Шрифт:
Р. Арбитман.
О хаосе мудром, родном и любимом
Предисловие.
Спинрад Норман. КРЕПОСТЬ СОЛ
научно-фантастические романы
Американский фантаст Норман Спинрад всегда любил запускать маленьких ежиков в штаны здравому смыслу и установленным правилам поведения, чтобы потом, задорно поблескивая очечками, наблюдать за конвульсивными телодвижениями этих бедняг - причем, наблюдать с победным видом отличника возле разбитого окна: дескать, и мы не лыком шиты! Начинал Спинрад с произведений довольно традиционных, однако уже к концу 60-х на полной скорости (роман "Жучок Джек Баррон") взлетел на гребень "новой волны" и в течение добрых двух десятилетий будировал и эпатировал читающую публику старушки-Америки. Критика, как по заказу, называла его "наглым", "скандальным", "спекулятивным", "безнравственным", "бессовестным" (последние
Норман Спинрад не просто поддался этому поветрию - он купался в нем, дирижировал им, наслаждался им, исправно поливая всем этим дьявольским коктейлем каждый новый росток своей неуемной, всесокрушающей фантазии. Автор пинками разгонял почти все моральные и социальные табу, которые окружали колыбельку американской цивилизации, источал едкой кислотой скепсиса культуру как систему запретов и выводил на оперативный простор всех монстров подсознания. Ненормативная лексика, эксгибиционизм, опоэтизированный промискуитет - все это уже только обрамляло фантастические построения писателей и, хотя бросалось в глаза, на самом деле было по сути не столь уж скандальным. Спинрад искал себе союзников совсем уж неожиданных, в такой густой тени, куда даже его отважные коллеги все-таки не решались забираться. И если герой знаменитого фантастико-сатирического фильма Стенли Кубрика в финале "перестал бояться и полюбил атомную бомбу", то Норман Спинрад шел дальше. В романе "Агент Хаоса" автор объяснялся в любви к...
Впрочем, не будем торопиться с дефинициями.
Роман "Агент Хаоса" поначалу выглядит как привычная антиутопия, ведущая свое начало от оруэлловского "1984". Существует некая Гегемония с центром на планете Марс, этакое тоталитарное образование, в котором культивируются всеобщий контроль всех над всеми, слежка, строгая кастовость, разветвленная структура политической полиций... и есть немногочисленные бунтовщики, взыскующие гражданских свобод (так называемая "Демократическая Лига"). Сходство с оруэлловским романом подчеркивается даже в деталях: если в "1984" за каждым жителем Океании зорко бдит телескрин, то такой же телеглазок в присутственных местах оглядывает в Гегемонии каждого прохожего, причем вот-вот будут введены в действие и домашние теленадзиратели. Соответственно и координаторы Гегемонии весьма напоминают О'Брайена - разве что не требуют от своих подданых искренней любви к Большому Брату, удовлетворяясь дисциплиной и послушанием.
Реакции читателя, разумеется, предсказуемы: воспитанный на демократических ценностях, он после такой преамбулы готов тут же отдать свои симпатии инсургентам из "Демократической Лиги", возглавляемой смелым Борисом Джонсоном. Писатель с большим искусством использует "эффект обманутого ожидания". Как только наше восприятие реальности, предложенной нам в романе, как будто введено в систему, уложено в схему - писатель с налету взрывает и систему, и схему! Нет, автор не начинает вдруг симпатизировать Гегемонии, ее подопечным и диктаторам-координаторам (почти все они, за исключением одного, показаны чрезвычайно неприятными личностями) или "доказывать нам без всякого пристрастья необходимость самовластья и прелести кнута". Спинрад просто-напросто наш вектор симпатий неожиданно поворачивает и упирает в пустоту. Дело в том, что и "Лига" оказывается не тайным сообществом бескорыстных борцов за справедливость, а лишь горсткой придурков, поклоняющихся Демократии как язычники "Неведомому Богу" и не знающих точно, что это такое и почему она, собственно, лучше тоталитаризма. Вдобавок и Гегемония, и "Лига" пользуются одним и тем же, самым действенным "методом убеждения" - террором. К тому же и Гегемонии, и "Лиге" в конечном итоге неважно, сколько народа по гибнет во время их остроумных боевых операций или контропераций: главное - результат.
