О китах и китобоях. Как мы чуть не истребили самое крупное животное на Земле
Шрифт:
Разногласия по китовому вопросу приобрели политическую и партийную окраску. Это дело стало символом других требований народа в Северной Норвегии и получило воплощение в классовой борьбе. Комитет по охране китов также с большим удовольствием играл на страхе властей перед Россией. Он предупреждал, что «каждый выстрел в кита» является «выстрелом в норвежское правительство и норвежский флаг в Финнмарке».
В правящей партии левых не было единодушия по китовому вопросу. Правительство Отто Блера выступило за полный запрет промысла сельдяного полосатика и горбача. Королевская пропозиция, обсуждавшаяся в Стортинге 2–3 июня 1903 года, также содержала запрет на буксировку на берег и разделку туш китов охраняемых видов, добытых в международных водах. На практике это означало полную остановку промысла с баз в Норвегии, поскольку синего кита осталось мало. Сторонники китобоев в Стортинге оборонялись
Дебаты получили драматический поворот утром 3 июня. Пришли новости о масштабном разбойном нападении на китобойную станцию в Финнмарке. «Фабрику ночью полностью уничтожили», – значилось в только что пришедшей телеграмме, которую депутат из Тёнсберга зачитал с трибуны. Две ночи подряд сотни рыбаков, которые находились на берегу в рыбацком поселке Мехамн по случаю праздника Троицы, нападали на станцию 7 . Ранее она принадлежала ныне покойному Свену Фойну, а теперь ею управляла столичная компания. Белой северной ночью рыбаки сбросили бочки с жиром в море. Вооружившись кувалдами и другими орудиями, они ломали машины, разбивали окна и двери, крушили все, что подворачивалось им под руку. Управляющий и государственные контролеры в униформе беспомощно наблюдали за происходящим. Мародеры прикрепили трос к двум высоким трубам фабрики и обрушили их. Когда крушить стало нечего, утром 3 июня рыбаки начали сбор средств для рабочих фабрики, которые остались теперь без работы. Они водрузили норвежский флаг на флагштоке станции, но нарочно перевернули его так, чтобы ненавистный символ унии с цветами шведского флага оказался снизу. Затем рыбаки запели гимн: «Да, мы любим эту землю».
7
Niemi 2003, дата исправлена по протоколу заседания Одельстинга.
Несколько часов спустя депутат из Тёнсберга Кристиан Кнудсен стоял на трибуне Стортинга и выступал с пламенной речью против охранного проекта правительства. Представитель партии правых заявил, что таким образом рушится целая отрасль. «Именно сейчас мы со скорбью наблюдаем, как сотни и сотни наших работоспособных граждан эмигрируют в другие страны, – Кнудсен имел в виду эмиграцию в Америку, – в то время как Национальное собрание страны уничтожает если не крупнейший, то, по крайней мере, весьма значительный источник дохода нашей экономики». Норвежцы уже начали добычу китов в Исландии и на Фарерских островах. И что, рабочие места в китобойном промысле тоже должны теперь эмигрировать за границу?
На первом этапе сторонникам промысла удалось добиться своего. Дело отложили до выборов. Но когда его снова приняли к рассмотрению, всего лишь полгода спустя, большинство выступило за полный запрет охоты на все виды китов. Акция вандалов в Мехамне, необычно грубая для Норвегии, произвела сильное впечатление, собственно, как и результаты выборов в Северной Норвегии. Рабочая партия получила свои первые четыре мандата в Стортинге той осенью. Все депутаты были из северной части страны, среди них и священник Альфред Эриксен. Теперь парламент принял решение полностью запретить китобойный промысел и переработку всех видов китов вдоль побережья Северной Норвегии на следующие десять лет. Юхан Йорт ужаснулся такому решению. Он воспринял это как поражение науки и специалистов 8 . Ему пришлось также смириться с тем, что его место в Стортинге занял представитель Рабочей партии Альфред Эриксен, служитель «власти, авторитета и капитала» 9 .
8
Schwach 2000, s. 133.
9
Цитируется по Nordstrand 2000, s. 73.
