О русском пьянстве, лени и жестокости
Шрифт:
А если подобных событий сплошной вал, как в Европе? Что обсуждать, обдумывать, пересматривать? Все просто – время было такое! А что в варварской России зверства много, в цивилизованной Европе мало – все знают.
После правления Анны Иоанновны, с 1741 года, на Руси больше не было варварских способов казни. Лишь в 1775 году четвертовали Пугачёва, но ему отсекли сначала голову. Это было последнее четвертование в России.
В 1826 году декабристы, всего 20 человек, осужденные по первому разряду, были приговорены к отсечению головы, а пятеро, объявленные вне разрядов, – к четвертованию. В итоге приговоренных по первому разряду отправили на каторгу, а пятерых «вне разрядов» повесили. Даже это «ужаснуло» отвыкшее от казней общество.
После этого
С того времени и до революции применялись только два вида казни – расстрел и повешение. Так казнили революционеров при Александрах II и III. Но даже за самые тяжкие убийства неполитического характера тогда полагалась только каторга.
Смертная казнь (преимущественно через расстрел) применялась военно-полевым судом за воинские преступления в зоне ведения военных действий.
На каторге казнили (через повешение) убийц-рецидивистов, совершивших новое убийство уже во время отбытия наказания. [195]
195
Чехов А. П. Остров Сахалин // Полн. собр. соч. и писем в 30 тт. Т. 14. СПб., 1893.
После революции 1905 года стали вешать не только революционеров, но и простой люд за грабежи и прочие «возмущения», волей полевых судов, по всей стране. Пик казней приходится на 1907–1910 годы, когда Столыпин ввел военно-полевые суды. Но как-то не поднимается у меня рука осудить нашего великого реформиста Петра Столыпина за его «столыпинские галстуки».
П. А. Столыпин
Сразу вспоминается, что к этому его подтолкнуло. Безумцы-«революционеры», бомбы, разорвавшие в щепки его дачу под Петербургом: 30 трупов, 24 тяжело раненных, убиты – прислуга, рабочие, кухарки, солдаты охраны.
Столыпин чудом оказался без единой царапины. И что прикажете делать с этими «террористами», чьими именами Советы так любили называть наши улицы и площади?
Но особенно различаются народы в России и на Западе по своему отношению к казням. В Средние века присутствие на публичной казни было своего рода досугом для взрослого человека. В Европе казнь была развлечением, зрелищем. На казни сходились и съезжались, как на театральное представление, везли с собой жен и детей. Считалось хорошим тоном знать по именам палачей и с видом знатоков рассуждать, что и как они делают.
Невозможно назвать какого-то ласкового, уменьшительно-домашнего названия для виселицы или палаческого топора…в России.
Ни ласковое «Виселица Машенька», ни ироничное «Тощая Фекла» у нас попросту невозможно.
А во всех странах Европы виселицы и палаческие инструменты именно так и назывались! То «Маленькая Мэри», – полный английский аналог «Машеньки» (в Лондоне), то «Тощая Гертруда» (в Кёнигсберге), то «Скорый Альберт» – палаческий топор главного палача в Аугсбурге.
В «просвещенной и цивилизованной» Англии с разделением властей и «самым первым парламентом» в мире могли повесить восьмилетнего мальчика, обвиненного в воровстве из амбаров. А толпа смеялась и пела, глядя, как его вешают.
Детей с младенчества приучали не только спокойно смотреть на зверства. Сформировались даже британские обычаи: если младенец дотронулся ручкой до повешенного, – это на счастье, также использовали щепки от виселицы как средство от зубной боли. То ли сосали ее, то ли использовали как зубочистку.
В Германии существовало поверье, что веревка повешенного приносит в дом счастье, а во Фландрии – что рука повешенного может помочь стать невидимкой.
В Британии в 1788 году был случай, когда толпа рванулась к только что повешенному и буквально
Публичные казни на Гревской площади в Париже вызывали всплеск эмоций – толпа ревела, веселилась, пела, ликовала.
«Кто живал в Париже подолгу, как я, тот знает, что это было за отвращение: публичные казни, происходившие около тюрьмы „La Koquette“. Гаже, гнуснее этого нельзя было ничего и вообразить! Тысячи народа, от светских виверов и первоклассных кокоток до отребья – сутенеров, уличных потаскушек, воров и беглых каторжников проводили всю ночь в окрестных кабачках, пьянствовали, пели похабные песни и с рассветом устремлялись к кордону солдат, окружавшему площадку, где высились „деревья правосудия“ как официально называют этот омерзительный аппарат. Издали нельзя было хорошенько видеть, но вся эта масса чувствовала себя в восхищении только оттого, что она „была на казни“, так лихо и весело провела ночь в ожидании такого пленительного зрелища. В XX веке общественная нравственность, не доросшая до повсеместной отмены смертной казни, все же доросла до отмены публичных ритуалов ее исполнения (правда, не во всех странах)». Так писал Петр Дмитриевич Боборыкин, [196] русский писатель, придумавший и опубликовавший в 1864 году слово «интеллигенция». И фанатичный «западник», к слову сказать.
196
Боборыкин П. Д. За полвека (мои воспоминания). М.-Л., 1929.
Однако и в его времена, и даже во времена его отцов и дедов в деспотической и варварской России казнили лишь государственных преступников. Обычные убийцы и разбойники отправлялись на каторгу. Конечно, Нерчинск и Сахалин – не Лазурный берег, но все же лучше виселицы… А главное, не было казней на развлечение толпы, эдакого гурманского к ним отношения.
В России поведение людей, стоящих на площади и наблюдающих казнь, отличалось от поведения парижской толпы, радостным ревом сопровождающей действия палача, крики жертв, хруст костей и прочие «увлекательные» стороны зрелища.
Сохранились свидетельства голландцев, которые видели казнь Степана Разина в 1671 году. Пока палачи рубили конечности преступнику, народ молчал, только всхлипывали и крестились женщины. И сразу, не дожидаясь смерти «гулевого атамана», народ стал молча расходиться.
Так же поступали россияне, пришедшие на казнь Емельяна Пугачева в 1775 году. Вот что писал в своих записках русский ученый XVIII века Андрей Болотов о казни Емельяна Пугачева: «Удрученный народ начал расходиться сразу после казни, не желая смотреть на избиение кнутами сообщников бунтаря». Что поделаешь – варвары, дикари-с.
А если серьезно, то на что любоваться? В народном сознании Степан Разин – страшный и отвратительный преступник, обреченный на том свете вечно грызть раскаленные кирпичи. Люди пришли, чтобы участвовать в акте государственного значения: казни преступника. Они согласны с приговором, они «за». Но к чему садистские любования зрелищем? Какая разница в деталях?
Кстати, так же было и в более поздние времена. В 1883 году казнят народовольцев – убийц Александра II и случайно подвернувшегося 12-летнего мальчика. [197] Заполнивший площадь народ вовсе не на стороне убийц. Их проклинают, ругают, кричат, чтобы в свой последний час они «попомнили Государя».
197
И правда… Беспамятны мы. Напрочь забыли, что народовольцы убили не только императора, но и 12-летнего ребенка: парень подошел посмотреть на царя. Первыми словами раненого Александра II были: «Что с мальчиком?»