О любви
Шрифт:
Что касается важности какого-либо поступка как знака,то вот вам пример: рассердившись, я опрокидываю стол на ногу соседу, что причиняет ему адскую боль, и, тем не менее, все отлично улаживается, в другом случае я поднимаю руку, чтобы дать ему пощечину.
Разница в неверности обоих полов настолько велика, что страстная женщина может простить неверность, тогда как для мужчины это невозможно.
Вот решающая проверка для отличения любви-страсти от любви в отместку;неверность почти убивает в женщине первую и удваивает вторую.
Женщины властные скрывают свою ревность из гордости. В течение долгих вечеров они молчаливы и холодны с человеком, которого обожают, которого боятся потерять и который, как они думают, находит в них мало очарования. По всей вероятности, это одна из самых ужасных пыток; это также один из обильных источников любовных несчастий. Чтобы исцелить этих женщин, столь достойных нашего величайшего уважения, мужчина
ГЛАВА XXXVIII
OB ОТМЕСТКЕ
Отместка — одно из проявлений тщеславия; я не хочу, чтобы мой противник взял надо мной верх, и потому делаю этого противника судьей моих достоинств.Я хочу произвести впечатление на его сердце. Вот почему мы заходим тут далеко за пределы благоразумия.
Иногда, желая оправдать собственное безрассудство, мы даже начинаем уверять себя, что противник собирается одурачить нас.
Представляя собою болезнь чести,такая отместка [106] гораздо более распространена в монархических странах и, вероятно, лишь весьма редко встречается там, где господствует привычка оценивать поступки по степени их полезности, как, например, в Американских Соединенных Штатах.
106
Я знаю, что в таком смысле это слово звучит не очень по-французски, но ничем не могу заменить его. По-итальянски — puntiglio, по-английски — pique.
Всякий человек, а француз в особенности, терпеть не может оставаться в дураках; между тем былая легкость [107] характера французов времен монархии мешала отместкепроизводить большие опустошения в чем-либо, кроме галантности или любви-влечения. Исключительное зло отместка рождала лишь в тех монархиях, где люди более мрачны из-за климата (Португалия, Пьемонт).
Французские провинциалы создают себе смешное представление о том, каково должно быть уважение в свете к порядочному человеку, а потом становятся на стражу и так стоят всю жизнь, следя, чтобы никто не преступил границу. Естественность тут уже невозможна; они вечно раздражены, и эта мания придает что-то смешное даже их любви. Наряду с завистью это делает особенно невыносимым пребывание в маленьких городках, чего не следует забывать, когда любуешься живописным местоположением некоторых из них. Самые возвышенные и благородные чувства парализуются соприкосновением с самыми низменными плодами цивилизации. Эти буржуа становятся совершенно отвратительными, непрерывно толкуя об испорченности больших городов [108] .
107
Три четверти французских вельмож 1778 года подверглись бы судебному преследованию в стране, где законы выполнялись бы нелицеприятно.
108
Они из зависти выполняют по отношению друг к другу полицейские обязанности во всем, что касается любви, поэтому в провинции меньше любви и больше разврата. Италия более счастлива.
В любви-страсти не может быть отместки; женской гордости свойственна мысль: "Если я позволю своему любовнику дурно обращаться со мной, он исполнится презрения ко мне и не будет в состоянии любить меня"; или начинается ревность со всем ее неистовством.
Ревность жаждет смерти того, кого она боится. Человек, в котором раздражено самолюбие, далек от этого; он хочет, чтобы враг жил и, главное, чтобы он был свидетелем его торжества.
Человека, уязвленного сильно, огорчил бы отказ его противника от соперничества с ним, ибо противник может иметь дерзость думать в глубине души: "Если бы я продолжал заниматься этой женщиной, победа была бы за мной".
При отместке людей нисколько не интересует видимая цель; все дело лишь в победе. Это прекрасно показывают романы девиц из Оперы: удалите соперницу — и так называемая страсть, заставлявшая женщину чуть ли не бросаться из окна, тотчас же угаснет.
