О природе сакрального. К истокам духовного опыта
Шрифт:
Основываясь на индивидуальном комплексе сакрализованного, культура является «формой жизни» в том смысле, который вкладывал в это выражение Л. Витгенштейн – на всех уровня она строится на единых «условиях игры», системе знаков и символов. Сакральное можно рассматривать как грамматику данной культуры, поскольку «грамматика не подотчетна реальности. Правила грамматики изначально детерминируют (констатируют) значение и потому сами не зависят ни от какого значения и в этом плане являются произвольными» 36 . Облик традиции меняется за счет изменения набора сакрализованных объектов, субъектов и актов. Смена типа культуры, гибель и рождение этноса/нации связаны со сменой значительного корпуса сакральных объектов, либо с нарушением ее грамматики 37 . Тогда родство культур, этносов, языков основывается на родстве глубинных пластов их сакрального опыта, «можно допустить наличие в мировоззрение какого-то надэтнического страта, который сообразно ходу этнической истории может разрабатываться, обретать, преломляясь в языке, этническое звучание» 38 .
36
Л. Витгенштейн, цит. По: А. Ф. Грязнов. Естественный язык и понимание культурно-исторических феноменов// Заблуждающийся разум? – М., 1990, с. 241.
37
В основе культуры лежит ее основной миф, или архетип, определяющий ее лицо, программу поведения. Поэтому в каждом греке сидит Эдип, в каждом немце – Фауст (см.: К. Г. Юнг, Либидо, его символы и метаморфозы. – М., 1994, с. 46)
38
А. М. Сагалаев. Урало-алтайская мифология. Символ и архетип. – Новосибирск, 1991, с. 25.
Хаос и культура
Если культура – устойчивый духовно-мировоззренческий комплекс, образованный набором сакрализованных объектов и норм, предписаний, действий, их поддерживающих и из них вытекающих, то главным ее антагонистом выступает хаос – мир дикого, природного, несоциального, неорганизованного. Философия традиционно, в отличие от мифологии, мало внимания уделяет хаосу, хотя в последнее время, когда происходит «ренессанс» интереса к мифу и первобытности, некоторые мыслители обратили взоры к хаосу как метафизической проблеме 39 .
39
Г. Норт. Марксова религия революции. Возрождение через хаос. – Екатеринбург, 1994, с. 2—3. По М. Элиаде, «в терминах марксисткой философии истории воспроизводится Золотой Век архаических эсхатологических концепций» («Миф о вечном возвращении»). О роли хаоса для культуры также Делез и Гваттари: «Искусство заключает кусок хаоса в раму, делает из него хаос – составное целое, которое становится ощутимым, то есть извлекает из него хаоидное ощущение как разновидность; наука же заключает его в систему координат, делает хаос реферированным, и он становится Природой, откуда она извлекает алеаторную функцию и хаоидные переменные». (Делез, Гваттари. Что такое философия?)
Мифологический хаос противостоит космосу или порядку и характеризует начальное, либо периферийное состояние мира. Собственно, хаосу соответствует безвременье и безпространственность, потусторонность и небытие 40 . Одновременно хаос выступает «строительным материалом» для созидания космоса путем внесения меры в первичную беспредельность, или отсекания лишнего 41 . Вспомним, что царь-жрец в индоевропейских языках – это «проводящий пограничные линии», которые можно понимать и как разрезы. Разрезание и съедание жертвы символизирует творение мира. В греческой мифологии Хаос вместе с Геей и Эросом отнесен к созидающим мир первопотенциям. По Гегелю, Хаос составляет единство трех происходящих из него сил: Геи – положительной основы, Тартара – небытия, отрицательного начала и Эроса – связующего начала 42 . В римской мифологии хаос символизировался образом двуликого Януса, сам образ которого несет идею нерасчлененности, непроявленности формы, но и входа/выхода (точка бифуркации). Современные же физики склонны рассматривать хаос как сверхсложную и непознанную пока форму порядка 43 . Похоже, что основные успехи науки последнего столетия следует связать с обращением ученых к плодотворной идее творящего хаоса в таких формах как диалектика, эволюция, бессознательное, квантовая механика, синергетика.
40
Архаическое сознание не знает ни подлинного небытия, ни смерти. Цикличность всех процессов в мире предполагала перерождение и переход из одной формы жизни – в другую. Как правило, души умерших обитали в нижнем, или верхнем мирах, где могли готовиться к очередному воплощению в этом мире. Мифологическое сознание не терпит пустоты, поэтому небытие как «ничто» ему чуждо. Мифопоэтически нельзя помыслить того, что нельзя представить. А любой образ отрицает небытие.
