О людях и нелюдях

Алесько С.

— Я про женщин много чего знаю, — сказал рыжий. — А наш цветочек ничего не знает про мужчин, — ухмылка кошака, отлично понимавшего состояние друга, разъехалась от уха до уха. — На, одевайся, кобелек, — отошел, поднял с земли штаны Дрозда и сунул тому в руки.

— Ох, извини, — смутилась Винка, отвернулась и отошла от пса. Рыжий, по своему обыкновению, гаденько захихикал.

— Пошли, найдем местечко поуютнее и поедим, наконец, — предложил одевшийся Дрозд. — Умираю с голода.

Уходя,

пес мельком глянул на труп вожака. Одежду и оружие стая людоедов унесла с собой, а о теле позаботиться и не подумали. Они с Вьюном тем более не станут этим заниматься. Странно получается: тот, кто при жизни питался человечиной, после смерти будет съеден зверьми.

Люди и звери, деревья и птицы, трава и цветы — вспомнилось Дрозду. А это окровавленное нечто, застывшее на земле бесформенной уродливой кучей? Не человек, это точно. Зверь? Они ведь едят других зверей. А кто такие люди для обротней? Пища? Как зайцы для лисы?

Нет, лиса не имеет никаких дел с зайцами и не может обзавестись общим потомством с ушастыми. А люди и оборотни частенько производят на свет совместных детей. Правда, те всегда наследуют способность обращаться в животных. Обротни полукровок не слишком жалуют, люди считают обычными нелюдями. Серебро их жжет, в животных перекидываются, значит, из племени Клыкастого. И всем плевать, что мать или отец у них — человек, что они наполовину люди. Получается, бессознательно род человеческий легко пасует перед оборотнями. Считает их кровь и природу сильнее, раз ненавидит полукровок. И в то же время мнит себя венцом творения, а нелюдей — чем-то вроде животных.

А ведь дело вовсе не в крови, не в том, жжет тебя серебро или нет. Дело в душе. Она, похоже, у всех из одного материала. Может, создали ее одни руки. Может, Клыкастый вовсе не отец оборотней. Или, наоборот, он приложил лапу и к творению человека. Подбросил какую-то дрянь в чан с чистым замесом, когда Крылатая отвернулась… Кому-то мерзости досталось больше, кому-то — меньше, и природа твоя, людская-нелюдская, тут не при чем…

Он родился человеком, прожил человеком большую часть жизни, и даже учен был ненавидеть нелюдей. А такого друга, как оборотень Вьюн, у него раньше не было. Рыжий прохвост, конечно, типичный нелюдь, но не бросил же приятеля в беде. А какая ему в том выгода? Никакой, опасность одна… Виночка, человеческая девочка, почему-то не оставила их, все помочь пытается… Правда, она, может быть, неравнодушна к рыжему… Но даже если так, он ей просто нравится по-хорошему, ведь ее голос плоти еще не проснулся…

Мысли о девушке тут же разбудили собственный, задремавший было голос, и Дрозд тряхнул головой. Винка и кошак шагали чуть впереди, и смеялись над чем-то. Не иначе, над очередной сальностью Вьюна…

Седмица, другая, и путники вышли к первым селениям нелюдей. Деревеньки отличались от людских разве что отсутствием увенчанных позлащенными крылосами храмов, да стайками шаловливых детенышей: котят, щенят, медвежат и волчат, в которых прекидывались дети нелюдей, достигшие десятилетнего возраста.

Лето миновало, и юные оборотни предпочитали проводить свободное время в теплых шкурках, а не в ветхой одежонке, не только не греющей, но и ужасно неудобной. Забудешь стащить перед оборотом, непременно где-нибудь порвется-испачкается, а мамка потом запилит, стирая-штопая, а то и подзатыльника даст.

Так думалось Винке при виде резвящихся зверят. В теплое время года на улицах и во дворах нелюдских селений наверняка полно голых ребятишек, поминутно меняющих облик во время игр. Вот и осуждай теперь Вьюна за нежелание одеваться… Ему просто так удобнее, он не видит в этом ничего предосудительного. А Дрозд так и не привык, не поборол внушенный в детстве стыд наготы. Она б тоже не смогла…

Малышня звериного облика казалась девушке на удивление трогательной. Смотреть на их возню с не достигшими возраста первого оборота детьми было одно удовольствие. Винке так и хотелось потрепать какого-нибудь волчонка или мишутку. Но маленькие нелюди издали чуяли в ней человека и не подходили близко.

Как-то в очередном селении волчонок, улепетывавший от полосатой кошечки, чуть не врезался в колени девушки, но вовремя затормозил и плюхнулся на хвост прямо перед ней. Винка не удержалась и протянула к детенышу руку, желая погладить, но тот тут же зарычал, обнажая мелкие острые зубки. Подоспевшая к приятелю кошечка выгнула спину и зашипела.

— Ах вы, мелочь пузатая, кыш отсюда! — прикрикнул на них Вьюн.

Зверята отбежали на безопасное расстояние, причем волчонок тут же перекинулся, повизгивая от боли, и завопил что есть мочи:

— Батя, тут людь! А с ней еще какие-то кошак с кобелем! Они меня обидеть хотели! — и повернулся к путникам, демонстрируя торжествующую щербатую улыбку.

Винка не к месту с удивлением подумала, что в зверином облике недостающие зубы вовсе не бросались в глаза.

— Вот злыдень мелкий, — процедил Вьюн. — Придется его батю ждать, объясняться.

— Объяснимся, — кивнул Дрозд. — Заодно спросишь про эти твои Запечинки. Уже, по-моему, море вот-вот покажется, а их все нет.

— Я не хотела его обидеть… — начала было Винка, но заметила вышедшего на крыльцо ближайшего дома мужика и замолчала.

— Ну чего орешь, Хвостик? Сколько раз тебе повторять: дошутишься. Чуть что, у тебя, сразу "Люди! Люди!" Тебе уж не верит никто. Вот заявятся они, крикнешь, а помощи не дождешься.

Журя сынишку, волк оглядывал путников и принюхивался.

— Я не кричал "Люди!" — заныл мальчишка. — Я сказал: людь, кошак и кобель.

— Парень, за языком следи. Я не кобель, я — пес.

— Велика ли разница? — усмехнулся мужик, впрочем, довольно беззлобно.

— Для меня велика, — ответил Дрозд.

— Да ладно вам к словам цепляться, — вступил в разговор рыжий. — Хозяин, мы твоего пацана не трогали. Это он нашу подружку чуть с ног не сбил.