О ком плачет Вереск
Шрифт:
Огромные лапы осторожно поставили меня на землю.
– Поворачивайся и снимай свою рубашку.
Смотрит мне в глаза, стиснув челюсти, а я ему. И никто взгляд не отводит.
– И не думаю тебя жалеть. Понял? Даже дуть не стану! Пусть щиплет! Буду наслаждаться твоими стонами боли.
Ухмыльнулся косо, а во взгляде вызов.
– Нужно очень постараться, чтобы сделать мне больно, малая.
– Я постараюсь.
Повернулся ко мне спиной и спустил вниз рубашку. Тусклый
Сколько раз его вот так били… не счесть. Альфонсо – изверг проклятый! Если б он был сейчас рядом, я бы точно вылила ему в лицо склянку с дезинфицирующим раствором.
– Ты чего там? Засмотрелась, что ли?
А у меня слезы на глаза навернулись. Сколько боли он перенес. От родного человека. Неожиданно для себя протянула руку, чтобы тронуть шрам.
– Чего застыла, малая? Ты вроде обещала мне больно сделать, или кишка тонка? Пожалела, да?
– Пусть твоя кошка белобрысая тебя жалеет!
Я тут же одернула ладонь. Еще чего, жалеть его. Особенно после того, как зажимался со своей мерзкой Мэрион. Налила на ватку спирт и прижала к открытым рубцам. Кулаки Сальвы сжались, но он не издал ни звука, а я не удержалась и подула. Сильно-сильно.
– Смотри не надуйся, как шарик, и не улети, малая. Там я тебя хрен поймаю.
И засмеялся, и я вместе с ним.
– Не улечу. А ты не дергайся.
Смазала все раны, обработала обезболивающим гелем и подняла вверх рубашку.
– А теперь давай залазь ко мне на плечи и топай отсюда, пока тебя здесь не нашли.
– Вот и потопаю. Верзила неблагодарный.
В глаза мне посмотрел.
– А за что благодарить? Запомни, малая, никогда не делай то, о чем тебя не просят, и не жди того, чего не обещают… А вообще, не жди даже, когда дали клятву. И в жизни меньше болеть будет, ясно?
– А ты теперь жизненные советы раздаешь? Гуру заделался?
– Что ж ты языкатая такая?! Бессмертная, что ли? К Джино, дура, полезла!
– Ничего, ты ж заступился!
– Просто Джино выбесил. А так играла бы со всеми и пошла навоз лошадиный есть. Я б только поржал. Так, все. Давай. Тебе пора. На плечи ко мне залазь, я подсажу, и вылазь отсюда.
А вот он причинил мне боль. Я даже скривилась. Значит, не за меня заступился, а Джино его взбесил, потому что выступил против. Посмел перечить самому Мартелли. Гад он, этот Сальва. Паук мерзкий.
– Еще чего? На плечи не полезу.
– Лезь сказал. По-другому ты, шмакодявка, туда не достанешь.
– Я не шмакодявка! Я уже выросла!
– Ага!
Посадил меня к себе на плечи, взялся за стену ямы.
– Вставай на ноги и пытайся подтянуться.
– А ты вверх не смотри!
Забралась к нему на плечи ступнями, но до края ямы достать не могу. Он выше от меня на голову. Этот проклятый край.
– Та ладно. Я уже видел твои труселя. Белые в горошек.
– А вот и нет. Они в цветочек… Черт!
– Дуууураааа, вот ты дура!
И ржет, сволочь. Пошатнулась, упала обратно в яму, соскользнув вниз.
– Что такое, малая? Не доросла? Я ж говорил, что ты шмакодявка! Могу попытаться зашвырнуть наружу, как мяч. Как думаешь? Долетишь?
– Что здесь смешного?! Придурооок!
– Зато я теперь знаю, что ты носишь трусы в цветочек!
Набросилась на него с кулаками. Но они о мощную грудь бьются, и больно мне, а не ему.
– Думаешь, ты самый крутой? Ни хрена! Был бы умнее, как Марко, молчал бы и не получил хлыстом от отца! Это потому, что ты придурооок!
– Рот закрыла!
– Сам заткнись!
Сальва вдруг схватил меня за порезанное плечо и дернул к себе, от боли слезы из глаз полились. Его лицо тут же изменилось. Мгновенно. Исчезло это выражение презрительного цинизма, и брови вверх приподнялись, глаза округлились.
– Что такое, малая? Больно? Прости…где? Там, где порез?
– Не трогай меня! Не прикасайся!
Сцапал в охапку и принялся раскачивать.
– Сейчас пройдет… вот увидишь. Сейчас пройдет. Маленькая моя… Вереск…я не хотел.
Качал на руках, как ребенка, что-то пел, бормотал. Его голос обволакивал, успокаивал, забирался под кожу и порхал там микроскопическими прозрачными бабочками. Я так и уснула у него на руках в холодной яме, под звуки его голоса. Плечо, и правда, перестало болеть, особенно после того, как длинные пальцы Сальвы поглаживали меня чуть ниже раны… убаюкивали и ее. Его пальцы, дивные, волшебные пальцы, умеющие извлекать из гитары такую пронзительную музыку… если бы я знала, какую боль они могут причинять. Наверное, уже тогда бежала бы от этого чудовища без оглядки, но Паук плел тоненькую вересковую паутинку и оплетал ею мое крохотное детское сердечко. Так сладко я еще никогда не спала. Так сладко мне еще никогда раньше не было.
Проснулась я от криков. Кричала моя мать, и ей вторил отец. Я слышала ярость в их голосах.
– Он взрослый! Ему девятнадцать! Она провела здесь целую ночь! С ним! Наедине!
– Твой сын затащил мою дочь к себе в яму, Аль!
– Ноги моей не будет в этом доме! Достаньте ее немедленно!
Конец ознакомительного фрагмента.