О самом главном с доктором Мясниковым
Шрифт:
Сегодня в нашей медицине методы диагностики и лечения в основном относятся к категории «С» и «D», и наше общее дело – переломить эту ситуацию. А пока – давайте будем в наших представлениях о здоровье придерживаться рационального мышления, умерим свою излишнюю доверчивость и излишнюю недоверчивость к медицине. И если эта книжка поможет вам в этом – я буду очень рад!
Моя жизнь в медицине и медицина в моей жизни
Истории пациентов и врачей
Если после общения с врачом больному не стало легче, это плохой врач. Иногда я задаюсь вопросом: медицина – это искусство или наука? Мы очень любим
Меня всегда поражало, что в Америке больному сразу говорят, что у него рак, онкология. Подробно объясняют этапы лечения, прогноз и сроки оставшейся жизни, если это запущенный случай. Мы это делать, как правило, боимся. Я и сам не знаю, правильно это или нет. С одной стороны, как сказать человеку, что прогноз плохой? Пусть уж поживет в неведении сколько Бог даст. С другой стороны, человек имеет право знать правду, чтобы как-то рассчитывать свое оставшиеся время, свою жизнь.
2013
Мне кажется, что, постоянно выдвигая тезис, что медицина – это искусство, мы пытаемся маскировать свой низкий уровень профессиональных знаний. Когда я говорю про «низкие профессиональные знания» (врачи, не обижайтесь!), я имею в виду не конкретных людей, а положение с медицинским образованием в нашей стране в целом.
Врачи не виноваты, что у нас такое образование. Они имеют то образование, которое им дали. И те настоящие профессионалы, которые добились признания в своей области, не заслуга системы медицинского образования, а их личное достижение! Они сами читают, наверстывают, работают над собой, интересуются, учат иностранный язык, чтобы быть в курсе происходящего в медицинском мире.
Таких врачей становится все больше. Я говорю это не с целью сгладить обиды и избежать обратных нападок коллег. Я вижу это на примере врачей своей больницы, по уровню тех специалистов, с которыми сталкиваюсь по работе в Москве и не только в Москве. Например, в моей любимой Сибири я встречал немало врачей европейского уровня.
С чем я согласен, так это с тем, что врач должен быть человеком с большим сердцем, профессионалом с нашим традиционным состраданием к больному.
Расскажу о реанимации, где действительно вытаскивают больных с того света, и даже тех, у кого, казалось бы, нет никаких шансов, когда лечат на грани реального и нереального. У меня в больнице есть заведующая – удивительная женщина – Наталия Александровна Шилова. Она сутками не выходит из больницы. Еще до моего прихода с ней случилась одна история, над которой все посмеиваются, а она, на самом деле, очень показательная.
Наталия Александровна не хотела оставлять переполненную реанимацию и пробыла на дежурстве несколько дней.
Ее буквально выталкивали: иди, поспи, так нельзя! Наконец она уходит, но через полчаса возвращается обратно, неся на руках человека!
Вышла на троллейбусную остановку и там увидела человека, раненного ножом. Она сняла косынку, перетянула ему бедренную артерию и на своих плечах принесла его в реанимацию обратно. Она не прошла мимо. Я горжусь этой великой женщиной! Когда видишь таких людей в нашей профессии, то понимаешь, что не все потеряно.
Когда я работал в Америке, у меня всегда было ощущение, что я тружусь на фабрике по производству консервов. Там не хватает жертвенности. Если вы этой историей с раненым, уверен, восхитились, про ту же ситуацию американец скажет: «А зачем она сидела четыре дня на работе, больше было бы толку, если бы она отдохнула» или «Чего она его потащила? Вызвала бы "Скорую" и его доставили бы раньше…».
А я рад, что у нас можно еще много привести примеров такого самоотверженного отношения к больным. Пока у нас есть такие врачи, не все потеряно.
Когда я был молодым аспирантом в кардиоцентре, у меня была пациентка с не очень распространенным заболеванием сердца – кардиомиопатией. Причем если обычно это заболевание сопровождается резким расширением полостей сердца и катастрофичным снижением насосной функции сердца (ведь сердце – это насос, не так ли?), то здесь был другой вариант. Полости были маленькие, суженные, а сердечная мышца утолщена настолько, что не могла полностью расслабиться, это и препятствовало прохождению крови. Тоже известный вариант. Однако в этом случае многое не укладывалось в классическую картину болезни, лечение не помогало, да и диагноз оставался неясен. Больная уже долго мыкалась по разным больницам и известным клиникам. Мы, пытаясь разобраться, тоже были в тупике: кардиограмма, ультразвук сердца, другие исследования только еще больше запутывали: результаты были ни на что не похожи!
И вот как-то в беседе больная сказала, что у нее вроде увеличился язык и стал даже мешать, она его прикусывала. Я пошутил, что у меня тоже большой язык, и даже показал, как достаю им до подбородка (ну молодой был, что взять). Но, видимо, информация в голове отложилась, потому что я думал-думал и пошел все-таки советоваться со своей руководительницей, замечательным врачом Анастасией Александровной Некрасовой.
А она и говорит: вообще-то это симптом первичного амилоидоза. Вторичный амилоидоз – это отложение желеобразного вещества в почках, печени, селезенке и других органах как осложнение долго текущей инфекции, например туберкулеза, потому он так и называется, так как вторичен к какому-то другому процессу. Ничего подобного у нашей больной не было.
А вот первичный амилоидоз очень редкое заболевание неизвестной этиологии (причины), которое поражает почти исключительно сердце. Никто из врачей, кого я знаю за всю мою жизнь, никогда такую болезнь не видел, что говорить обо мне – молодом аспиранте. Я уговорил больную на биопсию языка, и мы нашли включения амилоида!!!
Мы долго и с переменным успехом лечили эту больную специфическими препаратами, представили ее на клиническом разборе. Я даже опубликовал статью, где описал этот редчайший случай прижизненной диагностики первичного амилоидоза сердца! Меня все поздравляли, я пытался всем объяснить, что ключ дала мой руководитель, которая, кстати, отнекивалась от этого, стараясь выставить меня в лучшем свете. Но все продолжали приписывать успех мне, хотя я-то знаю, что этот редкий диагноз сразу поставила замечательный доктор Анастасия Александровна Некрасова!
1982
Почему я ушел из «Кремлевки»?
Когда меня спрашивают: «Почему ты ушел из «Кремлевки»?», я всегда улыбаюсь, потому что сразу вспоминаю Конан Дойля и его «Белый отряд». Там стрелка́, бывшего монаха, спросили: «Джон, почему ты ушел из монастыря?». Джон почесал затылок и ответил: «Вообще-то причин было семь. Первая заключалась в том, что меня оттуда выкинули». Собеседник захохотал и воскликнул: «К черту остальные шесть!».
Так и у меня: не было никаких особых проблем, за год мне удалось организовать финансирование, были определенные планы, но в этой структуре – свои правила. И одно из требований – получить так называемый допуск; кто работал на режимных предприятиях, тот понимает, о чем идет речь. Это влечет определенные сложности при выезде за рубеж, во всяком случае, надо ставить в известность, заранее согласовывать выезд и проч.