О российской мафии без сенсаций
Шрифт:
Есть любопытные тому свидетельства. Например, в распространявшихся бакинскими террористами-анархистами листовках писалось: «Единственный язык, на котором можно говорить с нашими угнетателями — это язык пули и бомбы. И вот поднимается мстительная рука анархиста-рабочего, и совершается в первый раз в жизни бакинского пролетариата антибуржуазный, анархический террор». Все тираны, по их мнению, должны быть преданы возмездию [205] .
Российский терроризм как социальный феномен (60–90-х гг. XIX в.) — это оформленное течение, можно сказать, эпоха террора, начало которой, как утверждают многие, было положено 4 апреля 1866 г., когда в «Колоколе» появилась статья «Белый террор». Этим термином было охарактеризовано все террористическое движение в России. В действительности же «белый террор» существовал всегда, то усиливаясь, то смягчаясь. Репрессивная машина самодержавия действовала постоянно. Так что ответом на революционный террор был «белый террор» самодержавия. Насилие порождает насилие. Насилие применялась и против восставших крестьян, неудовлетворенных результатами
205
Буревестник (орган русских анархистов — революционеров) // Париж-Женева. 1898. № 1. 20 июля.
Таким образом, возможности для легальной деятельности противников тогдашних политических и социальных порядков были чрезвычайно ограничены. Условия работы сторонников не только революционных, но и менее радикальных методов действия против самодержавия серьезно влияли на взгляды революционеров, их моральные установки. Соответственно, попадая за границу, они несли на себе отпечаток революционного воспитания в условиях своей страны. С. Степняк-Кравчинский подчеркивал, характеризуя движение революционеров-шестидесятников: «В основе индивидуализм. Это было отрицание во имя личной свободы всяких стеснений, налагаемых на человека обществом. Нигилизм был страстной и здоровой реакцией против деспотизма не политического, а нравственного, уничтожающего личность в ее частной жизни» [206] . Степняк-Кравчинский хорошо знал молодежную интеллигентскую среду 60–70-х гг. XIX в. России и его свидетельство о стремлении интеллигенции к свободе личности, к независимости суждений и поступков, несомненно, соответствует действительности. Оно подтверждается и другими активными участниками революционного движения той поры. Вот что писал П. А. Кропоткин: «И в России это движение — борьба за индивидуальность — приняло гораздо более мощный характер и стало более беспощадно в своем отрицании, чем где бы то ни было» [207] . Это был бунт против старой бытовой морали, насаждавшейся столетиями самодержавного правления. На смену этой морали шла новая революционная мораль, новые принципы поведения и в своей среде и по отношению к окружающим. В. Засулич, говоря о «новых людях», подчеркивала, что, взбунтовавшись против бытовой мудрости, им «необходимо было определить и осмыслить свой бунт, создать новую нравственность взамен целиком отвергнутого житейского кодекса» [208] . И в области построения новых моральных устоев складывалась весьма сложная, на первый взгляд парадоксальная ситуация. Борьба за индивидуализм, под которым тогда понималась борьба с самодержавием, за свободу личности, в России причудливо сочеталась с коллективизмом: экономическим и социальным, в том числе в молодежной среде. Нигилистическое отношение к старым порядкам, пренебрежение к ценностям старших поколений сочетались с необходимостью строгого соблюдения новых порядков, новых традиций.
206
Степняк-Кравчинский С. М. Подпольная Россия. Т. 1. М., 1958. С. 368.
207
Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1988. С. 283.
208
Засулич В. И. Революционеры из буржуазной среды. Пг., 1921. С. 42.
К социально-психологическим истокам русского терроризма можно также отнести его эффективность.
Влияние террористических идей было чрезвычайно велико и на российское освободительное движение. Террористам действительно удавалось лишать власть обычного «обаяния». Цареубийство 1 марта 1881 г. доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни была. Террор, бывший уделом избранных личностей, стал явлением массовым. На смену Желябову и Перовской, Сазонову и Каляеву, задававшимся вопросами целесообразности насилия, личной ответственности, жертвенности и искупления, подрастало поколение, для которого насилие становилось нормой, и человеческая жизнь вовсе не была высшей ценностью. В жизни всегда есть место подвигу, но не всегда есть место герою.
Конкретные
Социально-психологические истоки российского терроризма 60–90-х гг. XIX в., т. е. вся совокупность социальных чувств, представлений, настроений, эмоций, а также иллюзий, предрассудков и традиций, формировалась под влиянием конкретных условий жизни людей.
Важную роль при этом играли особенности личности террориста. Очевидно, что мотивация поступков террористов вытекает из всех обстоятельств их жизнедеятельности и связана с основной направленностью их личности.
