О природе человека
Шрифт:
Гипотеза 2: Культурные традиции первобытных войн развивались в результате избирательного сохранения тех черт, которые повышали инклюзивную генетическую приспособленность людей. Люди начинают войны, когда им самим и их ближайшим родственникам необходимо добиться долгосрочного репродуктивного успеха, выдержать конкуренцию с другими племенами и другими членами собственного племени. Несмотря на кажущуюся противоречивость, войны вполне могут быть примером того, что культура в дарвиновском смысле является проявлением приспособленности.
Гипотеза 3: Культурные традиции первобытных войн развивались в результате процесса группового отбора, который благоприятствовал развитию у ряда воинов склонности к самопожертвованию. Воины вели сражения ради блага группы и, следовательно, не ожидали прямой выгоды для себя и своих ближайших родственников. Доминирующее племя могло расширять свое влияние путем увеличения абсолютного количества воинов-альтруистов, несмотря на то, что такой генетический тип значительно сокращался во время войн. Склонность к жестокой агрессии — хороший пример того, что культура в определенной степени определяется генетическими чертами, выгодными для групп, хотя и неблагоприятными для тех членов этих групп, у которых они проявляются.
В случае племени мундуруку действия воинов лучше всего объясняет вторая гипотеза. Жестокость и храбрость приносили прямые и ощутимые выгоды тем воинам, которые демонстрировали эти качества. Хотя прямые демографические доказательства отсутствуют, косвенные позволяют предположить, что количество мундуруку было (и до сих пор остается в мирном состоянии) ограничено в силу недостатка качественного белка. Основным фактором, зависящим от плотности популяции, в аборигенных саванных поселениях мундуруку являлось количество дичи (особенно пекари) в соседних джунглях. Главным занятием мужчин была охота. Обычно они охотились группами, потому что пекари живут стадами. После охоты они делили добычу между семьями собственной деревни в соответствии со строгими правилами. Соседние племена боролись за ту же добычу в тех же лесах на своих территориях. Когда количество конкурентов уменьшалось в результате жестоких нападений, охотничьи угодья мундуруку увеличивались. Биологическое влияние войн на успешных охотников за головами кажется очевидным.
Однако сами мундуруку не имели никакого представления о дарвиновской теории. Для них воинственное поведение было освящено сильными, хотя и непонятными обычаями и религиозными убеждениями. Охота за головами была просто данностью их существования. Ни защита территории, ни провокации со стороны других групп не считались поводами для межплеменных войн. Те, кто не принадлежал к племени мундуруку, были жертвами по определению. «Можно сказать, что вражеские племена заставляли мундуруку идти на войну просто самим фактом своего существования, — пишет Мерфи, — и слово «враг» означало просто «не-мундуруку»{125}. Традиционные религиозные обряды строились на добыче дичи и ритуальном соблюдении правил ее сохранения. Мундуруку верили в то, что сверхъестественный дух «матери» быстро отомстит охотнику, который убил добычу из засады и оставил скелет гнить. Неудивительно, что концепция врага была подчинена концепции добычи. И что удачливого охотника за головами следовало называть Dajeboisi — «матерью пекари». Однако мундуруку пришли к этим правилам не через понимание экологических принципов конкуренции вмешательства, влияния плотности популяции и демографии людей и животных. Они изобрели более простую и более живую вселенную друзей, врагов, добычи и духов леса. Все это исполняло ту же роль, что и научное понимание экологии.
Отдельные формы организованного насилия не являются врожденными. Нет гена, который вызывал бы тягу к пыткам на помосте или пыткам у шеста, охоте за головами или каннибализму, поединкам чемпионов или геноциду. Есть врожденная предрасположенность к созданию культурного аппарата агрессии путем отделения сознания от чисто биологических процессов, закодированных в генах. Культура придает агрессии определенную форму и санкционирует единство ее проявления у всех членов племени.
Культурная эволюция агрессии направляется совместно тремя силами: 1) генетической предрасположенностью к усвоению определенной формы общей агрессии; 2) необходимостью, вызванной окружающей средой, в которой существует общество; 3) прежней историей группы, которая направила ее к предпочтению одной из культурных инноваций и отказу от другой. Если вернуться к более общей метафоре, используемой в биологии развития, то можно сказать, что общество, переживающее культурную эволюцию, движется по склону очень обширного ландшафта развития. Каналы формализованной агрессии глубоки. Культура движется по одному или другому такому каналу, но не может полностью их избежать. Эти каналы формируются в результате взаимодействия между генетической предрасположенностью к усвоению агрессивных реакций и физическими свойствами домашней территории, которые обусловливают определенные формы реакций. Общество избирает определенный путь развития, опираясь на особенности ранее существовавшей культуры.