41
Понятие хаоса берет начало в мифологии и является универсальной для всех культур. Генезис хаоса чаще всего скрыт, мифы отводят ему место первичной субстанции. Так, библейская «Книга бытия» сообщает, что вначале не было ничего, только безвидное и пустое водное пространство, над которым витал дух-Бог. Вода – вообще часто употребляемая метафора хаоса, ведь она обладает свойством бесформенности, способна заполнять собой любые пустоты. В какой-то мере вода – это более плотная, более явная форма духа, нечто, обладающее качествами пустоты. В мифах о творении мира у финских народов фигурирует первичный океан, в котором плавает утка. Нырнув несколько раз, утка достигает дна, берет там кусочек глины и создает из нее земную твердь. Во многих мифологиях мир творится богами из тела убитого чудовища. Так, в аккадском мифе бог Мардук убивает и разрезает пополам тело чудища Тиамат (море), создавая из одного куска небо, а из второго – землю. Скандинавские боги-асы во главе с Одином убивают великана и заполняют кусками его телом первозданную бездну Гинунгагап. В китайской мифологии хаос называется Хунь-дунь и представляется как первозданная водная стихия в полном мраке, напоминающая взболтанное содержимое яйца. В других сюжетах Хунь-дунь – уже существо с признаками первозданной нерасчлененности. Два божества просверлили в нем семь отверстий, которыми обладают все люди, отчего Хунь-дунь умер. Во всех этих сюжетах для нас важны следующие моменты: чудовище (нечто безобразное, бесформенное), разрезание на части (придание формы, создание новых форм), бездна (пустота, принимающая иногда образ водного пространства). Подобные мифы можно найти у многих народов в любых частях света.
42
Категории «закон» и «хаос». – К., 1987, с. 54.
43
Категории «закон» и «хаос». – К., 1987, с. 219—220.
Хаос необуздан, активен и в мифологии часто метафорически изображается как Змей, либо просто способная поглотить пасть, «зияние» (= греч. «хаос»), бездна. Поскольку мифологическому мышлению не свойственны столь абстрактные идеи как абсолютное и небытие, то хаос содержит в себе и умервщляющие, и рождающие начала 44 . Первичная картина мира, характеризовавшаяся противопоставлением социального и дикого («вареного и сырого», по К. Леви-Строссу), сотворенного и хаотического, постепенно сменилась тринарной, в которой, похоже, преодолевается самосакрализация культурного мира, который начинает рассматриваться как арена борьбы позитивного, космического/сакрального принципа и негативного – природного, дикого 45 . Если дуальная система предполагала, что все «наше» позитивно и равнозначно сакральному, то в троичной модели «средний мир, существующий на стыке, соединении верхнего и нижнего, является как бы „снятием“ противоположных характеристик. По отношению к ним, понимаемым как тезис и антитезис, средний мир – синтез» 46 . Сохраняя все признаки хаоса, первопотенции, базиса сотворенного мира (собственно «мир» – это социальный, культурный, средний уровень бытия) за низом, культура фактически признала, что миром подлинного хаоса, подлинной драмы борьбы вечных антагонистов является средина – само общество и человек. В нем постоянно сталкиваются природные инстинкты и социальные нормы.
44
Здесь уместно вспомнить широко распространенный мифологический сюжет об умирающем и воскресающем боге, в котором можно видеть и сакральный акт инициации, и ритуальное умирание шамана во время камлания, и смерть-рождение старого и нового года в особые «критические» для мира даты. Наиболее известные возрождающиеся боги – египетский Осирис, малоазиатский Аттис, греческий Дионис и новозаветный Христос.
45
Переход от бинарной модели к тринарной как правило связан с началом истории и появлением идеи «золотого века». Прошлое представляется тут как время, когда царила сакральная гармония и связь Неба и Земли была тесной. Но некое нарушение первичного равновесия (меры) заставило божеств/правителя, или жрецов/шаманов отделить Небеса от Земли (см. Дерк Бодде. Мифы Древнего Китая // Мифологии древнего мира. – М., 1977, сс. 385—390). А как писал У. Б. Йейтс, «создатели саг придумали белку, снующую вверх-вниз по стволу священного ясеня Иггдрасиль: она доносит слова дракона, оплетающего корни древа, орлу, сидящему в кроне, и слова орла дракону» – здесь уже белка (вспомним: «мыслью/мысью растекаться по древу») выступает посредником между хтоническим-хаотическим началом и небесным сверх-эго. Через эти символы актуализировалась «третья сила» – собственно жречество, или священнослужители, устанавливающие традицию, и сама традиция. То есть культура и «культработники» рассматриваются как системообразующая социальная группа, формирующая тринарную систему мира. См. также об этом главу «Третья сила» в моей книге «Сатанизм и шаманство».
