О приятных и праведных
Шрифт:
Эта типичная для него четкость и даже это стремление в самую решающую минуту оставить крошечную лазейку для Венеры, Купидона и Прихоти отозвались в Поле приливом такой любви, что ей стоило труда держать себя в руках.
— Вот только близнецы, Пола…
— А что близнецы?
— Они не настроены против меня?
— Нет, что ты, родной! Они сохранили любовь к тебе нетронутой, я точно знаю!
От нечаянного ласкательного словечка, от образа детей у Полы защипало в глазах. Она отвернулась, смаргивая слезы, и первый раз за все время
— Ох, слава тебе Господи! И когда же их можно… Постой, так мы что, — решили?
Пола вновь повернулась к нему, уже не заботясь о том, что он увидит ее слезы.
— Ричард, подумай, спроси себя, — ты действительно этого хочешь?
— Пола, да ты… Да, Пола, да и еще раз да! Пожалуйста, дай мне руку…
Пола придвинулась к нему. Их руки встретились, их колени соприкоснулись. Обоих била дрожь.
— Ой, Ричард, только не здесь… Вдруг кто-нибудь…
— Нет, здесь.
Американцы, которые вернулись назад в надежде без помех наглядеться на Бронзино, торопливо отступили прочь.
— Пола, я снова влюбляюсь в тебя, отчаянно, без памяти…
— А я тебя и не переставала любить, ни на секундочку.
— Слушай, пошли домой, — прямо сейчас, ты не против? Я хочу поцеловать тебя как следует, хочу…
Они вскочили на ноги. Ричард воровато оглянулся на спину смотрителя и подошел к Бронзино. С наслаждением провел рукой по полотну, лаская пальцами замершие в легком касании уста Венеры и Купидона. Потом схватил Полу за руку и потянул за собой. Они покинули галерею бегом. Смотритель обернулся и принялся озабоченно пересчитывать картины.
Глава тридцать девятая
— Не хотите ли выпить? — сказал Дьюкейн.
— Спасибо. Глоточек хереса, пожалуй.
— Камин не мешает? Не слишком жарко для вас?
— Нет, мне как раз нравится. Вы правда чувствуете себя нормально?
— Во всяком случае, гораздо лучше. А как Пирс?
— Пирс в прекрасной форме. Кстати, шлет вам большой привет. Велел обязательно сказать, что большой.
— И ему такой же. Садитесь, прошу вас. Так приятно, что вы зашли!
Мэри Клоудир скинула на пол легкое пальто и неловко села, скованно держа перед собой рюмку хереса, как если бы держала что-то непривычное — револьвер, например. Рука у нее дрогнула, и на белое, в синюю тянутую клетку, платье пролилось несколько капель, слегка замочив ей бедро. Она с любопытством огляделась. Красивая комната, обставленная со сдержанным благородством, полная — на вкус Мэри, даже слишком — неярких, но примечательных безделушек. Они лежали на полированных поверхностях, похожие больше на игрушки, чем на детали интерьера. Мэри взглянула в залитое солнцем окно на невысокие ухоженные дома напротив, со свежеокрашенными парадными дверьми и чугунными ящиками для цветов, и у нее упало сердце. Как мало я о нем знаю, подумалось ей.
— Как чудесно все получилось у Ричарда с Полой, разве нет? — сказала она.
— Великолепно.
— Я страшно рада. Они так счастливы, — веселые, совсем как дети. — Она вздохнула. — Но вас это не удивило? Я представления не имела, что у них такое на уме. Пола ужасно скрытный человек.
— М-мм. Несколько неожиданно, это правда. Что ж, бывает. Жизнь преподносит порой сюрпризы. И прочее.
Мэри перевела взгляд на Дьюкейна, который топтался, как зверь в загоне, на другом конце комнаты, за креслом с высокой спинкой, на которую в эту минуту оперся, слушая ее. Он был одет, за что рассыпался в извинениях, в черный шелковый, в паутине красных звездочек, халат поверх темно-красной пижамы. Такое облачение придавало ему несколько экстравагантный вид — отчасти что-то испанское, что-то от актера или танцовщика.
— Как было в пещере, Джон? Пирс ничего мне не рассказывает. А воображение все рисует жуткие картины. Мне снятся кошмары по ночам. Вы думали, что погибнете, да?
Дьюкейн тяжелее облокотился о спинку кресла.
— Что вам сказать, Мэри, — проговорил он с расстановкой. — Пожалуй. Пирс не струсил, держался молодцом.
— Не сомневаюсь, что вы тоже. Вы не могли бы рассказать, как это было, описать все с самого начала?
— Не сейчас, Мэри, если можно. Я видел там, в темноте, — прибавил он, — ваше лицо, странным образом. Расскажу вам — со временем.
Его властный тон вселил в нее спокойствие.
— Ну хорошо. Главное — что расскажете. Так вы приняли решение, Джон?
— Какое решение?
— Вы говорили, что должны принять решение относительно другого человека.
— А, да. Это я решил.
— И решение оказалось правильным?
— Да. В этом деле я навел порядок. И во многом другом. Прямо скажем, почти во всем навел порядок.
— Что ж, похвально.
— Какое там, знали бы вы! — сказал Дьюкейн. — Виноват. Нервы все еще подводят.
Мэри неуверенно улыбнулась. И с неожиданным для себя ожесточением отозвалась:
— А я вообще ничего о вас не знаю!
— Как, мы ведь знакомы не первый год?
— Да нет. Мы замечали друг друга, как замечают привычные детали пейзажа — строения, станции железной дороги, — то, мимо чего проезжаешь по пути. Обменивались привычным минимумом общепринятых фраз.
— Вы несправедливы к нам! Мы понимали друг друга. У нас с вами много общего.
— Нет, я не такая, как вы, — сказала Мэри. — Вы — существо иной породы.
Она обвела взглядом комнату, вещицы, похожие на детские игрушки. За окном солнечный, душный вечер полнился приглушенными на расстоянии звуками.
Дьюкейн обескураженно покрутил головой:
— Подозреваю, что мне отпущен сомнительный комплимент!
Мэри смотрела на его худое загорелое лицо, на тонкий нос, характерный абрис сухих темных волос.
Разговор их казался ей пустым, словно прерывистый, неритмичный барабанный бой. Она поежилась.
— Неважно. Вы просто другой. Ну, мне пора.