вертопрахова, Неугомонова и т. п.

Такие ее сочинения, как «Детское училище, или Разговоры благоразумной наставницы с ея воспитанницами», «Правила для общежития, или Наставление девицам, содержащее священную и светскую истории и географию», «Юношеское училище, или Нравоучительные разговоры между разумною учительницею и многими знатными ученицами», «Наставление молодым госпожам, вступающим в свет и брачные союзы, Служащее продолжением Юношескому училищу, где изъясняются должности как в разсуждении их самих, так и в разсуждении их детей», «Воспитание совершенное, или Сокращенная древняя история с показанием географических и хронологических мест», «Новый мантор, или Наставления отрокам как в вере и благонравии, так и в других полезных и свойственных возрасту их знаниях» издавались и переиздавались в России десятки раз.