О любви и других чудовищах
Шрифт:
Я сложил ладони:
— Намасте, 19 — поздоровался я. — Меня зовут Арун. Я ищу Джанани-бен. Ты — Рину Деви?
— Джанани здесь нет, — внешне невозмутимо отозвалась женщина. — Она уехала из страны.
— Я знаю, что она уезжала в Таиланд, — сказал я, входя в лавку. Я знал, что где-то рядом болтается и подслушивает пара
любопытных мальчишек. Разум Рину Деви ощетинился страхом и неприязнью.
— Я ей просто подруга, — пояснила она, стараясь говорить спокойно. — В последние несколько лет Джанани помогала
19
Восточное приветствие, сопровождающееся жестом.
Она лгала. Я выглянул наружу. В такую рань на улице никого не было, кроме медленно проезжающих машин и телег, запряженных буйволами. Мальчишки уже убежали по своим делам.
— Послушай, Рину-джи, — сказал я. — Я могу из любезности потратить два дня на то, чтобы вытянуть из тебя правду. Или могу влезть к тебе в голову. Джанани наверняка рассказала тебе, что я за чудовище.
Она с отвращением уставилась на меня.
— Если хочешь знать, Джанани уехала в какое-то местечко под Бангкоком — не помню точно названия, — потому что услышала, что там приземлился один из тебе подобных. Кто-то еще. Она отправилась организовать сожжение. Прошел почти месяц, а она так и не вернулась. Почем я знаю, что с ней?
— Она не оставила сообщения, записки?
— Нет. Она не доверяла мне в таких делах. Сказала только одно — что может и не вернуться. Она предвидела опасность.
Теперь разум Рину Деви стал спокойнее. К ней возвращалась уверенность. Но за этим фасадом я ощущал сильные эмоции.
— Это все, что она сказала? Почему она тебе не доверилась?
— Она знала, что я не одобряю ее участия в сети. Я никогда не понимала, почему бы просто не убивать чужаков, вместо того чтобы… изменять их. Мы… мы с ней спорили.
Я глубоко вздохнул.
— Что за сеть?
Она вздернула бровь в насмешливом изумлении.
— О, так она тебе не сказала? Есть и другие, как и она способные чувствовать пришельцев. Когда до них доходят слухи о странных событиях — например, сообщения о загадочных огнях в небе, — они отправляются туда. Если находят одного из твоих сородичей, то сжигают его, чтобы лишить силы. То, что остается, похоже на выеденную тыкву.
— Где эта сеть? И где другие люди, похожие на меня? Она скривила губы. Ее разум вибрировал презрением.
— Большей частью в психиатрических больницах, — ответила она. — Или бродят по улицам, просят милостыню. С тобой Джанани не закончила дела. Она говорила, что ты позвал ее, умирая. Она слишком рано вытащила тебя из огня.
Тогда я ощутил его — свое призрачное «я». Оно стояло на краю сознания, воздев члены, словно маня к себе. «Но я мертв, — думал я. — Я мертв».
В молчание, разделившее нас, ворвался звук поднимающихся ставен, лязг койки, которую втаскивали в дом. К запаху трав Джанани примешивался острый аромат сосен. Далеко под нами пенился, стремясь на равнину, великий Ганг.
Когда я заговорил, голос мой звучал слабым шепотом.
— Но почему?.. Зачем они так поступают с нами?
Я уже знал ответ. В своем последнем письме Джанани писала, что вынуждена была сжечь меня, чтобы спасти. Рахул Може избежал испытания огнем, писала она, и посмотри, как он опасен. Но она ничего не писала о других, подобных мне, и о сети. Возможно, мой род действительно враждебен человечеству. И все же… что, если не все мы одинаковы? Что, если среди нас есть и другие? Какое право имела Джанани и ее сеть лишать нас шанса стать тем, кто мы есть?
— Ты и вправду не много знаешь, а? — проворчала Рину. Тон ее немного смягчился. — Вы пришельцы, враги. Вы хотите покорить нас, поработить!
— Но… — начал я.
Она нетерпеливо махнула рукой.
— Я не смогу ответить на твои вопросы. Я не знаю никого из сети. Я просто хотела, чтобы она бросила все это, жила со мной…
На глазах у нее выступили слезы. Я чувствовал, как ее разум перевернулся, как переворачивается, показывая живот, кошка. Вот она, беззащитная, отбросившая всякое притворство. Ненависть ко мне не ушла, но затихла, как вода за плотиной.
— Ты любила ее? — спросил я. Она утерла глаза уголком сари.
— Как я могла не любить? Мы дружили с детства. — Она помолчала, вызывающе глядя на меня, крепко зажав в белых зубах веточку нима.
— Сперва мы были как сестры, но потом полюбили друг друга. Она покинула меня ради работы в сети. А когда вернулась спустя много лет, я думала… я думала…
— Ты думала, что она вернулась к тебе, но она продолжала работать в сети.
Женщина кивнула. Когда-то прекрасные глаза выглядывали из сетки мелких морщин. Волосы были связаны узлом, свободный конец сари наброшен на голову. Суровые морщины пролегли по сторонам красиво очерченных губ. Сари на ней было голубым, а не белым, 20 но я видел перед собой лицо женщины в трауре.
20
В Индии цвет траура — белый.
— Так она ничего не рассказывала о своей сети? — произнес я наконец. — Ты не видела, чтобы она с кем-нибудь встречалась…
— Я ничего ни о ком из них не знаю, — кивнула она. — Джанани понимала, что разговоры о них выводят меня из себя. Но письма ей приходили постоянно, и телефонные звонки — на аппарат в соседнем переулке. Я ничего не знаю.
Она усадила меня на циновке на полу. Сквозь один открытый ставень внутрь вливался бледный свет. Она вышла к двери и крикнула мальчику, чтобы принес чай.
Чай — молочного цвета напиток с сильным запахом кардамона — был налит в выщербленные стаканы. Я пил медленно и слушал, как Рину рассказывает о своей жизни с Джанани. Она все стирала слезы с уголков глаз.
— Почему ты так уверена, что она умерла? — спросил я.
Не сказав ни слова, она поднялась, прошла в заднюю часть ателье, отгороженную занавеской, вернулась с конвертом и подала его мне. Внутри я нашел вырезку из бангкокской газеты на английском языке. К вырезке прилагалась записка корявым почерком: «Сожалею. Она была среди нас одной из лучших». И подпись: «А. Р.»