О природе человека
Шрифт:
Изучение территориального поведения у людей находится еще на самых ранних стадиях. Мы знаем, что группы охотников-собирателей во всем мире весьма агрессивно защищают земли, которые служат им источником пищи. Парагвайские индейцы гуаяки ревностно охраняют свои охотничьи территории и любое вторжение рассматривают как объявление войны. До того, как их общества были разрушены европейским влиянием, индейцы она с Огненной Земли нападали на соседей, которые вторгались на их территорию, преследуя гуанако. Индейцы уошо из Большого Бассейна нападали на тех, кто ловил рыбу в «их» озерах или преследовал «их» оленей на довольно обширной территории своего зимнего обитания. Бушмены Африки полагали, что у них есть право убивать соседей, которые собирали растительную пищу на их территории. Аборигены из австралийской пустыни готовы были защищать источники воды до последней капли крови. Группы могли заходить на территории друг друга только с разрешения, в противном случае им грозила смерть. Сохранилась информация о настоящей войне между аборигенами за источники воды. В этой войне погибло более двух десятков воинов с каждой стороны.
Хотя все это известно очень давно, лишь недавно антропологи начали сопоставлять свидетельства человеческой территориальности с базовой теорией животной экологии. Рада Дайсон-Хадсон и Эрик А. Смит заметили, что территории, защищаемые охотниками-собирателями, в точности соответствуют тем, защищать которые имеет наибольший экономический смысл {121} . Когда источники пищи разбросаны в пространстве и непредсказуемы по времени, группы не защищают свои территории и часто обнаруживают богатые источники совершенно случайно. Например, западные шошоны жили в пустынном регионе Большого Бассейна, где было мало животной и растительной пищи. Плотность их популяции была очень низкой — примерно один человек на 20 квадратных миль [22] . Охотой и собирательством индейцы занимались в одиночку или семьями. Их территория была очень обширной, и им приходилось вести кочевой образ жизни. Семьи делились друг с другом информацией о пышной растительности, концентрации саранчи, кроличьих норах. Западные шошоны редко проводили вместе столько времени, чтобы образовать группу или деревню. У них не было понятия собственности на землю и ее ресурсы — единственное исключение составляли гнезда орлов.
22
32 180 м2. — Примеч. ред.
А вот индейцы пайюты из долины Оуэнс занимали относительно плодородные земли с большим количеством сосен и обилием дичи. Деревни организовывались в группы, каждая из которых владела определенным участком земли в долине реки Оуэнс, ограниченной с обеих сторон горами. Эти территории индейцы защищали посредством социальных и религиозных правил, но периодически возникали вооруженные конфликты. Однако чаще всего жители приглашали членов других групп, особенно родственников, собирать орехи на их территории.
Гибкость, демонстрируемая племенами Большого Бассейна, сходна с поведением других популяций и видов млекопитающих. И у людей, и у животных проявления территориальности самым непосредственным образом связаны с богатством и пространственным распределением жизненно важных ресурсов в зоне обитания. Но диапазон реакций характерен для каждого конкретного вида. У человека он необычайно широк, но не включает в себя все животные паттерны. В этом отношении проявления человеческой территориальности генетически ограничены.
Биологическая формула территориальности легко переводится в ритуалы современного владения собственностью. Если избавиться от эмоций и фиктивного украшательства, то это поведение приобретает иной оттенок — поначалу очень знакомый, поскольку он окрашивает нашу повседневную жизнь, но все же необычный и даже весьма необычный, потому что это диагностическая черта единственного вида млекопитающих. В каждой культуре сложились свои правила защиты личной собственности и пространства. Социолог Пьер ван ден Берге дает такое описание современного поведения в летних резиденциях близ Сиэтла:
«Прежде чем попасть на территорию семейной резиденции, гости и посетители (особенно если они приехали без приглашения) обычно проходят через ритуал идентификации, привлечения внимания, приветствия и извинения за беспокойство. Такой поведенческий обмен происходит на улице, если первым появился владелец дома, и обычно между взрослыми. Если первыми появились дети, то у них спрашивают, где их родители. Если на улице ни с кем из взрослых увидеться не удалось, посетитель обычно подходит к двери дома и дает знать о своем появлении — стуком или звонком. Если дверь открыта, то гость сообщает о себе голосом. Порог переступается только после приглашения владельца. Но даже после этого гость чувствует, что может войти только в гостиную, и в случае необходимости просит позволения посетить другие части дома, например ванную или спальню.