В противоположность любви-страсти любовь в отместку проходит мгновенно, достаточно противнику бесповоротным образом заявить о своем отказе от борьбы. Я, однако, не решаюсь утверждать это положение; у меня всего лишь один пример, притом не до конца ясный. Я расскажу этот случай, пусть читатель судит сам. Донья Диана — девушка двадцати трех лет, дочь одного из самых богатых и самых спесивых горожан Севильи. Она красива, конечно, но это не красота первой молодости. Говорят, что она очень умна и еще больше горда. Она страстно полюбила — по крайней мере так казалось — молодого офицера, за которого родители не желали ее выдать. Офицер уехал в Америку вместе с Морильо; они непрерывно
Два года спустя за ней начинает ухаживать один очень красивый молодой человек. На этот раз снова, и все по той же причине — потому что претендент не дворянин — родители доньи Дианы резко восстают против брака; она заявляет, что он состоится. Между девушкой и ее отцом разгорается борьба самолюбия. Молодому человеку запрещают бывать в доме. Донью Диану не возят больше за город и почти не отпускают в церковь; ее тщательно лишают какой-либо возможности встречаться с возлюбленным. Он переодевается и тайно видится с ней через большие промежутки времени. Она все больше и больше упорствует, отказываясь от самых блестящих партий, даже от титула и великолепного положения при дворе Фердинанда VII. Весь город говорит о несчастьях обоих влюбленных и об их героическом постоянстве. Приближается наконец совершеннолетие доньи Дианы; она дает понять отцу, что намерена воспользоваться правом располагать собой. Родные, выбитые со своих последних позиций, приступают к переговорам о браке; когда он уже наполовину заключен, на торжественном собрании обеих семей молодой человек после шести лет верности отказывается от доньи Дианы [109] .
109
Каждый год бывает несколько случаев, когда женщин бросают столь же некрасивым образом, и я прощаю порядочным женщинам их недоверчивость (Мирабо. Письма к Софии). В деспотических странах общественное мнение бессильно; важно лишь расположение паши.
Через четверть часа все вошло в обычное русло. Она утешилась; может быть, то была любовь в отместку? Или то была великая душа, не удостоившая обнаружить перед людьми свое горе?
Часто, сказал бы я, любовь-страсть может достигнуть счастья, лишь задев самолюбие; в таких случаях она, по-видимому, добивается всего, чего только можно пожелать; жалобы ее были бы смешны и показались бы бессмысленными; она никому не может рассказать о своем несчастье, а между тем непрерывно ощущает его и убеждается в нем; доказательства этого несчастья, если так можно выразиться, переплетены с самыми лестными фактами, как будто предназначенными к тому, чтобы создавать восхитительные иллюзии. Это несчастье показывает свое отвратительное лицо в самые нежные минуты, словно бросая вызов любовнику и заставляя его чувствовать одновременно, как велико счастье быть любимым тем очаровательным и бесчувственным существом, которое он сжимает в своих объятиях, и что это счастье навсегда недоступно. После ревности это, может быть, самое жестокое несчастье.
В одном большом городе [110] до сих пор помнят о добром и мягком человеке, доведенном такого рода яростью до убийства своей возлюбленной, которая полюбила его только назло своей сестре. Однажды вечером он предложил ей покататься вдвоем по морю в хорошенькой лодке, собственноручно изготовленной им; выехав в открытое море, он нажал пружину, в дне лодки раскрылась щель, и она исчезла навсегда.
Я был свидетелем того, как один шестидесятилетний человек взял на содержание мисс Корнель, самую капризную, самую безрассудную, самую изумительную актрису Лондонского театра. "И вы надеетесь, что она будет верна вам?" — говорили ему. "Нисколько. Но она полюбит меня, и, может быть, до безумия".
110
Ливорно. 1819.
И она любила его целый год, часто до потери рассудка; она три месяца подряд не давала ему ни малейшего повода для жалоб. Он возбудил между своей дочерью и любовницей борьбу самолюбия, неприличную во многих отношениях.
Задетое самолюбие царит в любви-влечении, определяя ее судьбы. По этому признаку удобнее всего провести границу между любовью-влечением и любовью-страстью. Старое военное правило, сообщаемое молодым людям, когда они поступают в полк, гласит, что если кто-нибудь получает билет на квартиру в дом, где живут две сестры, и хочет добиться любви одной из них, то ему следует ухаживать за другой. Если вы встречаете молодую испанку, склонную к романам, и хотите быть любимым ею, в большинстве случаев достаточно чистосердечно и скромно показать, что хозяйка дома нисколько не трогает ваше сердце. Эту полезную истину я узнал от милейшего генерала Лассаля. Это самый опасный способ подхода к любви-страсти.