46
Традиционные мировоззрения тюрков Южной Сибири… с. 101.
Но отношения хаоса и культуры нельзя назвать в привычном смысле антагонистическими, а скорее диалогическими и симбиотическими; всякое культурное событие, инновация, изменение в духовном коде конкретного социума, следует рассматривать как со-бытие неординарное, знаменуемое вторжением потенций хаоса в размеренное течение культурного бытия/времени. Здание культуры сооружается на фундаменте инстинктов, природных первопотенций, облекаемых в социально
Культура не просто сооружается из ответов на вызовы хаоса – вне вызовов хаос остается попросту невидимым, непроявленным; всякое появление сакрального выглядит как акт вторжения хаоса, требующий культурного ответа в виде жертв и сакрализаций 47 . Хаос воспринимается как таковой только в рамках столкновения с культурой как особой системой, которая, в свою очередь, представляется неким ухом, или глазом, которые вслушиваются и вглядываются в хаос в ожидании возможных посланий. Их следует отделить от шумов, расшифровать и пополнить им коллекцию сакральных объектов 48 . «Тело» культуры создается из цепи удачных ответов, удачных расшифровок этих священных посланий. Она как бы вырастает из среды – ландшафта, климата, растительного и животного мира, всего того, что является источником жизни общества и источника вызовов, которые оно воспринимает. Но окружающий дикий мир амбивалентен – он несет в себе как негативные вызовы (голод, засуха), так и благие (урожай, удачная охота). Культура, гармонизируя отношения социума со средой (и в этом изначальная экологичность культуры), имеет основной своей целью не действительное, а возможное, желаемое; она всецело стоит на пути, ведущем от Танатоса к Эросу, от небытия к «вечной жизненности».
47
Концепцию «вызова-ответа» как весьма удачную мы заимствуем из историософии А. Тойнби. В этом отношении ценны также идеи М. Бахтина и М. Бубера о значении диалога в культуре и религии.
48
Статья Е. С. Новик «Архаические верования в свете межличностной коммуникации» (Историко-этнографические исследования… с. 110—163) рассматривает содержание первобытной религии в качестве двусторонней коммуникации. Эта идея, которая постоянно проводится в нашей работе, возникла у нас еще до знакомства со статьей Е. С. Новик.
Хаос тревожен, но амбивалентен, может быть как опасным, так и благим, в нем выделяются два вектора силы, его, и всю действительность из него творящих – Эрос и Танатос, Жизнь и Смерть. Всякое низведение, ущерб, расчленение, упрощение есть Танатос, а любое возвышение, избыток, присоединение, рост – Эрос. Естественно, вся жизнь, как социальная, так и дикая, имеют целью движение по пути Эроса, ведущему к буйству сил, росту потребления и размножения. Но Эрос сам по себе не преодолевает хаос, а питает его, являясь неотъемлемой его частью, поскольку избыток есть таким же нарушением меры, как и ущерб, недостаток. Борьба организмов, видов, культур есть антагонизм индивидуальных Эросов. Культура отлична от хаоса наличием понятия о мере, которая способствует ограничению и обузданию индивидуалистических устремлений, подчинением их сакрализованным нормам как коллективной воле.
Если горизонтальный срез обнаруживает в хаосе две первосилы, то вертикальная структура хаоса (если уместно говорить о структуре хаоса) выявляет две степени его организации: небытие – антиорганизацию, и сверхбытие – сверхорганизацию. Первый соответствует «низу», пассивной аристотелевской материи, второй – «верху», форме, а срединный мир предстает как брак материи и формы, порождающий всё действительное. В «мире сем» есть объекты более приближенные к «низу», а значит – «без-образные», неоформленные и те, которые более сложны, правильны, т. е. близки к образцам сверхбытия (иерархия вещей, как правило, определяется эстетической их оценкой). Для культуры таким «низом», основанием, небытием выступает дикий мир, где есть своя борьба Эроса и Танатоса, но неприемлемая уже для человека; природное есть не-бытие, смерть для культуры. Впрочем, сверхбытие также опасно для культуры, поскольку оно не может его вполне понять и принять. Характерно, что «дикий», «дивый» часто означает не только природное (девственное), но и божественное. «Идеальный космос и идеальный хаос в предельных своих проявлениях сближаются (ср. „благой хаос“ сатурналий), а на уровне мифологических персонажей это означает связь магико-юридических божеств (богов единства) с хаосом и их возможное противопоставление творцу и царю космоса (богу разделения)» 49 . В приведенном отрывке хаос и космос меняются местами: космосу более необходимо единство, охранительная функция, творец же – бог разделения, т. е. разрушения уже имеющегося порядка. Он – бог хаоса ради космоса. Традиционный мифологический сюжет о борьбе двух родов или поколений богов (суры – асуры, олимпийцы – титаны, асы – ваны) повествует о вечно становящемся космосе, о превращении благого в косное, хаотическое, о вечном обновлении и совершенствовании. Боги разделения неизбежно превращаются в богов единства, революционеры превращаются в консерваторов, инновация пополняет традицию.
