О размышлении
Шрифт:
Глава 5
О том, что мы никоим образом не должны печься о других до такой степени, чтобы пренебречь самими собою
6. Вот, с одной стороны, то, что я порицаю, а с другой – то, что одобряю. Я могу лишь порицать Вас, если Вы посвящаете все свое время и способности делам, ничего не оставляя РАЗМЫШЛЕНИЮ, и полагаю, что не меньше порицал бы Вас познавший из уст Соломона, что «знающий умеренность в делании своем приобретет мудрость» (ср. Сир 38, 25). Впрочем, и само делание не служит ничему, если не предваряется размышлением. Если Вы хотите стать всем для всех по примеру [Апостола], сделавшего это первым, могу только похвалить Ваше смирение, однако при условии, что оно будет полным; а как это может быть, если Вы стали всем для всех, кроме себя самого? Ведь и Вы человек; стало быть, чтобы Ваша преданность была полной, нужно, чтобы она, распространяясь на всех, распространялась и на Вас. Иначе, как говорит Божественный Учитель, какая польза приобрести всех, если Вы потеряете себя? (см. Мф 16, 26). Итак, поскольку Вы стали всем для всех, будьте таковым и для себя. Неужели единственный человек, лишенный Вас, будете Вы сами? Неужели Вы всегда будете пребывать вовне и никогда внутри? Неужели будете единственным, кого Вы не сможете принять в свой черед, когда принимаете каждого в его черед? Вы должник мудрецов и неразумных; неужели Вы ничего не должны сами себе? Мудрец и неразумный, свободный и раб, богач и бедняк, мужчина и женщина, юноша и старец, духовный и мирской, праведный и грешник, – все,
Глава 6
О том, что судебная власть принадлежит скорее мирским князьям, нежели князьям Церкви
7. Но послушайте, что говорит Апостол по тому поводу, который нас занимает: «Неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими?» (1 Кор 6, 5). Немного раньше он сказал: «А вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляйте своими судьями ничего не значащих в Церкви» (1 Кор 6, 4). Так что, согласно святому Павлу, Вы, презирая свое апостольское звание, присваиваете себе низшую функцию, исполнение которой следовало бы оставить людям более скромного звания внутри Церкви. Вот почему этот великий епископ говорил другому епископу, наставляя его относительно его обязанностей: «Кто приступил служить Богу, не должен связывать себя делами житейскими» (см. 2 Тим 2, 4). Что касается меня, я не захожу так далеко и довольствуюсь тем, что советую Вам то, что для Вас возможно, не пытаясь вынуждать к геройству. Неужели Вы в самом деле полагаете, что в наши дни все, кто судятся друг с другом ради обладания благами мира сего и теснят Вас, вынуждая рассудить их притязания, довольствовались бы ответом Учителя и Вы могли бы [вслед за Ним] сказать: «О люди! Кто поставил Меня судить или делить вас?» (см. Лк 12, 14). Что бы о Вас подумали, заговори Вы таким языком? Что Вы – человек из провинции, не знающий своих прав, не ведающий о прерогативах своей верховной власти, позорящий престол, на который вознесен, и принижающий апостольское достоинство. Вот что сказали бы люди. Однако говорящие так оказались бы в затруднении, если бы нужно было ответить, когда это видано, чтобы кто-либо из апостолов соглашался быть судьей в людских распрях, заниматься делением наследства и распределением земель. Я вижу в Писании, что апостолы представали пред судьями, но нигде не вижу, чтобы они были судьями сами. Они ими будут, но этот день еще не настал. Разве слуга унижает свое достоинство, когда не желает встать выше своего господина, или ученик – возвыситься более своего учителя, или сын – не преступать пределов, поставленных отцами? А сам Господин и Учитель говорит вам: «Кто поставил Меня судьей между вами?» Так что же, Вы, Его слуга и ученик, почтете для себя бесчестьем, если не будете судить всех подряд? Полагаю, что мы не постигли истинной ценности вещей, если находим, что апостолы и их преемники, поставленные судить выгоды высшего порядка, умалят свое достоинство, не соглашаясь быть судьями в подобных разногласиях. Вполне можно пренебречь возможностью произнести свой суд по поводу убогих земных выгод, если ты призван однажды судить ангелов небесных. Потому Вы должны применять свою власть судии к грехам человеков, а не к их земным владениям, ибо только ради этого вы получили ключи Царства [Божия]: дабы затворить его врата для грешников, а не для собственников. Тому доказательство – слова Господа: «Знайте, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи» (Мф 9, 6). А в чем Вы видите более величия и могущества – в разделении наследства или в прощении грехов? Нельзя даже и сравнить эти две власти. Преходящие земные интересы имеют своих судей: царей и князей мира сего; по какому же праву Вы посягаете на их права? И почему пожинаете на чужом поле? Не то чтобы Вы были этого недостойны; скорее, это недостойно Вас – заниматься такими делами, когда Вы призваны к гораздо более важным. Впрочем, если иногда Вы бываете к этому вынуждены, помните, что Апостол сказал: «Если вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела?» (1 Кор 6, 2).