Вернемся к племени мундуруку. Их популяции были вынуждены контролировать свою численность в силу недостатка качественного белка{126}. Охота за головами позволяла сократить количество конкурентов в охотничьих угодьях. На юге Венесуэлы и севере Бразилии живет племя яномамо. Это племя, в отличие от мундуруку, переживает период стремительного роста популяции и расширения территорий. Воспроизводство мужчин ограничено не количеством пищи, но доступностью женщин. Принцип животной социобиологии, проверенный пока что лишь частично, утверждает, что в периоды изобилия и при отсутствии опасных хищников фактором плотности, ограничивающим рост популяции, становится количество женщин. Как показал Наполеон Шаньон, яномамо ведут войны за женщин и для того, чтобы отомстить за смерти, произошедшие в результате соперничества за женщин{127}. Не следует считать подобное поведение случайным или легкомысленным. Яномамо недаром называют «яростным народом». Шаньон наблюдал за жизнью одной деревни. За 19 месяцев на нее 25 раз нападали жители соседних деревень. Четверть мужчин погибло в бою, но те воины, которым удалось выжить, добились грандиозного успеха в размножении. У основателя группы деревень было 45 детей от восьми жен. Его сыновья тоже оказались очень плодовитыми. Примерно 75% общей популяции группы деревень являлись потомками ее основателя.
Очевидно, что определенные проявления агрессии, например засады или открытое нападение, использование украшенных орнаментом каменных топоров или бамбуковых копий, формируются под влиянием наличествующих материалов и прошлых обычаев, которые можно приспособить к новым условиям. По прекрасному выражению Клода Леви-Стросса, культура использует доступный для нее бриколаж. Менее очевиден процесс, который заставляет людей строить агрессивные культуры. Только рассмотрение детерминантов агрессии на трех уровнях — абсолютная биологическая предрасположенность, требования окружающей среды и случайные детали, вносящие свой вклад в культурный ландшафт, — позволяет нам в полной мере понять эволюцию человеческих обществ.
Хотя полученные свидетельства показывают, что биологическая природа человечества способствует эволюции организованной агрессии и проявляет ее на ранних стадиях развития многих обществ, результат такой эволюции будет определиться культурными процессами, происходящими под все большим контролем рационального мышления. Война — это самый яркий пример гипертрофированной биологической предрасположенности. Первобытные люди делили свою вселенную на друзей и врагов и мгновенными, глубокими эмоциями реагировали даже на самые слабые угрозы, исходящие извне определенных границ. С появлением вождеств и государств эта тенденция привела к созданию институтов, война становится инструментом политики новых обществ, и те, которые смогут использовать ее наилучшим образом, добиваются — как это ни прискорбно — наибольшего успеха. Эволюция войны была аутокаталитической реакцией, которую не могут остановить люди, потому что попытка обратить процесс вспять неизбежно приведет к поражению. На уровне целых обществ действует новый режим естественного отбора. Исследователь этого вопроса Куинси Райт писал:
«Цивилизация возникла усилиями воинственных народов, а мирные собиратели и охотники оказались вытесненными на край света, где они постепенно вымирали или ассимилировались, с сомнительным удовлетворением наблюдая за нациями, которые вели войны настолько эффективно, что смогли их уничтожить, а теперь стали жертвой собственного инструмента»{128}.
Антрополог Кит Оттербейн изучал факторы, влияющие на воинственное поведение, в 46 культурах — от относительно первобытных тиви и дживаро до более продвинутых обществ египтян, ацтеков, гавайцев и японцев{129}. Основные его выводы не вызывают удивления: по мере централизации и усложнения обществ в них появляются сложные военные организации и стратегии боя. Чем выше военная изощренность общества, тем легче ему расширять свою территорию и вытеснять конкурирующие культуры.
Цивилизации развивались благодаря взаимным толчкам культурной эволюции и организованного насилия. К нашему времени они остановились буквально в одном шаге от ядерного самоуничтожения. Однако когда страны доходят до предела (Тайвань, Куба, Ближний Восток), их лидеры демонстрируют способность отступить. Как мудро сказал во время арабо-израильской войны 1967 года Абба Эвен, здравый смысл — последнее прибежище людей.
Вспять можно повернуть и всю эволюцию войны, несмотря на упрочившуюся культурную практику{130}. В доевропейские времена маори Новой Зеландии считались самыми агрессивными людьми на Земле. Четыре десятка племен постоянно совершали кровавые набеги на деревни друг друга. В племенной памяти хранились оскорбления, нападения и требования мести. Главными добродетелями считались защита личной чести и смелость. Высшим достижением — победа с помощью оружия. Специалист по первобытным войнам Эндрю Вайда считает, что главным движителем воинственности маори была экологическая конкуренция. Месть приводила к открытым войнам за земли, а затем к территориальным завоеваниям. Союзы строились на родстве. Маори сознательно и уверенно расширялись за счет территорий самых далеких в генеалогическом отношении племен. Когда в 1837 году воины хокианга появились на поле боя между двумя ветвями племени нга-пуи, они не сразу решили, чью сторону принять, поскольку противники были одинаково близки им. Главным результатом территориальных войн была стабилизация популяции. Когда группы чрезмерно увеличивались, они начинали расширять свою территорию путем вытеснения и сокращения численности соперников. Популяция маори представляла собой постоянно меняющуюся мозаику племенных групп, поддерживающую определенный уровень плотности путем территориальной агрессии. Как и у львиных популяций Кении, территориальная агрессия служила для маори средством экологического контроля.