О молитве. Сборник статей
Шрифт:
Прошли месяцы учения, и Господь благоволил мне дать снова отчаянную молитву покаяния. Чтобы возродиться нам в Боге, нам нужен ужас от нас самих, как мы есть. Отвращение к живущей в нас гадостной, богопротивной страсти гордости, изгнавшей нас с позором из Царства Отца светов. Спасение от нее в заповеди Христа: любить Бога до ненависти к себе (ср.: Лк. 14:26). Тема эта чрезвычайно важна, и я знаю, что исчерпать эту сторону духовной жизни христианина не смогу, сколько бы я ни писал.
Я назвал овладевшее мною отчаяние великим даром Свыше. Но я осознал это не ранее, чем по прошествии тридцати лет труда; быть может даже и более. Я не искал помощи от людей, потому что я был захвачен, как сухой лист ветром; меня крутил он, не давая понять смысла, что творится со мною; я ничего
Не безумно ли подобное дерзание для такого человечка, как я? С Богом вовсе не легко и не просто: Он слишком велик для нас. Он — «Огнь поядающий», Он — Свет неприступный. Он бросил Свой Огонь на нашу землю и пожигает наши сердца. С другой стороны, и я — дело Его рук. Он облекся в нашу плоть, чтобы чрез сей экран мы могли бы взирать на Него. Отсюда надежда, идущая далее всякой безнадежности. Дерзайте, — сказал он (ср.: Ин. 16:33). Думаю, что появление внутри нас сего огня — есть пришествие дыхания Божией вечности в нас. К тому же: У Бога не останется бессильным никакое слово… и блаженна Уверовавшая; потому что совершится сказанное ей от Господа (Лк. 1:37, 45).
Познав на самом себе превратность нашего естества, я живу неизменно в страхе. Сей страх именуется Божиим. Он не похож на страх животный; в нем самом заключена и премудрость, и ведение, и любовь, и сила. Но встреча с великим Богом, Которого мы не в силах вместить, и Которого мы не можем не любить, дает нам сознавать, что мы еще неописуемо далеки от того, что поставлено пред нами как святая цель и смысл всего нашего бытия.
Петр, по Тайной Вечери, с пафосом сказал: Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь. Все мы знаем, что последовало весьма скоро после сего исповедания: И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И, вышед вон, плакал горько (Мф. 26:33, 75).
Писано: Совершенная любовь изгоняет страх… Боящийся не совершен в любви (1 Ин. 4:18). Я знаю, что я не совершен в любви, но это не устраняет того факта, что и я люблю Бога. И вот, именно сия любовь порождает во мне страх пребывать недостойным ответа. Сокрушаются кости мои, когда вижу внутри себя хотя бы малые колебания. Не помню, чтобы в течение моей жизни на Афоне сомнение приближалось к моему уму или сердцу. Однако, когда я возвратился в Европу, тогда, соприкасаясь с людьми иного духа, я испытал исходящую от них энергию, которая, подобно холодному ветру, неприятно ощупывала сердце и как-то смущала ум. Чуждая Духу Христову, она на какой-то момент нарушает внутренний мир, вызывает ум на некую борьбу. Познанное мною по дару Свыше в молитве любви в пустыне преодолевало встречные негативные влияния: «закон духа жизни во Христе Иисусе освободил (и) меня от» власти духа мира сего (ср.: Рим. 8:2).
Петр восстал; но могу ли я быть уверенным в себе? Пока сердце ощущает присутствие Бога, мы в мире и в восхищении от любви к Нему. Но когда Он отступает Своим ощутимым действием, то снова сознание немощи моей до боли опечаливает меня. Крестный подвиг в той или иной мере до старости сопровождает меня. Мне кажется, что я познал меру человека; и это знание дает мне свободу при встречах с кем бы то ни было. Но в прошлом познал я и встречи с иными силами, безмерно могущественными для моего ничтожества. В те жуткие времена спасало меня Имя Христа Иисуса. Молюсь, да будет со мною так же даже до конца, и без конца. В часы промыслительной богооставленности возбуждается внутри нас пламенная молитва, и в ее объятиях дух с радостью усматривает свое родство со Христом и уподобление Ему возрастает. ГОСПОДЬ сотворил нас по образу Своему; следовательно, и мы в Нем становимся «господами». Утверждаемые Его силою — мы созерцаем всякого рода зло в тварном мире, но оно, зло, теряет власть над нами. В этом наше «господство», необходимое для «непоколебимого Царства».
