О людях и нелюдях
Шрифт:
Время шло, приближалась Долгая ночь, рубеж года, поворот зимы к весне. В Яре, как и в соседнем Ладе, это был большой праздник. Самый короткий день в году назывался Кануном, и гулять народ начинал с обеда, а особо прыткие не слишком твердо держались на ногах уже накануне.
Празднества по традиции не обходились без подарков. Вьюн вручил Винке целый туес сладостей: леденцовых петушков, пряников, орехов в меду. Девушка сняла крышку и поставила лакомство на стол: пусть все угощаются. Рыжий тут же запустил туда лапу.
— Ты кому подарил? — съязвил Дрозд. — Себе, ненаглядному?
— Подарил
— Я сладости не люблю.
— Тогда терпи. К вечеру у Мяты косточек для тебя выпрошу, она как раз холодец ставит.
На самом деле Вьюн ссудил друга златиками на покупку хорошего меча. Кошак очень неплохо зарабатывал в лавке торговца одеждой, а пес спустил изрядную часть сбережений на подарок Винке. Впрочем, увидев восхищение, появившееся на ее лице при взгляде на ожерелье нелюдской работы, он и думать забыл о потраченных деньгах.
— Так это ты увел вещицу из-под носа у дочки Грабинника? — поинтересовался кошак, заглядывая девушке через плечо и не забывая при этом прикоснуться губами к ее ушку. — Болтали, девица отступилась, лишь когда решила, что красавчик-нелюдь для нее же старается. А я все думал, кто у меня женское внимание перехватывает?
— Больно надо, — отмахнулся Дрозд. — Я не на себя ей намекал, а на командира, Сыча. Волк давно по этой язве сохнет, а она измывается над ним, как хочет. Может, увидев это ожерелье на шейке красивой девушки, задумается, что не она одна — свет в окошке.
Винка, в пол-уха слушая разговор парней, с восхищением перебирала в руках изящную гирлянду из листьев, цветов и ягод, вырезанных с великим искусством из серовато-зеленых, лиловых и молочно-розовых камней. Девушка еще в Землях Клыкастого влюбилась в изделия нелюдских мастеров-камнерезов. Оборотням на удивление удавалось ухватить не только суть изображаемого предмета, но и душу камня. Их поделки играли, дышали, жили, в отличие от большинства вещиц мастеров-людей, во множестве продававшихся в Плесе. Поэтому и ценились нелюдские работы намного дороже, хотя использовались для них лишь дешевые камни.
Оборотни тоже получили от Винки подарки. Вьюн — рубаху, изукрашенную игривыми красными сердечками, а Дрозд — пояс, расшитый летящими соколами.
Рыжий, налюбовавшись на нарядную одежку, выжидательно глянул на друга. Пес пошел к себе в комнату и вернулся с небольшой плоской бутылью темно-коричневого стекла.
— Вот, держи, — протянул Вьюну. — Только не хвастайся в городе, а то я нагоняй получу.
— Это че та… — кошак пренебрежительно завертел подарок в руке, вдруг глаза его вспыхнули. — Неужто катаринка?! — принялся сколупывать сургуч с пробки, откупорил, нюхнул, потом благоговейно приложился. — Она! Ну, Дроздок, удружил! — физиономия котяры расплылась в блаженной улыбке. — Я ее не помню когда в последний раз пробовал. Откуда?
— Из Кветня, вестимо, — улыбнулся Дрозд. — Контрабандистов не так давно поймали, у одного из кармана выпала, я подобрал. Хотел к остальному добру положить, да вовремя сообразил, что это. Короче, Клыкастый попутал.
— Надо же, из Кветня теперь через Лад товар тащат, — удивленно покачал головой Вьюн и, встретившись с вопросительным взглядом Винки, пояснил: — Ромашечка, это катаринка, настойка на кошачьей мяте. Травка эта растет только в Кветне, и то, говорят, не слишком хорошо. Да и рецепт тамошние оборотни хранят в глубочайшей тайне. А напиток получается… м-ммрр-р, — кошак не сдержал восторженного мурлыканья. — Особливо на наш, кошачий, вкус. Так уж и быть, попробуй в честь праздника, — протянул ей бутылку. — Только не усердствуй. Катаринка бешено дорогая и для девушек крепковата.
— Да я не стану пить, просто понюхаю, — сказала Винка, принимая кошачью драгоценность.
Вьюн не стал возражать и настаивать на непременной дегустации. Девушка поднесла горлышко к носу и почувствовала сильный приятный аромат, не похожий на известные ей запахи настоек. Те обычно благоухали сушеными травами, а катаринка пахла, как только что растертые в ладонях свежие листья.
— Ну, все, давай, — рыжий заметил, что на лице подружки вместо недоверия проступило удовольствие, и поспешил забрать бутылку. — Тебе, пожалуй, такое крепкое и пробовать не стоит.
Винка без сожаления вернула Вьюну настойку, взглянула на Дрозда, и оба расхохотались.
— Ну и что смешного? — нахмурил брови кошак. — Вы и половины моего удовольствия не получите. Травка ж не зря называется кошачьей мятой. А напиваться можно пивом, вином или, на худой конец, сивухой.
— Да никто на твою бутыль не покушается, — сквозь смех проговорил Дрозд. — Дай лучше рубаху с сердечками поносить, жадоба.
— Она тебе мала будет! — возмутился кошак, а через мгновение смеялся вместе с друзьями.
Когда начало смеркаться, троица отправилась на площадь перед ратушей, где и происходили гулянья. Там посередине горел огромный высокий костер, по сторонам от него — несколько поменьше, служивших для приготовления пищи. Свиные туши еще не насадили на вертела, а вот вино с травами в котлах уже подогревали. Выпить за рассвет после Долгой ночи — давняя традиция, да и отогнать прочь легкий морозец, пытающийся пробраться под одежду, тоже неплохо.
Высокие двустворчатые двери ратуши, украшенные сверху и по бокам гирляндами из еловых веток и остролиста, стояли открытыми. На каменные ступени лился свет факелов и множества свечей. Внутри веселились отцы города, богатые торговцы, да гарнизонные командиры, кто постарше — с семействами, помоложе — с подружками. Народ попроще гулял на площади. Горожан такое разделение не обижало, да и было оно весьма формальным. Молодежь сновала туда-сюда, и замечаний им никто не делал. Винка, слишком хорошо помнившая суровые ладские обычаи, поначалу опасалась за друзей-оборотней, но в праздничном мельтешении не было ни намека на разность присутствующих. Крепкие здоровьем нелюди, пожалуй, были одеты полегче человеческого племени, хотя Вьюн, к примеру, вырядился в отороченную лисьим мехом щегольскую куртку, которую не так давно выклянчил у Стрижа за бесценок, как сам хвастался.
— Зайдем ненадолго внутрь? — спросил Дрозд, кивнув на распахнутые двери ратуши. — Хочу выпить с Тисом и Сычом, а они наверняка там.
— Идите вдвоем с Ромашечкой, — предложил Вьюн. — Мне среди сливок общества показываться не с руки. Слишком много хороших знакомых, а сейчас они все при мужьях. К чему ставить дам в неловкое положение?
— В праздничную ночь капелька рыжего счастья перепадет и женщинам попроще? — поддел друга Дрозд.
— Им и по будням перепадает, и вовсе не капелька, — Вьюн начал надуваться в своей обычной кошачьей манере. — Давайте, топайте скорей, я вас жду.