Глава 7
О том, что прежде всего следует исполнять долг благочестия и размышлять о вечном
8. Но одно дело – посвящать этим делам по необходимости несколько минут, а иное – отдаваться им целиком и добровольно, словно речь идет о значительных вещах, достойных того, чтобы человек Вашего звания занимался ими и был поглощен. Я никогда не закончил бы, если бы захотел сказать Вам все слова правды, справедливости и силы, которые приходят мне нынче на ум; но поскольку время лукаво, я ограничусь лишь тем, что посоветую Вам не отдаваться действованию ни целиком, ни постоянно, но отдавать хоть часть своего времени и сердца размышлению. И конечно, Вы должны заметить, что, говоря таким языком, я гораздо больше считаюсь с тем, что есть, нежели с тем, что должно бы быть; впрочем, уступать необходимости не возбраняется. Несомненно, что если бы мы были вольны делать все, что нужно делать, следовало бы предпочесть всему и упражняться – пусть не исключительно, но хотя бы более остального – в том, что благо для всех, а именно – в благочестии. Сам разум неотразимо доказывает это.
Вы спросите, что я имею в виду под благочестием. Оно означает предаваться размышлению, и не думайте, что я держусь по этому поводу иного мнения, чем тот, кто именовал благочестие поклонением и служением Богу; никоим образом! И если Вы поразмыслите над этим, то увидите, что мои слова, по крайней мере, отчасти, имеют тот же смысл, что и его. И действительно, что более подобает в служении Богу, чем то, к чему Сам Бог увещевает нас устами псалмопевца: «Пребывайте в святом отдохновении и познавайте, что Я – истинный Бог» (Пс 46 (45), 11). Вот самая главная роль размышления. Впрочем, разве есть что-либо более благое для всех, чем то, что, посредством некоего спасительного предвосхищения, берет на себя роль самого делания, каким-то образом совершая и заранее устрояя все то, что предстоит сделать впоследствии? Однако нужно следовать этому пути, если мы не хотим, чтобы вещи, которые могут быть чрезвычайно полезны, при условии, что совершены с предусмотрительностью и благоразумием, не стали вредны и пагубны, будучи сделаны с поспешностью. В этом, если у Вас остались еще кое-какие воспоминания, Вы весьма часто будете убеждаться сами при решении дел, которые поступают в Ваш суд, а также важных вопросов, разрешение которых находится в Вашем ведении.
Первый плод размышления – очищение его собственного источника, то есть души, в которой оно совершается. Затем оно приводит в порядок чувства, направляет поступки, умеряет крайности, сообразует нрав, побуждает к жизни порядочной и честной; наконец, дает знание вещей Божественных и человеческих. Благодаря ему хаос уступает место порядку. Оно сближает расходящееся и собирает рассеянное, проникает в тайное, усердно ищет истину, исследует то, что имеет лишь ее видимость, и разоблачает ложь и фальшь. Оно заранее устрояет и выверяет все, что предстоит сделать, и возвращается к уже сделанному, дабы в душе не осталось ничего неисправного или нуждающегося в исправлении. Наконец, в процветании оно прозревает оборотную сторону, а в [нужде] словно бы и не чувствует ее. Эти два следствия – плоды силы и благоразумия.
Глава 8
О том, что благочестие и созерцание порождают единство и созвучие четырех основных добродетелей
9. Здесь время сказать о сладостном созвучии добродетелей и о связи, какою они соединены и соподчинены друг другу. Мы только что видели, что благоразумие – мать силы и что всякое решение, не исходящее от благоразумия, следует относить на счет безрассудства, а не силы. К тому же благоразумие, сделавшись арбитром между чувственными удовольствиями и жизненными потребностями, держит их в разумных пределах, убавляя от первых излишнее и прибавляя вторым недостающее, и тем самым производит на свет третью добродетель – умеренность. Ведь размышление видит неумеренность как в упрямом отказе от необходимого, так и в готовности принять излишнее; ибо эта добродетель состоит не только в том, чтобы урезать лишнее, но и в том, чтобы предоставить необходимое. Это чувство Апостол не только хвалит, но и говорит о нем как о своем собственном, когда советует заботиться о своей плоти, не угождая при этом своим прихотям. Ведь говоря: «Попечение о плоти не превращайте в похоти» (Рим 13, 14), он осуждает излишества, но не отвергает необходимого. Итак, умеренность можно было бы определить как добродетель, которая держится необходимого, следуя слову философа: ничего лишнего.
10. Наконец, что касается справедливости, еще одной из четырех добродетелей, то разве не очевидно, что размышление готовит ей путь в душе [человека]? Ведь для того, чтобы наш ум обрел меру справедливости, нужно, чтобы он погрузился в себя; а мера эта – в том, чтобы не делать другим того, чего мы бы не желали себе, и, напротив, поступать с ближними так, как мы желали бы, чтобы они поступали с нами. В этом вся справедливость.
