О Китае
Шрифт:
Вот в чем заключалась классическая дилемма терпящих поражение: может ли общество сохранять сплоченность, стараясь адаптироваться к завоевателю, и как наращивать способность превратить неблагоприятный расклад сил в свою пользу? Великий князь Гун сослался на древнюю китайскую пословицу: «Склоняться к миру и дружбе, когда временно ты вынужден делать это; использовать войну и оборону в качестве своей подлинной политики» [106] .
Докладная записка Гуна, на которой невозможно было получить высочайшую резолюцию, устанавливала приоритеты по степени опасности, при этом, по сути, вновь использовался принцип нанесения поражения ближним варварам с помощью дальних варваров – классическая китайская стратегия, о которой примерно сотню лет спустя вспомнит Мао. Докладная Гуна демонстрировала острую геополитическую проницательность в оценке типа угрозы со стороны разных захватчиков. Несмотря на неминуемую непосредственную угрозу со стороны Англии, в докладной записке ее ставили на последнее место в списке долгосрочных опасностей для единства китайского государства, а Россию на первое:
106
Там же.
«И
107
Там же.
Для выполнения долгосрочных целей в отношении иностранных держав великий князь Гун предложил учредить новый правительственный орган – некое подобие министерства иностранных дел – для ведения дел, связанных с западными державами и анализа иностранных газет с целью получения информации о делах за пределами китайских границ. Он с надеждой предсказывал, что это временная необходимость, которая будет сразу же упразднена, «как только военные кампании прекратятся и дела в разных странах сделаются более понятными» [108] . Этот новый департамент не включался в официальные списки столичной и государственной канцелярий вплоть до 1890 года. Его чиновники в рангах уступали своим коллегам из более важных департаментов и имели нечто похожее на временные назначения. Их часто меняли. Хотя некоторые из городов страны оккупировали иностранные войска, Китай рассматривал внешнюю политику скорее как временное средство для достижения цели, чем как постоянный атрибут китайского будущего [109] . Полное название нового министерства звучало так: «Цзунли гэго шиу ямэнь» («Канцелярия по ведению дел со всеми государствами») – амбициозное название, которое можно было бы интерпретировать вовсе не как вступление Китая в дипломатические отношения с зарубежными народами, а как приведение в порядок их дел как части Вселенской империи [110] .
108
Там же.
109
Christopher A. Ford, The Mind of Empire: China's History and Modern Foreign Relations (Lexington: University of Kentucky Press, 2010), 142–143.
110
Я в большом долгу перед моим коллегой послом Дж. Стэплтоном Роем за то, что он обратил мое внимание на этот момент с языковой точки зрения.
Претворять в жизнь политику великого князя Гуна доверили Ли Хунчжану, высокопоставленному мандарину, прославившемуся командованием войск при подавлении цинами Тайпинского восстания. Честолюбивый, образованный, бесстрастный перед лицом унижений, великолепно разбирающийся в классических китайских традициях, но необычайно остро понимавший их опасность, Ли служил на протяжении почти 40 лет, представляя Китай в его отношениях с внешним миром. Он относил самого себя к числу посредников между настоятельными требованиями иностранных держав территориальных и экономических уступок и экспансионистскими притязаниями китайского двора на политическое превосходство. Его политические установки по определению не получали полного одобрения ни одной из сторон. В частности, внутри самого Китая о Ли Хунчжане сложились противоречивые представления, особенно среди тех, кто выступал за более конфронтационный курс. И все же его усилия – выполнение их осложнялось враждебностью традиционалистской группировки при китайском дворе, периодически настаивавшей на военных действиях с иностранными державами при минимальной подготовке, – демонстрировали замечательную способность лавировать и, как правило, смягчать крайне неприятные альтернативы для Китая периода последних лет правления цинов.
Ли Хунчжан создал себе репутацию в период кризиса в качестве специалиста в военных делах и в «делах с варварами» во время охвативших Китай восстаний середины XIX столетия. В 1862 году Ли послали управлять богатой восточной провинцией Цзянсу, где он обнаружил, что крупные города осаждены тайпинскими повстанцами, но освобождены западными армиями, преисполненными решимости отстоять свои новые торговые привилегии. Применяя положения из докладной Гуна, он взял себе в союзники западные силы, поставив себя как верховную власть над ними, для уничтожения общего врага. Во время кампании против повстанцев, имеющей полное право называться совместной китайско-западной, Ли установил рабочие отношения с Чарлзом Гордоном «Китайским», известным английским авантюристом, позднее убитым Махди во время осады Хартума в Судане. (Ли и Гордон в итоге разошлись, когда Ли приказал казнить захваченных вожаков повстанцев, которым Гордон обещал помилование.) После того как в 1864 году угроза со стороны тайпинов миновала, Ли повышали и назначали на ряд все более высоких постов, пока он не появился в Пекине фактически в качестве министра иностранных дел и главного переговорщика во время частых кризисов в отношениях с иностранцами [111] .
111
Это описание карьеры Ли Хунчжана почерпнуто у: William J. Hail, «Li Hung-Chang», в: Arthur W Hummel, ed., Eminent Chinese of the Ch'ing Period (Washington, D.C.: U. S. Government Printing Office, 1943), 464–471; J.O.P Bland, Li Hung-chang (New York: Henry Holt, 1917); and Edgar Sanderson, ed., Six Thousand Years of World History, vol. 7, Foreign Statesmen (Philadelphia: E. R. DuMont, 1900), 425–444.
