О гномах и сиротке Марысе
Шрифт:
На следующий день крестьянка заперла кота и Жучку в чулан, поставила горшки в печь и пошла к соседке.
Посидела, поболтала, вернулась – а дома сущий ад! Кот с собакой в чулане дерутся – только шерсть клочьями летит; печь открыта, горшки пустые, сковородка блестит, будто ее вымыли, а младенец в колыбели орет, надрывается.
Схватилась крестьянка за голову. Но потом взяла ее злость, сжала она кулаки и говорит:
– Погоди ж ты, вор проклятый! Я не я буду, коли тебя не подстерегу!
И подошла с этими мыслями к подкидышу, который орал
Одно слово – урод!
Уж чего-чего она не делала, чтобы порчу отвадить: и три уголька раскаленных, три крошки хлебные в воду бросала; и в бузинном отваре его купала – верное средство от дурного глаза; и барашками с вербы окуривала, и щепой трухлявой ивы, что на распутье растет, – ничего не помогло. А тут еще и в хозяйстве убыток! Еды на двух мужиков наварит, а домой вернется – есть нечего.
– С ребеночка что взять, – говорила несчастная женщина. – Но уж вору этому я не спущу! Ни за что не спущу!
На другой день наварила она горшок капусты и горшок гороха, нажарила целую сковороду свиных шкварок, поставила в печь, закрыла ее, покормила ребенка, взяла с собой кота и Жучку и ушла.
Но ушла недалеко – схоронилась за углом и поглядывает в окошко.
Видит – приподнялся ребеночек, сел в колыбели, озирается по сторонам: нет ли кого в избе? Потом выкарабкался из колыбели – и шасть к печке! Подошел, открыл заслонку, потянул носом, жмурясь от удовольствия – очень уж вкусно шкварками запахло, – и стал искать ложку. А ложки были высоко, на полочке, никак не достать. Вот он влез на сундук, взял ложку побольше, выдвинул из печи горшок с капустой, шкварками заправил, добавил гороху и давай уплетать за обе щеки.
Тут крестьянка струхнула не на шутку, руками всплеснула и побежала за соседкой. Воротились обе, видят – в горшках уже на донышке осталось, а он все сопит да уплетает.
Съел капусту, съел горох, поскреб ложкой по дну, наклонил сковородку, вылизал, задвинул горшки в печь и стал, как хозяин, по избе расхаживать, во все уголки заглядывать.
Крестьянка даже зубами заскрипела. А он себе похаживает, глазами шарит. Нашел яйцо под кошелкой, смотрит, как на невидаль, головой огромной качает.
– Семьдесят семь лет живу на свете, – бормочет, – а бочки без обручей не видывал!
Тут соседка сразу смекнула, что это гном.
– Что ж, – говорит, – сорви ветку березовую да угости его хорошенько и на помойку выкинь. Как начнет он там голосить, принесут тебе гномы Ясека, а этого урода назад заберут.
Крестьянке этот совет по душе пришелся.
– Вот тебе, получай: за мои харчи, за Ясека, за обиду мою!
Тот орет – за версту слышно, а баба знай лупит его без устали.
Через хату от нее жила вдова Кукулина с маленькой дочкой Марысей.
На ту пору шла она как раз с дочкой на руках господское поле полоть. Услыхала, что у соседки вопит кто-то не своим голосом, остановилась и думает: «Не иначе, бьют кого-то. Надо идти выручать».
Тут и дочка ее, которая еще говорить не умела, заплакала жалобно:
поняла, видно, что кого-то обижают.
Глянула Кукулина на дорогу, глянула на солнышко – а оно уже высоко поднялось. Женщина она была работящая, жалко ей было время терять, но ведь сердце не камень. И она завернула к соседке, но дверь оказалась заперта.
– Соседка! – крикнула она. – Кто это у вас так кричит?
А мать Ясека в ответ:
– Не твое дело! Ступай своей дорогой!
Но Кукулина не сдавалась.
– Соседка, – говорит, – никак вы своего сыночка бьете? Пожалейте его, ведь он еще совсем маленький!
– Такой же он мне сыночек, этот оборотень, как злой ветер, что по полю гуляет.
– Сын он вам или нет, все равно не бейте! Сердце надрывается от этого крика!
Тут и Марыся заплакала в три ручья.
Обозлилась крестьянка и крикнула:
– Ишь добрая какая! Нашлась заступница! Проваливай, откуда пришла, да не суй нос не в свое дело, а то как бы тебе самой не попало!
Не очень приятно было вдове выслушать такую отповедь, но в хате стало тише, и она подумала: «Ладно, лишь бы угомонилась баба. Мало ли чего в сердцах не наговорит человек, нельзя на него за это обижаться». И пошла своей дорогой.
А гномы тоже услыхали крики Хвоща.
– Плохо дело! – говорят. – Надо на выручку идти. И пошли в избе чудеса. Вылезли из подпечья карлики в желтых и зеленых плащах; у каждого красный колпачок в руке, все низко кланяются бабе и просят отпустить дружка, а взамен обещают полный фартук талеров насыпать. Растаяла крестьянка, как про талеры услышала, но соседка ей на ухо шепчет:
– Не отпускай его, кума, а то без Ясека останешься. Талеры-то их – просто светящиеся гнилушки!
Как напустится на гномов крестьянка:
– Вон отсюда! Не нужны мне ваши талеры! Ясека моего отдайте!
Убирайтесь, покуда целы, не то вам несдобровать! Повесили гномы носы – и шмыг под печь! А хозяйка схватила Хвоща за шиворот и выкинула на помойку.
Заорал Хвощ, как котенок, но больше от страха, чем от боли, потому что не знал, что теперь с ним будет.
Вдова оглянулась, видит – лежит бедняга на помойке и плачет. Не раздумывая, она вернулась, утерла ему слезы, приласкала, кусочек хлеба в руку сунула, потом сорвала пучок травы, подстелила, чтобы лежать было чисто и сухо. А так как солнышко уже припекало, сорвала большой лопух в канаве и заслонила его, как зонтиком.