О любви по-разному
Шрифт:
– Гражданку Войченко нашли сегодня утром мёртвой в том самом парке, где вы гуляли, – произнося это, майор смотрит на меня в упор, и я не могу удержаться, чтобы не закончить за него:
– И я – главный подозреваемый.
***
Сложно бороться с системой, когда всё против тебя: улики, свидетели, даже твоя собственная совесть. Да, на месте убийства Алки нашли отпечатки моих ботинок, на молотке, валявшемся рядом с её трупом – мои отпечатки, и даже пара свидетелей, оказывается, мимо проходила. Просто сказочная удача для тех, кто это дело расследовал.
Впрочем, я же сам почти сказочный персонаж, и мне ли о сказках рассуждать? Почему «почти»? Потому что имя у меня теперь такое – сказочное.
– Эй, Кащ! У тебя что-то интереснее «Смерти под парусом» есть? – раздаётся из окошка одной из камер, мимо которой я везу тележку, доверху нагруженную потрёпанными книжками.
– Да, – отвечаю я, доставая одну из них, – «Смерть на Ниле», – и слышу, как из-за спины вопрошающего раздаётся громкий смех.
В подработке тюремным библиотекарем есть своя прелесть: всегда можно найти, над чем и над кем посмеяться. И поругаться – выплеснуть скопившийся негатив. Меня за это и прозвали Кащеем, только тот над златом чахнет, а я – над книгами. Отдадут испорченную – получат проклятием в лоб. Не тем, которое магическое, как в историях о колдунах и ведьмах, но тоже вполне себе ощутимым. Один вон после такого три дня с толчка не слезал. Но это вряд ли я виноват, скорее – прокисшая баланда.
Вот только хочется уже, чтобы всё закончилось. И вернуться домой, к своим собственным книгам и воспоминаниям. А ещё – найти того, по чьей вине я тут уже третий год прохлаждаюсь. Не ради мести, нет, месть – вещь неблагодарная, просто посмотреть ему в глаза хочу и спросить, за что – Алку, меня, тех, кто рядом с нами был. За что? Я не кровожадный, несмотря на новое имя, просто иногда хочется справедливости.
Конец ознакомительного фрагмента.