О каретах и тыквах
Шрифт:
– Ты меня не убьёшь, - вещал между тем Кристиан, подтверждая тем самым мои предположения.
– И никто меня не казнит. Вы, парочка чокнутых придурков, не знаете, кто я такой?
"Ты - идиот", - ответил я мысленно.
– "Только идиот будет в подобных обстоятельствах так себя вести".
А колдун всё не желал успокаиваться:
– Моя мать - ближайшая фрейлина Императрицы, мой дядя - Советник по вопросам безопасности, мой отец - один из самых богатых колдунов страны. Вы что, всерьёз верите, что меня убьют из-за парочки каких-то уродов вроде этого твоего братца? Вы действительно так думаете? Значит,
– Твоих друзей арестовали, - напомнил я.
– Приговор им скоро вынесут.
Не то чтобы меня действительно тянуло на разговоры, но профессор Киран молчал и пока не делал попыток навредить Кристиану; это казалось хорошим знаком.
Колдун хрипло рассмеялся.
– Нам ничего не будет, - повторил он.
– Уж ты-то, светлый, должен знать, что такое привилегия рождения. Можно сколько угодно вещать о равенстве, но дети некоторых родителей равнее прочих.
По моей спине пробежал холодок. Откуда он знал? Откуда он только мог знать?! Никто из тёмных не имел доступа к этой информации, в этом я был уверен точно. Значит, тот неизвестный Храмовник сказал ему... значит, эта история сложнее, чем кажется.
Значит, это как-то связано со мной.
Страх и замешательство (а может, и кровопотеря) сыграли свою роль: я, кажется, снова ненадолго потерял сознание. Пришёл в себя, слыша голоса внизу: кажется, Стража входила в здание.
– Хватит, - заговорил профессор Киран, и голос его был так спокоен, что у меня заныло сердце.
– Не знаю, прав ли ты или заблуждаешься. И никогда не узнаю. Скажи, Кристиан, ты слышал о кинжалах Дэко? Тех самых, что навек порабощают душу жертвы? Посмотри на меня и запомни: я не позволю тебе просто так умереть, не позволю сбежать на Круг Перерождения. Я хочу, чтобы ты знал: сейчас я убью тебя, но ты не умрёшь.
– Ты не посмеешь, - в голосе колдуна наконец-то послышалась паника, он задёргался, пытаясь отползти.
– Моя семья уничтожит тебя!
– Я уже уничтожен, - отозвался профессор равнодушно.
– Как ты там сказал, мальчик? Потому что я могу.
И перерезал Кристиану горло.
Глядя на кровь, заливающую пол, я снова потерял сознание, чувствуя горький привкус во рту.
Раонок был прав. Это действительно была очень плохая идея.
***
Я стоял у входа в Храм на Горе, но не мог переступить порога - нечто в моей душе не пускало внутрь. Всё, что мне оставалось - смотреть, как Учитель сидит, склонившись над старинными свитками, облачённый в Свет, как в драгоценные одежды.
– Ты всё же пришёл, - сказал он, не поднимая головы.
Я хотел сказать что-то, но слова не находились, не желали обретать форму, растворялись в этом неназываемом пространстве, которое, кажется, больше не было моим домом. От понимания этого душа корчилась в агонии от отрицания и осознания потери.
– Я всё ещё могу приветствовать тебя и назвать своим Учеником, - сказал Учитель негромко.
– Но остаюсь ли я до сих пор твоим Мастером?
Я хотел сказать что-то, но в этом проблема: здесь, в Храме на Горе, невозможно лгать. Даже себе самому. А ответа на вопрос Учителя, если быть откровенным, у меня не было.
– В тебе слишком много тяжёлых камней и сломанных осей, - сказал Учитель негромко.
– Но это рано или поздно происходит со всеми. Ты всего лишь предстал перед вопросами, на которые сам должен найти ответ. Кто ты? Во что ты веришь? С чем готов мириться? Какую жизнь видишь перед собой? Ты достаточно взрослый, Ученик, чтобы искать эти ответы самостоятельно. Иди в мир, и возвращайся сюда тогда, когда найдёшь их.
И меня не стало.
*
Я проснулся и некоторое время просто лежал, глядя в знакомый потолок лекарни и ощущая горечь и пустоту. Ярость, питавшая меня всё это время, испарилась, рассыпалась, будто картонный домик из сказки; то, что я считал праведным гневом, после посещения пространства Храма на Горе осыпалось пеплом сожалений, оставив после себя лишь горечь.
И осознание того, что я толкнул хорошего человека на преступление.
Живы ли те, кто пошёл со мной на охоту за Кристианом? В порядке ли Доминик? Я знал, что должен позвать кого-то, расспросить, но дал себе пару мгновений тишины. Просто лежать, просто думать о том, на какие дороги порой заводят месть и ярость - и отчаянно горевать, что от них не становится легче.
Хотя со стороны и кажется, что должно быть наоборот.
В тот момент во мне было нечто от ребёнка, который прячется от мира под одеялом. Однако, суть взрослой жизни как раз и сводится к тому, что рано или поздно всё равно придётся вылезти из одеяльного шалаша и иметь дело с реальностью, принимая её такой, какая она есть.
Потому-то я в конечном итоге ускорил внутренние процессы и дал организму команду окончательно проснуться.
Вопреки моим ожиданиям, так уж больно не было. Возможно, постаралась регенерация, может, мне повезло с лекарем (хотя вероятнее, что и то, и другое справедливо), но по итогу я был преимущественно здоров. Если не считать онемения в руке, на которой, судя по ощущениям, лежала какая-то тяжесть.
Я повернул голову - и замер, глядя на Элин.
Она извернулась на неудобном лекарском кресле и тихо спала, устроив голову на моём плече. И от этого зрелища что-то во мне дрогнуло, как будто встала на место сломанная деталь, как будто исчезла тяжесть с груди, мешавшая дышать.
Я всегда любил книги о рыцарях и девах, о любви с первого взгляда и подвиге во имя прекрасной донни, трепетной и нежной.
Элин, пожалуй, едва ли соответствовала тому, что можно назвать трепетным или нежным - если смотреть со стороны. Она не была похожа на идеальную прекрасную донни, которую рисовало некогда моё воображение... Но именно с ней я начал понимать, что такое любовь, верность и искренность. Не те, что на страницах галантных романов, не те, что напоказ - но те, что в душе. Чувства не небесные, но - земные. Хотя... о чём земном можно говорить, если я дерзнул полюбить ангела? Эта мысль снова и снова возвращалась в мою душу болью и сомнениями.
Мне не хотелось её будить - я всё ещё боялся разговора с ней. Однако, не зря Элин считается одной из самых талантливых учениц своего поколения: она уже открыла глаза, наверняка ощутив смену ритма моего дыхания и тяжесть взгляда.
– Как ты?
– спросила она тихо.
– Всё в порядке?
– Да, - шепнул я в ответ.
– Нигде не болит?
– уточнила она встревоженно.
– Тебя вроде бы неплохо подлатали, но всё же...
– Нет, я чувствую себя совершенно здоровым.