Естественно, мотивы имеют различный характер в зависимости от особенностей личности, от условий, в которые она поставлена. Сюда же относятся удовлетворение, которое получает террорист от плодов своих «деяний», самоотречение, жертвенность и всегда сентиментальный фанатизм. Вспомним, А. Желябов был арестован 27 февраля 1881 г. — за несколько дней до теракта, состоявшегося 1 марта, и потребовал, чтобы его дело было приобщено к делу 1 марта.
Каждый из упомянутых нами террористов считал необходимым и полезным теракт. Эта целесообразность находилась как бы внутри сознания террориста. Мотивы, связанные непосредственно с терактом всегда определены, как определен сам процесс выполнения террористического акта. Насилие и устрашение — цель деятельности террориста.
С точки зрения террориста, он совершает «подвиг», которого от него ждут, он ярок и интересен, на какое-то время к нему приковано внимание общества.
Террористам всегда нужна публичная акция и в этом террористам 60–80-х гг. XIX в. содействовали многочисленные публикации тех лет. Обратимся к архивам «Санкт-Петербургских ведомостей», «Невы» и других изданий. В них всесторонне освещается процесс «193-х» и процесс 1 марта 1881 г. Именно газеты превратили Д. Каракозова в благородного героя. Заметим, что среди них были монархические и патриотические издания. С конца XIX в. вольно или невольно становится орудием террористов.
Российские террористы-народники 60–90-х гг. XIX в. изобрели не только множество новых форм террора, но саму его идеологию. И их «дело» не пропало.
Новый «белый» террор в России
Начало нового этапа в развитии терроризма в России было ознаменовано убийством 28 марта 1906 г. Георгия Гапона. Имя Гапона, возглавившего шествие петербургских рабочих к царю в Зимний дворец 9 января 1905 г., широко известно. Георгий Гапон был известен Николаю II, его знали Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, Ж. Клемансо.
Был знаком Гапон и с Борисом Савинковым, а также некоторыми другими эсерами. В частности, в Женеве Гапон останавливался у эсеров. Социалисты-революционеры старались все время поддерживать в Гапоне настроение величия сделанного им в Петербурге, обращались с ним как с величайшим героем, как с вождем. Гапон — участник совещаний эсеров, с ним обсуждаются важнейшие вопросы: о выборе оружия, о терроре, о проведении конкретных террористических актов. Известно, что Б. Савинков специально ездил в Женеву «посоветоваться с Гапоном и Азефом о дальнейших боевых предприятиях» [209] .
209
См.: Савинков Б. Воспоминания террориста. М.: Новости, 1990. С. 120.
Гапон был повешен на даче в Озерках политическими конкурентами. Ему были предъявлены обвинения в растрате денег рабочих и связях с начальником Московской охранки С. В. Зубатовым.
В этот период идейным центром терроризма оставались кружки интеллигенции, высшие учебные заведения, университеты. Директор Департамента полиции В. К. Плеве, отличавшийся крайним консерватизмом, считал, что все цареубийства и большинство политических преступлений были совершены студентами. Студенты, с его точки зрения, «бредили» терактами.
Боевая организация эсеров, направлявшая террористические операции партии, поставила Плеве первым в списке намеченных жертв. Министр предпринимал все меры предосторожности, считая, что для террористов он неуязвим, так как ему удалось внедрить своего агента Азефа в боевую организацию эсеров. Азеф был приближенным Савинкова. Азеф выдал полиции готовящееся покушение на Плеве, что повлекло арест Гершуни — террориста-фанатика. Гершуни же назвал Азефа своим преемником. Готовились один теракт за другим, но Плеве оставался жив. Естественно, что среди эсеров стало расти недоверие к Азефу и тогда, чтобы спасти себя, он сам организовывает убийство Плеве. Терактом руководит Савинков. Бомба была брошена в экипаж Плеве, он скончался на месте. Азеф восстановил свой авторитет среди эсеров. План покушения разрабатывался весьма детально. Сначала террористы должны были вести наблюдение в роли извозчиков, продавцов папирос или газет. Было известно, что Плеве ежедневно ездит с докладом к царю в Зимний дворец, Царское Село или Петергоф. План покушения был довольно сложным. Террористы знали день и примерное время возвращения Плеве от царя, но не знали точно, по какой улице он поедет. Трое метальщиков — А. Покотилов, Д. Борищанский и Е. Сазонов должны были напасть на министра рядом с его домом. При подготовке покушения на Плеве Азеф проявил себя изобретательным террористом и мастером конспирации. Он впервые применил для наблюдения за жертвой извозчиков и лоточников. В воспоминаниях Б. Савинкова есть указание на то, что от террористов требовалось, чтобы свидания были возможно реже и не на частных квартирах, а на улице или в публичных местах. При этом принимались все меры предосторожности, чтобы у членов организации не было переписки с их семьями и друзьями. [210]
210
См.: Там же. С. 37.