О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания
Шрифт:
Вернулся в Москву. Там 22 мая была закладка Соборного храма во имя Покрова Богородицы при Марфо-Мариинской обители. При закладке присутствовали, кроме Вел<икой> Княгини Елизаветы Федоровны, Принцесса Виктория Баттенбергская, ее дочь Принцесса Алиса, Королевич греческий Христофор. Было много приглашенных. Имена Высочайших особ, Митрополита и присутствующих Епископов, а также мое и Щусева были выгравированы на серебряной доске, положенной при закладке фундамента.
В тот день Вел<икая> Кн<ягиня> подарила мне свой портрет. Она была такая радостная, сияющая. Исполнялась ее мечта. — Обитель и храм при ней были на пути к осуществлению…
Марфо-Мариинская обитель. 1908–1909
Мы со Щусевым ходили тоже праздничными, а наши киевские мечтания о «часовне» были недалеки от действительности. Щусев в те дни был доволен и тем, что проекты его Почаевского
Перед закладкой храма Вел<икая> Княгиня познакомила меня с будущим настоятелем храма — о<тцом> Митрофаном Сребрянским [394] , — до того священником полка, шефом которого была Вел<икая> Кн<ягиня>. Отец Митрофан тогда был не старый, полный сил и упований. Он незадолго перед этим сделал поход со своим полком в Маньчжурию. Был в боях, имел крест на Георгиевской ленте (под огнем неприятеля исполнял пастырский долг), написал интересную книгу об этом несчастном походе. Отец Митрофан умный, богато одаренный, пользовался в Орле (стоянка его полка) большой любовью среди населения.
394
Митрофан Сребрянский(архимандрит Сергий) (1871–1948) — протоиерей, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы Марфо-Мариинской обители, духовник ее общины. Исповедовал и окормлял сестер общины и великую княгиню Елизавету Федоровну. Арестован в 1922 г., вторично в 1925 г. Много лет провел в тюрьмах и ссылке. Похоронен в селе Владычня, где отбывал ссылку. В 2001 г. причислен к лику святых Русской православной церковью. Его мощи перевезли в Тверь, а в селе Владычня построили небольшой храм в честь Сергия исповедника. Подробнее о нем в кн.: Миллер Л.Святая мученица российская Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. М.: Марфо-Мариинская обитель милосердия, 2002 и в кн.: Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия. М.: Новая книга, 2000.
В дни нашего знакомства отец Митрофан был призван Вел<икой> Княгиней стать во главе Марфо-Мариинской обители, как духовник, как создатель устава обительского, как ближайший советчик будущей настоятельницы. Позднее он оказался прекрасным организатором, сумел высоко поставить свой авторитет, не прибегая к суровым мерам. В его обычной мягкости жила непреклонная твердость. Его скоро полюбили все, кто с ним так или иначе соприкасался.
В день закладки храма, уже вечером, о<тец> Митрофан зашел ко мне и тогда же мы сговорились во всем, и в остальную жизнь нашу между нами никаких разногласий не было. Ни словом, ни делом он не мешал мне осуществлять тот план, который был утвержден Вел<икой> Кн<ягин>ей.
О<тец> Митрофан искренне любил обительскую церковь не только как храм Божий, но и как художественное произведение. Он и о<тец> Константин Руднев, — настоятель Абастуманской дворцовой церкви, — они оба были моими друзьями. Я вспоминаю о них с горячей признательностью.
Работы закипели. Щусев предполагал к осени вывести стены храма под кровлю. Тогда Князю С<ергею> А<лександровичу> Щербатову пришла мысль устроить у себя в имении «Нара» колонию для бедных сирот. Сироты, быть может, были предлогом, интересовала же князя, после счастливой постройки им дома на Новинском бульваре, художественная архитектура [395] . А так как свободные деньги у князя еще водились, то он и обратился к Щусеву — просил его сделать проект колонии, а меня просил в будущей колонии расписать некоторые стены, от чего я тогда же отказался. Этой барской затее не суждено было осуществиться.
395
См. коммент. к главе «Реформаторская горячка в Третьяковской. 1916».
По закладке храма, я уехал в Малороссию, а оттуда в Ессентуки. Мне хотелось избавиться от катара желудка, коим я упорно страдал.
В Ессентуках я получил от вице-президента Академии гр<афа>И. И. Толстого проект затеваемых им реформ Академии. Я должен был высказаться на этот счет. Не имея ни преподавательского, ни административного опыта, я на запрос не отвечал, тем более что вся реформа сводилась лишь к внешним формам, не задевая сути дела.