Именно разбойная выходка северонорвежских рыбаков заставила Стортинг в конце концов запретить китобойный промысел 10 . Однако и в более ранних дебатах, предшествовавших принятию охранного закона 2 декабря 1902 года, многие высказывали опасения по поводу полного истребления крупных китов. Исчезновение синего кита и сельдяного полосатика из отдельных акваторий уже не было гипотетической возможностью. «В заливе Варангер промысел иссяк почти полностью», – указал министр торговли
10
Debatten 2.12.1903 и Sch?ning 1950, s. 92–93.
«Летом 1903 года промысловые станции в Финнмарке получили только 445 китов», – указал Шенинг. Объем промысла варьировался каждый год, но стал явно меньше, чем раньше. Теперь промысловикам приходилось уходить далеко в море, чтобы найти кита, часто вплоть до острова Медвежий или Шпицбергена. После забоя туши китов буксировали на побережье Финнмарка.
«Синий кит практически исчез с норвежского побережья, то же самое грозит и сельдяному полосатику», – предупреждал представитель партии левых Кнут Йоханнес Хоуген, директор школы из Кристиансанна. Многие соглашались с тем, что популяция значительно сокращается, хотя некоторые смотрели на ситуацию более-менее оптимистично.
Директор Хоуген выделился во время этих обсуждений тем, что обратил внимание на другую важную особенность этого крупнейшего в мире животного, помимо источника сырья. «Кит является своеобразным реликтом древнейших гигантов, – считал он, – и представляет собой значительный естественнонаучный интерес. С моей точки зрения, это главная причина, чтобы взять этот вид под охрану, так как нужно предпринять попытку остановить его истребление ради него самого».
Противники охранного закона считали, что для сохранения китов необходимо международное соглашение. Поскольку ничего подобного пока не предвидится, то охранные меры окажутся бесполезными; утверждали даже, что принятие Норвегией охранного закона ускорит полное истребление этих животных.
«Промысел предыдущих лет показал, что можно вполне успешно перерабатывать добычу на борту», – сказал представитель от партии правых Юхан Лоте из Бергена. Он считал, что охранные меры заставят китобоев строить плавучие фабрики и вытапливать ворвань из подкожного жира прямо в международных водах. Тогда остатки туши пойдут в отходы. Китобоям придется добывать больше китов, чтобы промысел приносил какую-то прибыль. «Я почти полностью уверен в том, что если это будет продолжаться хотя бы некоторое время, то кит станет музейным экспонатом, – сказал Лоте. – В любом случае, он будет изгнан из норвежских прибрежных вод».
Никто не упомянул об этом в Стортинге, но еще прошлым летом китобои мало-помалу начали перерабатывать туши китов в международных водах. Примитивная фабрика стояла на якоре в одном из фьордов на Шпицбергене. Арктический архипелаг был тогда еще нейтральной территорией. Когда приняли охранный закон, китобои осваивали все новые и новые берега, а промысел в Финнмарке явно подходил к концу, так что решение Стортинга вряд ли оказало значительное влияние на перемещение деятельности в другие районы 11 . Китобои попросту отправлялись туда, где киты еще водились в достаточном количестве.
11
T?nnessen 1967, s. 12–13.
Синий кит по-исландски
Летом 1385 года исландский ховдинг Бьорн Эйнарссон отправился в плавание из Бергена. Он и его свита возвращались на родину. На каждом открытом корабле на единственной мачте посередине надувался один прямоугольный парус 1 . Суда очень походили на корабли викингов, на которых скандинавы впервые попали в Исландию и далее на запад. Из-за непогоды они сбились с курса. Бьорн и его люди оказались в Гренландии, в древнескандинавском поселении Аустербюгд, основанном исландцами триста лет назад. Там им пришлось задержаться. Необычайно плотные льды помешали продолжить плавание. У гренландцев не имелось запасов, чтобы прокормить столько лишних людей, так что всю осень Бьорну пришлось прилагать немало усилий для добычи пропитания для своей свиты. Спасением стал огромный кит. Был ли он уже мертв или его потребовалось забить – неизвестно, но он был ранен, в его теле торчало копье.
1
Предположительно, так они выглядели. Личные комментарии профессора в отставке Arne Emil Christensen, через Per Norseng, Norsk Maritimt Museum.