О нашем жилище
Шрифт:
Участок был мал - всего 20x20 метров, и его следовало по тогдашним неписанным правилам застроить целиком, однако Вэнбрю оставляет по краям довольно широкие «поля», а в центре возводит маленькое здание, почти точно вписывающееся в куб (на нашей иллюстрации дом архитектора виден уже после его расширения в связи с женитьбой, когда к «кубику» были пристроены миниатюрные «крылья»). Дому, все по тем же неписанным правилам, надлежало быть массивной стеной, обращенной на улицу, а Вэнбрю создает сочную лоджию-аркаду перед входом, прочими деталями, хорошо видными на нашем рисунке, создавая впечатление маленького «палаццо». Наконец, ко всему прочему, новый домовладелец устраивает редкое по тем временам и во дворцах новшество -
Необычная форма, непривычный стиль постройки, казавшейся особенно маленькой на огромном тогда пустыре (дом, к сожалению, не сохранился, тогда как пустырь давно застроен), вызвали в Лондоне сенсацию. В подписи к рисунку приведен перевод стихотворения Джонатана Свифта по поводу дома «Вэна», как все именовали автора, но это было второе; здесь приведен перевод первого, написанного Свифтом тремя годами раньше:
«Строенье возрастало это
по мерке выдумки поэта.
Пролог - забор сооружал,
который разом окружал
всю сцену. Прежде, слово чести,
кусты густились в этом месте.
Снять занавес терзает зуд -
был погреб выкопан внизу.
Труд был тяжел, что спорить с фактом -
он под землей провел два акта,
Еще два акта (я состражду)
ушли: по комнате на каждый.
Столь преуспев, он, малой кровью,
как пятый акт возвысил кровлю.
А эпилог?
– На помещенье
для… впрочем, я прошу прощенья.
Со всех сторон поэты мчат
глядеть, что выстроил собрат».
Стихи забавляли, публика тешилась, однако история скромного по размерам и стоимости «особняка», односемейного дома на участке подтвердила в дальнейшем прозорливость Джона Вэнбрю, создавшего жизнеспособный образец. Архитектура особняка или коттеджа отрабатывается уже почти триста лет. Казалось бы, все мыслимые композиционные возможности уже использованы, но творческое воображение архитектора, вступая в сложные отношения с финансовыми возможностями заказчика, порождало все новые компромиссные решения.
Естественно, что именно в Англии с середины прошлого века все большее число промышленников и банкиров осознает, что неимущим классам необходимо кое в чем уступить ради предотвращения социального взрыва. К. тому же весьма «кстати» приходится развитие железнодорожной сети, особенно пригородных линий. Города впервые получают возможность расползтись в пространстве.
Райту лучше всего удавались виллы для достаточно богатых клиентов, словно по плечам креста расходившиеся в плане от единого центра, который Райт именовал «сердцем» дома, - от большого каменного очага. В этих утонченных композициях воскрес древний миф жилища, сросшийся с японским идеалом дома, не имеющего четко очерченной границы с живой природой снаружи. Однако Райт, Сын бедного провинциального пастора, всю свою долгую жизнь не оставляет страстной пропаганды в пользу своего идеала: каждой семье - собственный дом на участке обрабатываемой земли в 1 акр (0,4 гектара).
Жизнь жестоко подшутила над мечтателем: в послевоенные десятилетия утопия Райта была реализована, хотя и не для каждой семьи, и вот на сотни квадратных километров протянулся по Америке бесконечный «пригород». Лишь кое-где отдельные дома стоят на участках и в один, и в несколько акров; невидимые стены стоимости разделили обжитую полосу страны на зоны, где домики разной стоимости выглядят строго сообразно своей цене и раздвинуты на одинаковые, но в каждом месте обусловленные ценой расстояния. Монотонность, нестерпимая скука воплощенной (с поправками) утопии Райта проступает в равной степени и при взгляде с воздуха, и при движении по дорогам.
Проектируя для себя или для экстравагантного заказчика, архитекторы Европы создали и продолжают создавать все более изощренные комбинации форм, часть которых вошла в иллюстративный ряд книги. Многие из этих домов, честно говоря, гораздо более пригодны для пробуждения зависти соседей или восторга гостей, чем для повседневной жизни, и этим они парадоксальным образом возобновили принцип «представительного» жилища, некогда характерный для роскошных, но неуютных дворцов. В целом же, если говорить о подлинно массовом, демократическом жилище, то избежать повторяемости и скуки оказывается гораздо легче при сооружении «второго жилища» - дачных или садовых домиков, владельцы которых дают волю собственной фантазии. А вот основным, перспективным типом удобного, относительно недорогого и художественно совершенного жилища оказывается все же тот или иной вариант «террасы», жилой улицы, сблокированной из вплотную соседствующих зданий.
А что в России? С того момента, когда Петр I сменил домик на набережной Петроградской стороны, рубленный из бревен, но раскрашенный под кирпич, на уютные помещения малого дворца в Летнем саду новой столицы, начинается процесс адаптации, приживления западноевропейского (в первую очередь, голландского) дома к российским условиям. Не будем здесь говорить о дворцах знати, оставим ненадолго в стороне многочисленные попытки повсеместно внедрить в жизнь «образцовые», то есть типовые проекты жилищ для разных сословий. Из этих попыток не вышло, естественно, ничего: кроме привязанности к древнему типу жилого дома обитатели Петербурга, Москвы и иных городов в абсолютном большинстве не имели средств для воплощения государевых фантазий. О жилище крестьян и небогатых мещан мы уже рассуждали, но остался еще один предмет - дома небогатого дворянства как в обеих столицах, так и в имениях, разбросанных по всей стране от западных границ до Урала.