Из Ессентуков проехал в Москву, предполагая написать давно задуманный портрет с Вик<тора> Мих<айловича> Васнецова. Намерение это мне удалось осуществить спустя восемнадцать лет, за год до смерти Васнецова [396] . Вернулся в Киев, куда позднее приехал Щусев. Работы по постройке обительского храма быстро подвигались вперед. Время до Рождества прошло быстро. Наступил 1909 год. Я в Петербурге. Новое предложение поступить в число профессоров Академии. Новый отказ. Все интересы мои сосредоточены на московской церкви и на Аксаковском народном доме в Уфе.
396
Портрет В. М. Васнецова был написан Нестеровым в 1925 г. (ГТГ).
Из Уфы получил лист на сборы пожертвований. Подписал сам, других к подписке не принуждал, как-то было неловко. Быть может, ложное чувство, но было так.
Тогда, в связи с московскими делами, стал все чаще и чаще возникать вопрос о переезде из Киева. Пока что работал образа для Московского иконостаса. Церковь к тому времени была достроена, выбелена снаружи, внутри стали штукатурить стены. Все меня радовало, заставляло бодро смотреть в будущее.
Приближалась весна, лето, решили провести их в Княгинине. Там раздолье, особенно для детей. Алексей давно бегал, хотя был он не из крепких.
В Княгинине тем летом у нас гостила вдова покойного Яна Станиславского. У нас же Янина Станиславовна заболела внезапно тифом. Болезнь бросилась на мозг. Пришлось больную отправить в Смелянскую больницу, где она в страшных страданиях и скончалась. Я и брат Станиславского оказались душеприказчиками и должны были распределить художественное наследство Станиславского между музеями Кракова, Львова и Варшавы, что мы и выполнили позднее. В Краковский музей был завещан и портрет художника, мной написанный с него перед тем в Княгинине.
Осенью, когда мы вернулись в Киев, я получил уведомление об избрании меня в Общество художества и литературы в Париже. Из русских членом этого общества был скульптор Павел Трубецкой.
В Москве в те дни возник вопрос о проведении через Красную площадь трамвайной сети, что возмутило некоторых москвичей — любителей старины. Председательница Московского археологического общества граф<иня> Уварова отправила на Высочайшее имя красноречивое послание о недопущении трамвайных вагонов через площадь. Образована была особая комиссия для рассмотрения дела. В нее вошел В. М. Васнецов, проф<ессор> Цветаев и другие.
Наружная отделка церкви на Ордынке была закончена, и многим тогда казалось, что это создание Щусева есть лучшее, что сделано по храмовой архитектуре в новейшее время. Каково-то, думалось, удастся роспись. Задача не была легкой, хотя бы потому, что в ней не было согласованности с архитектурой, с ее стилем. Я думал сохранить в росписи свой, так сказать, «нестеровский» стиль, — стиль своих картин, их индивидуальность, хорошо сознавая всю трудность такой задачи. Стены сохли плохо, что невольно заставляло откладывать начало росписи.
В свои тогдашние наезды в Москву я являлся к Великой Княгине. Тут обсуждались обычно дела церковные. В конце я приглашался к завтраку или чаю. Отношения ко мне были наилучшие. Великая Княгиня с каждым разом казалась мне более и более привлекательной и не только своим прекрасным обликом, но и делами. Стремление ее к добру, которое делалось ею с таким самозабвением, щедро и деликатно. Но о ней я не раз еще буду говорить, не раз вернусь к ее «житию»…
В Петербурге в тот год был открыт памятник императору Александру III. Это был талантливый шарж на покойного Государя, созданный полурусским выходцем из России, кн<язем> «Паоло» Трубецким [397] . Москва тоже получила новый памятник — первопечатнику Ивану Федорову. Его сделал мой школьный приятель и кум Волнухин [398] . И сделал неплохо.
397
Памятник Александру III, стоявший до 1937 г. на площади Восстания в Ленинграде, в настоящее время установлен во дворике переданного Государственному Русскому музею Мраморного дворца на Дворцовой набережной Санкт-Петербурга.
398
Памятник первопечатнику Ивану Федорову работы С. М. Волнухина (арх. И. П. Машков) был поставлен в 1909 г. по инициативе Московского археологического общества у Китайгородской стены.