49
Е. Г. Рабинович. Выработка стратегии поведения в поздней античности (Феб – Люцифер) //Этнические стереотипы поведения – Л., 1985, с. 102
Традиция – сопротивление сознания бытию, а инновация – следование бытию. Чем выше число инноваций, тем очевиднее перед нами «горячая культура», тогда как традиционность культуры определяет степень ее «холодности». Фактически, культура может быть только традицией, а значит «горячая культура» является набором культур, которые конкурируют, взаимопроникают и формируют амальгаму (см. статью «Духовная непрерывность» в приложении). Интересно, что при изменениях состояний сознания меняется и язык (не только лексика, но и грамматика, синтаксис; о метаморфозах индивидуальной речи при измененных состояниях сознания 50 ). Таким образом, не только перемены бытия вносят изменения в язык как инструмент отражения этого бытия, но и изменение сознания 51 . Впрочем, это не удивительно, поскольку сознание следует рассматривать как знаковую систему, тесно связанную с речью. Но если речь структурируется законами грамматики и синтаксиса, то сознание организуется на основе полученного сакрального опыта (см. «Индивидуальное сакральное»).
50
Л. Л. Спивак. Язык при измененных состояниях сознания// Природа, №5, 1988
51
Существует широко употребляемый термин «измененные состояния сознания» (ИСС), но скорее следует рассматривать их как «измененные состояния восприятия». Но эта проблема выходит за рамки нашей темы, т. к. ставит перед необходимостью определения, что такое сознание вообще, как оно соотносится с восприятием. Если вкратце, то я понимаю сознание как внутренний космос, формируемый личностью вокруг какого-то набора сакрализованных ценностей. Естественно, акт смеха, или опьянения, или страха сами по себе сознание не сменят, если они не затрагивают ценностные ориентиры. Последние же меняются в актах вызова-ответа, которые могут как совпадать с каким-то страхом/смехом/опьянением, так и не совпадать. Акт изменения сознания всегда сакрален, чего нельзя сказать об акте изменения восприятия. В акте изменения сознания индивид получает новый ценный опыт, а изменение восприятия не обязательно имеет дидактический смысл. Изменение сознания невозможно без одновременного изменения восприятия (вспышка, озарение), но изменение восприятие может сущестовать и само по себе, без каких-либо последствий для сознания.
Культура обращена лицом к сверхбытию как той силе, которая способствует постоянному росту. Сам по себе «низ», не смотря на его рождающую силу, не способен родить без санкции «верха», без оплодотворения сверхбытием 52 ; очевидно, это следует понимать как невозможность менее организованного мира породить нечто новое, более сложное, выходящее за рамки уже известного и подчиненного действующим законам. Хаос как активная стихия являет себя лишь в моменты столкновения со срединным миром. Именно в актах нарушения нормального течения событий человек обнаруживал деятельность божеств, которая простым смертным ничем иным представляться не может, как нарушение цикличности бытия, как катастрофа. Как писал К. Г. Юнг, «в этом-то и состоит противоречие языческих богов. Как силы природы, они одновременно являются и целительными, и вредными для людей… Противоречие это смягчается, когда каждая из обеих сторон данной природной силы воплощается отдельно или когда ее воображают одним божественным лицом, но символизируют различно каждую из сторон ее двойного образа действия – благотворную и гибельную» 53 . Вспомним, что и боги политеистических религий, и библейский Бог проявляют свою власть, являет себя в необыденных, катастрофических событиях. Бог, если он один, вынужден быть амбивалентным. И этим он становится похож на человека, только очень сильного и могущественного.
52
Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири…. С.104. Взаимоотношения «двух хаосов» указывают на их генетическую близость. «Трехчленная структура сводится к двухчленной, причем „спресовываются“ не смежные, а крайние члены: птицы и хтонические животные противостоят копытным» – Т. В. Цивьян. Змея = птица: к истолкованию тождества// Фольклор и этнография. – Л., 1984, с. 53. В некоторых мифологиях тесная связь «низа» и «верха» понимается как брак Неба и Земли. Естественно, итогом такого брака выступает собственно срединный человеческий мир.
53
К. Г. Юнг. Либидо, его метаморфозы и символы. – М., 1994, с. 410.