О, Путник!
Шрифт:
— За прекрасных дам! — КОМАНДОР поднял бокал с рубиновым вином.
— За дам!!! — дружно прогремело в ответ.
Все вновь принялись за еду. Из динамиков полилась тихая, печальная и плавная фортепьянная музыка.
— Что это за инструмент? На клавесин совершенно не похоже. Как хорошо! Кто это сочинил, Сир? — ГРАФИНЯ жадно впитывала в себя грустную мелодию.
— БАРОН меня сегодня удивляет, — усмехнулся я в ответ. — Вот вам и наш суровый вояка-простак! Ишь, ты! Он у нас, оказывается, и философ, и библиофил и биолог. Да ко всему тому ещё и меломан!
— Что
— Страстный любитель музыки, Миледи…
— Понятно, — девушка задумчиво посмотрела на своего вассала, а потом закрыла глаза и некоторое время наслаждалась мелодией, невесомо стелющейся по залу. — Сир, но, всё же, кто этот композитор, что это за инструмент, кто на нём играет?
— Сию чудную музыку когда-то, сравнительно не так уж и давно, сочинил Фридерик Шопен, великий польский композитор. Инструмент называется фортепьяно, а может быть это и рояль. Не могу точно сказать, я не рискну категорично высказаться по этому поводу. Кто играет? Не знаю. Суть не в этом. Главное — музыка замечательная!
— Сир, а что такое — «польский композитор»? Это какой-то особый, избранный композитор? — не отставала от меня ГРАФИНЯ.
— Шопен был, конечно, гениальным композитором и исполнителем, но не из-за того, что являлся поляком, а потому что имел талант, то есть уникальные способности, заложенные в нём природой. А вообще, любой гений — это прежде всего гражданин Вселенной. Понимаешь? — усмехнулся я.
— Не совсем, дорогой.
— Ладно… Ну, а что касается Шопена… Есть такая страна — Польша. Кстати, она находится совсем рядом с Россией. Шопен родился в Польше, но большую часть жизни провёл во Франции. Есть и такая страна. Столица её — город Париж.
— Я знаю, Сир, — улыбнулась ГРАФИНЯ. — Я прочла «Трёх мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо».
— Вот и прекрасно… Больше читай, и всё будет в полном ажуре!
— Что такое «ажур», Сир?
— Ажур, он и в Африке ажур! — раздражённо буркнул я, вставая. — Извини, дорогая, мне необходимо сделать гостям одно маленькое объявление. Я тебя на время оставлю.
Погода за окном, наконец, наладилась. Небо было по-прежнему серым, но ветер стих, дождь и снег прекратились, сумерки готовились вступить в свои законные права.
— Господа, прошу минуту внимания! — громко произнёс я, подойдя к барной стойке. — До Земного Нового Года осталось всего три дня. Этот праздник у нас, у Русских, особенный. Его очень любят, почитают и ценят. Приглашаю вас всех в гости. Соберёмся тридцать первого декабря в десять часов вечера в замке БАРОНА на Первом Острове. Места там прелестные: горы, озёра, ручьи, водопады, сосны, ели. Живности всякой видимо-невидимо. Устроим настоящий средневековый бал с праздничным фейерверком, потом поохотимся, порыбачим, съездим на море, оно там недалеко. Покатаетесь на легендарных Горных Жеребцах. Словом, хорошо, от души, отдохнём, расслабимся, повеселимся!
— Спасибо, Сир! — проворковала МАРКИЗА. — Великолепное предложение. Я так давно не была на настоящем балу. Боже мой, надо же успеть приготовить наряды! Чёрт возьми, осталось всего три дня!
Все рассмеялись. Я подошёл к девушке, улыбнулся, поцеловал ей руку, ощутил тонкий свежий аромат её духов.
— Сударыня, не следует вспоминать о Боге и о чёрте почти одновременно. Это плохая примета.
— Простите, Сир…
— Да ничего, ничего… Вы, надеюсь, понимаете, что бал будет именно в средневековом стиле?
— Да, Сир.
— Изучите, пожалуйста, обычаи и наряды того времени. В случае необходимости проконсультируйтесь с ГРАФИНЕЙ, — жёстко произнёс я, но потом спохватился. — С ГРАФИНЕЙ встречаться не надо! Дамы вы обе своеобразные, жёсткие, язвительные, язычки у вас, однако, страшнее ста пистолетов.
— Чего страшнее, Сир? — удивилась ГРАФИНЯ.
— Злые языки страшнее кинжала! — нервно насупился я. — Понятна вам эта аллегория?
— Да, Сир…
— МАРКИЗА, надеюсь, вы помните, что Барьер пропускает сквозь себя только определённую органику? Так что о ювелирных украшениях и всяких там аксессуарах, содержащих метал, и что-либо иное ему подобное можете забыть.
— Ах, Ваше Величество! Это ужасно! — МАРКИЗА побледнела и заломила руки в неподдельном отчаянии. — Как же мне быть, что делать!? Я не желаю выглядеть на балу серой мышью! Это даже невозможно представить! Боже, помоги мне! Я в полном расстройстве!!!
— Не расстраивайтесь так, голубушка! Бог высоко, а я близко, — БАРОН приблизился к МАРКИЗЕ и слегка поклонился. — Во-первых, вы прекрасны и совершенны и без всей этой мишуры. А во-вторых, неужели вы думаете, что где-нибудь, в потаённых закромах моего замка не найдётся пара-тройка безделушек, способных придать такой великолепной ДАМЕ подобающие ей шик и блеск!?
— О, БАРОН! Как вы милы! Заранее благодарю вас! Остались оказывается ещё во Вселенной настоящие Рыцари! Настоящие мужчины!!! — у МАРКИЗЫ вдруг увлажнились глаза.
Девушка присела в глубоком реверансе, а потом бросилась к БАРОНУ, обняла и легко расцеловала его в щёки, а потом бесстрашно впилась в его губы! Мастер Меча покачнулся, побагровел, застонал, с трудом оторвался от МАРКИЗЫ и торопливо отошёл в сторону. Как он не упал и не умер, в такой-то ситуации, мне было не понятно!?
— Я сейчас навзрыд заплачу и брошусь со скалы полуострова Осима в бушующие ледяные воды океана, — буркнул ПОЭТ. — Сир, эпитафия на моём надгробном камне за Вами, за истинным Поэтом.
— Я ещё никогда не сочинял эпитафий. Надо попробовать. Интересно, что из этого получится? А на вашем надгробном камне я бы начертал: «Вечного тебе творческого экстаза, мой добрый друг, и на том свете!».
— Спасибо, Сир! Огромное спасибо!!!
— Не за что… Приходите ещё!!!
— Сир, — усмехнулась МАРКИЗА. — Вы не забыли, что Третий Советник — Бессмертный?
— Абсолютного бессмертия не бывает, милочка вы моя. Всякое может случиться и произойти. Всё проходит… Возможно, пройдёт и это… — мрачно усмехнулся я.