Еще раз поколеблю не только землю, но и небо. Слова «еще раз» означают изменение колеблемого, как сотворенного, чтобы пребыло непоколебимое (Евр. 12:26–27). Недоведомо нам, какому последнему испытанию подвергнется вся тварь. Необходим нам благоговейный страх, доколе не пройдем все тварные пороги и не преисполнимся нисходящею от Бога нетварною жизнью.
Христос-Бог беспределен в Своем могуществе: Дух Его наполняет все бездны. Но и в Своем «истощании» Он также недостижим для нас. Когда в безвидном молчании мы предстоим Богу, в полном обнажении совокупности нашего бытия, тогда глубины нашей природы раскрываются и для нас самих. Чрез всецелую сосредоточенность — СТЯНУТОСТЬ всего вовнутрь нашей личности — дается нам увидеть, что бытие всего человечества в истоках своих и по природе своей — есть ЕДИНОЕ БЫТИЕ, ЕДИНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Отсюда «естественное» движение нашего духа к молитве за всех людей, за ВСЕГО АДАМА, как за самого себя. Отсюда же приходит уразумение слов Христа: «да будут (все) едино, как Мы едино» (ср.: Ин. 17:21–23).
В покаянной молитве за свои грехи мы научаемся переживать трагедию всего человечества чрез самих себя. Если я так болезную всем моим существом в силу моих всякого рода срывов на каждом шагу, — если за всеми моими падениями скрывается изначальное падение в лице Праотца нашего, оторвавшее все человечество от Бога и Отца нашего, то нормально мне в личных моих страданиях познавать бытийно страдания всех людей. Но возможно и обратное: в моей радости — увидеть радости всего мира. Так научается христианин сострадать всем страждущим, сорадоваться всем радующимся.
Если грех в своей глубинной сущности есть всегда преступление против любви Отчей, то полное восстановление погубленной любви возможно не иначе, как чрез тотальное покаяние, которое раскрыло бы нам до конца, если возможно, что сие преступление значит, когда мы его берем в плане вечности. «Отче Благий, исцели меня, прокаженного; обнови меня, растленного грехом… Отче Святый, всего меня освяти: и ум, и сердце, и самое тело мое… я согрешил пред Тобою, и ныне умираю вдали от Тебя… прими меня по множеству сострадания Твоего и милосердия Твоего».
Иисус сказал ему: столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? (Ин. 14:9). Мария Магдалина — обратилась назад и увидела Иисуса стоящего, но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! (Ин. 20:14–16). Лука и Клеопа на пути в Эммаус не узнали в приблизившемся к ним Иисуса, и только когда Он «преломил хлеб» и подал им, открылись у них глаза и они узнали Его (Лк. 24:30–31). Так нечто подобное может произойти и с нами: Он приблизится к нам, Он будет беседовать с нами, и мы «не узнаем Его», то есть того, что это есть Он, великий Бог; великий, но кроткий и невыразимо смиренный. И когда наступит момент и мы УЗНАЕМ Его, тогда душа наша возлюбит Его, почерпнутое из сего познания вдохновение преисполнит нас до блаженства. И познанное таким образом вдохновение уже никогда нас не покинет. Мы сможем бывать в различных испытаниях и болезненных состояниях, но оно, сие дивное вдохновение, всегда будет с нами: иногда как тихий мир, иногда как палящее пламя, иногда как наплыв светоносных мыслей, иногда как радостный плач в молитве. И многое сему подобное, но чему нет во всем мире подобного, кроме того, что лишь от Него Единого исходит.