Представитель
В XIX веке японские руководители пошли по первому пути, в чем им помог тот факт, что, когда они столкнулись с Западом, их страна уже шла по пути индустриализации и демонстрировала социальную сплоченность. У Ли Хунчжана, представлявшего разрушаемую восстаниями страну и нуждавшегося в иностранной помощи для их подавления, такой возможности не было. Не мог он отказаться от своего конфуцианского прошлого, какие бы преимущества это ему ни давало.
Отчет о поездках Ли Хунчжана по стране может послужить печальной иллюстрацией карты массовых волнений в Китае: в течение одного характерного периода 1869–1871 годов он оказывался то в юго-западной части страны, где французские представители заявили протест по поводу антихристианских мятежей; то на севере, где разразилась новая серия мятежей; снова далеко на юго-западе, где племя из числа национальных меньшинств, проживающих на границе с Вьетнамом, подняло восстание; потом на северо-западе, чтобы заняться крупным мусульманским восстанием; оттуда отправился в порт Тяньцзиня на северо-востоке, где из-за убийств христиан появились французские корабли и возникла угроза интервенции; и в конечном итоге на юго-востоке, где назревал новый кризис на острове Тайвань (тогда известном как Формоза) [112] .
112
Hail, «LiHung-Chang», в: Hummel, ed., Eminent Chinese of the Ch'ing Period, 466.
Ли Хунчжан представлял собой определенное явление на дипломатической арене, где преобладали установленные Западом правила поведения. Он носил свободные одежды конфуцианского мандарина и гордился старинными обозначениями своего ранга типа «Перо двуглазого павлина» или «Желтая куртка», которые его западные партнеры воспринимали с изумлением. Его голова была обрита – в маньчжурском стиле цинов, – за исключением длинной заплетенной косы, и покрыта продолговатой шапкой чиновника. Он разговаривал афоризмами на языке, который могла понимать только горстка иностранцев. Он держал себя с такой мощной силой душевного спокойствия, что один живший в то время англичанин сравнил его, со смесью благоговения и непонимания, с пришельцем с другой планеты. Казалось, его манера поведения говорила, что муки и уступки со стороны Китая – всего лишь временные препятствия на пути к высшему триумфу китайской цивилизации. Его учитель Цзэн Гофань, высокопоставленный конфуцианский ученый и один из ветеранов-военачальников борьбы с тайпинами, советовал Ли Хунчжану в 1862 году, как использовать основную конфуцианскую ценность проявления сдержанности в качестве дипломатического инструмента: «В своем общении с иностранцами ни поведением, ни осанкой не следует проявлять высокомерие, а следует выглядеть слегка рассеянным и неофициальным. Пусть их оскорбления, двуличность и неуважительность ко всему окажутся тебе понятными, но внешне ты это не показываешь, чтобы выглядеть чуть подглуповатым» [113] .
113
«Excerpts from Tseng's Letters, 1862», переведено и цитируется по: Teng and Fairbank, eds., China's Response to the West, 62.
Как любой другой китайский сановник своего времени, Ли верил в превосходство китайских моральных ценностей и справедливость традиционных императорских привилегий. Он расходился с ними не столько в оценке превосходства Китая, сколько в диагнозе того, что на тот момент ему не хватает материальной или военной основы для этого. Изучив во время тайпинского конфликта западные виды оружия и тщательно отобрав информацию об иностранных экономических течениях, он понял, что Китай в своем развитии опасно отстает от остального мира. Вот как он предупреждал императора в памятной записке, написанной в 1872 году в довольно резких выражениях: «Жить в наше время и по-прежнему говорить «не признавать варваров» и «выгнать их всех из страны» – это, конечно, несерьезный и абсурдный подход… Они ежедневно производят свое оружие, чтобы бороться с нами за превосходство и за победу, опираясь на свою превосходящую технику, а нам нечего им противопоставить» [114] .
114
Li Hung-chang, «Problems of Industrialization», в: Franz Schurmann and Orville Schell, Imperial China: The Decline of the Last Dynasty and the Origins of Modern China, the 18th and 19th Centuries (New York: Vintage, 1967), 238.
Ли Хунчжан пришел к тому же выводу, к какому пришел и Вэй Юань, хотя к тому времени проблема реформ была, несомненно, намного острее, чем во времена Вэй Юаня. Ли так предупреждал:
«Нынешняя ситуация такова, что на внешней арене нам необходимо жить в мире с варварами, а внутри страны необходимо реформировать наши институты. Если мы останемся в том же законсервированном виде, не сделаем никаких перемен, нация с каждым днем будет слабеть и сокращаться… В настоящее время все зарубежные страны проводят одну реформу за другой и с каждым днем все больше прогрессируют, как например, с освоением паровой энергии. Только Китай продолжает сохранять свои традиционные институты с такой бережностью, что, если даже его уничтожат и он исчезнет, консерваторы не будут сожалеть об этом» [115] .
115
Teng and Fairbank, eds., China's Response to the West, 87.