Когда в доме гость, другие члены семейного клуба воспринимают его как продолжение хозяина. То есть его ограниченные права распространяются только на территорию его хозяина. Хозяин несет ответственность за территориальные перемещения своих гостей перед владельцами других резиденций... Детей также не воспринимают как независимые личности. Они — продолжение своих родителей, и за них отвечают взрослые. Взрослые контролируют перемещения детей и пресекают недопустимое поведение.
Проселочная дорога через коттеджный поселок доступна для всех членов клуба. Они могут добраться по ней до своих резиденций или просто прогуливаться. Этикет требует, чтобы владельцы здоровались друг с другом, заметив на улице, но посещать друг друга свободно и без всяких церемоний не принято. Ритуал признания на улице менее формален и более прост, чем в доме»{122}.
Война — это насильственное нарушение сложной и очень важной системы территориальных табу, соблюдаемых социальными группами. За большинством военных конфликтов стоит этноцентризм, иррационально преувеличенная приверженность людей своему роду и соплеменникам{123}. В целом первобытные люди разделяют мир на две вполне ощутимые части: дом, деревня, род, друзья, прирученные животные, ведьмы и далекая вселенная соседних деревень, межплеменных союзников, врагов, диких животных и призраков. Такая элементарная топография облегчает различение врагов, которые могут напасть и убить, и друзей, которые напасть не могут. Контраст усиливался путем придания врагам пугающего и даже недочеловеческого статуса.
Бразильские охотники за головами мундуруку отлично сознавали эти различия. Они видели во врагах дичь — в буквальном смысле слова. О parivat (то есть о тех, кто не принадлежал к племени мундуруку) они говорили точно так же, как о пекари и тапирах. Охотник, добывший голову врага, получал более высокий статус. Считалось, что он овладел сверхъестественными силами леса. Война была доведена до уровня высокого искусства, и племена охотились друг на друга, словно стаи особо опасных животных.
Вылазки тщательно планировались. Под покровом предрассветной дымки мужчины мундуруку окружали вражескую деревню, а их шаман погружал врагов в глубокий транс. Нападение начиналось на рассвете. В хижины летели стрелы, а потом нападающие с криками выскакивали из леса, выгоняли жителей из домов и обезглавливали как можно больше взрослых мужчин и женщин. Поскольку уничтожение целой деревни было делом сложным и рискованным, нападающие быстро удалялись с головами жертв. Они старались уйти как можно дальше без отдыха, а потом возвращались домой или нападали на другую вражескую деревню.
Информацию о племени мундуруку собирал Роберт Ф. Мерфи, а позднее ее проанализировал Уильям Г. Дерхем{124}. Он увидел в ней убедительное доказательство того, что война и метафора дичи — это механизм приспособленности, который помогал охотникам за головами поддерживать хорошую форму. Как это принято в естественных науках, Дерхем применил к информации о мундуруку и других первобытных воинственных племенах три взаимоисключающие гипотезы, которые должны были полностью исчерпывать все возможности взаимосвязей между наследственностью и культурой.
Гипотеза 1: Культурные традиции войны в первобытных обществах развивались независимо от способности людей выживать и размножаться. Люди ведут войны по разнообразным культурным причинам, не имеющим никакой связи с генетической приспособленностью, то есть с выживанием и репродуктивным успехом человека и ближайших родственников. Первобытные войны плохо поддаются объяснению с помощью принципов социобиологии. Из лучше воспринимать как чисто культурное явление, результат социальной организации и политических договоренностей, не имеющих ничего общего с приспособленностью.