Однако справедливость никогда не бывает одна: заметьте, в какой тесной связи и в каком гармоничном единстве она находится с благоразумием и крепостью, о коих мы говорили выше. Если справедливость состоит отчасти в том, чтобы не делать другим того, чего мы не желаем себе, а достигает полноты в исполнении слова Божественного Учителя: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф 7, 12), то ясно, что это невозможно, если сама воля, которая дана нам в обоих случаях за правило, сама не научится следовать правилу настолько, чтобы не вожделеть лишнего и не отвергать необходимое; а ведь умеренность как раз в этом и состоит.
Наконец, сама справедливость, чтобы не перестать быть собою, не должна удаляться от меры, которую предписывает ей умеренность, говоря устами Мудреца: «Не будьте справедливее, чем нужно» (ср. Еккл 7, 17). Тем самым она словно дает понять, что справедливость не заслуживает своего имени, когда ее правилом более не является умеренность. Более того: самая мудрость подчиняется узде умеренности, ибо святой Павел со своей мудростью, данной ему свыше, говорит: «Не будьте мудрее, чем следует, но будьте мудры с воздержанием» (ср. Рим 12, 3). С другой стороны, Господь в Евангелии учит нас, что умеренность, в свою очередь, нуждается в праведности, когда Он осуждает воздержание тех, кто постится лишь для того, чтобы показать себя перед людьми (см. Мф 6, 16). Воздержания у таковых было довольно, ибо они лишали себя пищи, но справедливости недоставало, ибо они желали своим постом угодить не Богу, а людям.
Наконец, как быть справедливым и умеренным без крепости, если очевидно, что нужна сила, притом незаурядная, чтобы уметь удержать свои желания и нежелания в узких границах между излишним и недостающим, так, чтобы и воля держалась этой точно определенной, единственной, строго неизменной середины, одинаково удаленной от всякой крайности, ясно установленной, такой, как предполагает самое понятие добродетели?
11. Так прошу Вас, скажите мне, если сможете, к какой из этих трех основных добродетелей Вы отнесете эту середину, столь тесно касающуюся их всех, что ее можно счесть свойством каждой из них: ведь разве не в золотой середине состоит добродетель, разве нельзя сказать, что эта середина и есть самая добродетель? Однако если бы было так, то не существовало бы нескольких добродетелей, а все они составляли бы одну-единственную. Так что не лучше ли сказать, что, поскольку нет добродетели вне этой середины, то последняя есть как бы сущность и душа всех добродетелей; ибо она столь сильно сближает их между собой, что они как бы образуют единое целое. В таком случае мы еще более склонны полагать, что так и есть, что [добродетели] не просто причастны золотой середине в определенной степени, но обладают ею полностью каждая [добродетель] по отдельности. В самом деле, что более присуще справедливости, чем эта золотая середина, о которой мы говорим? Она не может от нее удалиться, не перестав воздавать каждому то, что должно, а ведь именно в этом она и состоит. То же самое я могу сказать об умеренности (temperatio), ибо очевидно, что она названа так потому, что заключается в определенном темпераменте (temperamentum). Что касается крепости, то и тут невозможно отрицать: она проявляется в том, чтобы устранять пороки, посягающие на золотую середину и всяким образом нарушающие ее; именно крепость ее защищает и делает фундаментом добра и престолом добродетели. Стало быть, справедливости, крепости и умеренности свойственно держаться золотой середины, а различает их то, каким образом каждая из них ее сохраняет: справедливость поддерживает и питает волю; крепость определяет, как она действует, и только умеренность делает возможным обладание ею, а также ее использование. Теперь мне осталось только сказать, что благоразумие также не чуждо этому восхитительному союзу добродетелей. Разве не оно первым открывает и распознает эту золотую середину, когда понятие о ней, по нашему нерадению, стирается в душе, вытесняется ревнивым самовластием порока в густой мрак, который тот влечет за собою? Потому-то мало кто из людей способен ее распознать, а стало быть, весьма мало тех, чей удел – благоразумие. Итак, справедливости свойственно искать этой середины, крепости – овладевать ею, а умеренности – сохранять ее. Я вовсе не собирался рассуждать о добродетели, а только хотел показать, как важно усердное размышление, ибо благодаря ему мы познаем эти и другие подобные истины. Разве провести всю жизнь, не занимаясь деланием столь богоугодным и душеполезным, не значит потратить ее напрасно?
Глава 9
О том, что необходимо мало-помалу отойти от примера последних Римских пап, чтобы приблизиться к древним образцам
12. Но что скажут, если Вы будете столь безоглядно привержены философии, от которой Ваши предшественники несколько отошли? Ведь найдется немало людей, которые дурно истолкуют Ваш уход с дороги, проторенной предварившими Вас, и решат, что Вы делаете это для того, чтобы опорочить их добрую память. Вспомните пословицу: «Если ты поступаешь не как все, то привлекаешь всеобщее внимание». Вам не преминут ее припомнить и скажут, будто Вы стремитесь именно к этому. Впрочем, Вам сразу не удастся ни исправить все ошибки своих предшественников, ни искупить их грехи; но со временем, благодаря мудрости, которой Вас наделил Бог, Вы научитесь использовать благоприятные случаи и мало-помалу делать это. А пока извлекайте из зла, коего не Вы причиной, все благо, какое сможете.