В тот момент, когда акценты расставлены и читатель порядком дезориентирован, Норман Спинрад вводит в повествование новых фигурантов: представителей странного и страшного "Братства Убийц"...
И всех окончательно запутывает.
Традиционная сайенс фикшн по обыкновению тяготела к традиционным же черно-белым схемам. Дихотомия обязывала нас непременно встать на чью-либо сторону и все дальнейшее повествование воспринимать под углом деления персонажей на "наших" и "не наших" - условно говоря. Спинрад не просто обманул доверчивого читателя, вводя в контекст романа никем не запланированную "третью силу". Он сделал еще и так, что симпатии, которые могла бы вызвать эта самая сила, оказывались противоестественными. Ибо "Братство Убийц" - судя уже по названию - тоже прибегало к "последнему доводу королей"...
Парадоксальнее всего то, что Спинрад вынуждает своего читателя именно к "странной любви" к пресловутому "Братству", которое состоит из поклонников Хаоса и все свои кровавые акции осуществляет не ради бессмысленного разрушения, а во славу Хаоса.
Автор романа, по-своему, даже логичен. И Гегемония, и Демократия (если она вдруг каким-то чудом .победит) упорядочены, предсказуемы. Первая означает духовное и физическое закабаление индивида в железной клетке социума (поступки людей строго разграничены и в итоге сведены к рефлексам), вторая дает тому же индивиду положенное и потому тоже ограниченное (законами, моралью и т. д.) число степеней свободы. Предсказуемый мир конечен. Вселенная же - бесконечна и неисчерпаема. Следовательно, чтобы привести чело6 нечестно к гармонии со Вселенной, необходимо ликвидировать Порядок (тоталитарный ли, демократический - неважно) и дать волю Хаосу. Вот почему террор устраиваемый "Братством", столь прихотлив: сегодня они "подыгрывают" Гегемонии, завтра - "Лиге", не со чувствуя, естественно, никому. Сбитого с толку читателя эта ясная схема завораживает уже к середине романа, и он уже старается не замечать, насколько она безумна, вызывающе безумна. Ибо Хаос вообще не нуждается в каких-либо агентах.
Как известно, мы все живем в царстве Хаоса, где Порядок присутствует только в виде микроскопических островков в океане случайностей. Можно, конечно, возглавить броуновское движение, взять на подряд орла и решку, посадить комиссара в датчик случайных чисел - с тем, чтобы эти числа были еще более случайными.
Хаос самодостаточен, но именно этой истины не могут уразуметь герои романа Нормана Спинрада, собирая свой кровавый и бессмысленный урожай каждый раз, когда, по их мнению, Хаос под угрозой. Романист гипнотизирует своего читателя холодной строгостью этих своих фантастических построений, но и сам, похоже, ими уже загипнотизирован. Отчаянные революционаристы из котла "новых левых", готовые пролить "кровь по совести", в этой перевернутой реальности превращаются в фанатически благородных "агентов Хаоса", чья деятельность, в конечном итоге, приведет человечество к чаемой гармонии со Вселенной. В этой логической системе уже и "красные бригады", и "фракция Красной Армии", и патологически жестокая команда Патриции Херст выглядели почти романтично. Увлекшись самоубийственной идеей, разбомбив стереотипы, писатель неожиданно для себя вышел за пределы "чистого" и "абстрактного" релятивизма, вступив на зыбкую почву "черной" утопии, став адвокатом более менее "цивилизованного", но палачества. Роман интересен именно этим необычным поворотом концепции. Разумеется, писатель не проецирует свои романные построения на реальные события сегодняшнего дня, предпочитая рассматривать все из туманного космического далека.
Норман Спинрад написал страшноватый роман - страшноватый как раз в силу того, что его основные положения имеют, как выясняется, вполне "земную" подоплеку.
Прочитав "Агента Хаоса", непременно стоит поразмышлять. Хотя бы о том, где найти ту тончайшую грань между "царством свободы" и "царством необходимости". И не заблудиться в каком-нибудь из двух этих "царств".
Р.Aрбитман