О самовоспитании врача
Шрифт:
Необычный рост количества больных и связанный с этим громадный расход медикаментов довольно быстро создали настоящий лекарственный голод. Естественно, что в первую очередь он коснулся наиболее употребляемых лекарств: сердечных (особенно камфарного масла), касторки, препаратов валерианы и пр. Мы были вынуждены вместо дефицитных лекарств подыскивать более или менее подходящие заменители из имевшихся в аптеке лекарственных залежей, а также заняться самозаготовками ромашки, дубовой коры, корня валерианы, которую обнаружили в расположенном вблизи поселка глубоком болотистом овраге. В аптечной кладовой оказались и какие-то старинные лекарства, которые даже по названиям не были известны никому из нас. Помогла
Очень много хлопот мы имели с приготовлением такого необходимого при сыпняке средства, как камфарное масло. Те полтора или два литра камфары на миндальном масле, которые у нас были, быстро исчерпались (в те годы ампулирование не было так распространено, как теперь). Временно пришлось прибегать к малоэффективной даче камфары в порошках. Но в конце концов мы стали готовить ее на подсолнечном масле. Пришлось мириться с теми плотными инфильтратами и нередко обширными флегмонами, которые возникали в результате инъекции такого препарата.
Значительные трудности были у нас и с изготовлением физиологического раствора для подкожных вливаний. В аптеке ощущалась постоянная нехватка дистиллированной воды: небольшой перегонный куб был, но часто недоставало топлива для его подогрева. Поэтому в зимнее время мы пользовались для изготовления физиологического раствора растаявшим чистым снегом; взамен вливаний делали микроклизмы из солевого раствора, приготовленного ,на обычной питьевой воде.
Для замены ваты, которой много требовалось при лечении обширных пролежней, гнойных плевритов (после резекции ребер) или вскрытых аппендикулярных абсцессов (тогда нам встречались только запущенные случаи), мы пользовались простерилизованными мешочками с опилками или измельченным торфом.
Здесь не место описывать затруднения и лишения бытового характера, которые приходилось испытывать и преодолевать всему населению, в том числе, конечно, и медработникам (недостаток топлива, перебои в освещении, полное отсутствие мануфактуры, обуви и т. п.). Следует вкратце упомянуть только о тех, которые так или иначе отражались на нашей медицинской работе.
Очень тягостным было полное отсутствие мыла. Если в больнице какой-то выход мы находили в крайне экономном использовании имевшегося у нас запаса зеленого мыла, то в домашних условиях положение было катастрофическим. По временам приходилось руки оттирать песком, белье стирать в щелоке (который мы употребляли и для обработки рук в перевязочной).
В связи с отсутствием спичек все население быстро переключилось на зажигалки, а некоторые наши товарищи придумали даже какие-то химические способы добывания огня. Временами и в больнице было очень плохо с освещением — выручали самодельные плошки. Длительное время совсем не было писчей бумаги— откуда- . то появилась разнообразная макулатура. Всю документацию (рецепты, истории болезни, отчеты) мы еще долго писали на оборотной стороне разных бланков, накладных, торговых счетов.
Воскрешая в памяти грандиозную пандемию 1919— 1921 годов, невольно основное внимание приходится уделять лечению сыпнотифозных больных. Это вполне оправдано. Ведь о каких-либо широких, достаточно эффективных профилактических мероприятиях в условиях ожесточенной гражданской войны, постоянных «смен властей», разгула политического бандитизма (петлюровского, махновского и пр. толка), почти полного отрыва от вышестоящих инстанций здравоохранения не приходилось и мечтать. Это в первую очередь относится к борьбе с завшивленностью, этим главным источником заболеваемости.
Завшивленность населения была невероятной. Проходя в период громадного скопления мешочников по перрону христиновского вокзала, я неоднократно буквально чувствовал под ногами треск раздавливаемых вшей. В один из служебных приездов в Киев мне пришлось ехать трамваем по Бульварно-Кудряковской улице. Одновременно со мной в переполненный вагон влез какой-то старик в грязно-сером рваном пальто. Когда я пригляделся к нему ближе, то увидел, что пальто было черного цвета, а «серость» зависела от бесчисленных вшей, ползавших по нему. Поразительней всего, что никто из окружающих не обращал на это никакого внимания. Собственными глазами мне как-то пришлось видеть, как в переполненной теплушке четыре грязных завшивленных мешочника спокойно сидели на окоченевшем трупе своего умершего в пути спутника. Все мы, медработники, возвращаясь с работы, в обязательном порядке искали вшей на своем платье и, как правило, их обнаруживали.
Что мы могли противопоставить такому нашествию носителей сыпнотифозной инфекции в условиях нашего довольно крупного железнодорожного узла?
За отсутствием топлива бани работали очень плохо, мыла не было. Наличный арсенал дезинсекционных средств был трагически мизерен: по квартирам выздоравливающих или умерших больных ходил со своим ведром-пульверизатором наш фельдшер-дезинфектор Н. К. Дубовик и поливал что было возможно карболовым раствором. Он же, да и мы все, усердно рекомендовали почаще вываривать белье и постельные принадлежности. В нашей аптеке все желающие могли получить небольшие пакетики серой ртутной мази (пока она была) для ношения в виде ладанки на шее... Даже в больнице мы вынуждены были ограничиваться вывариванием и тщательным проглаживанием горячим утюгом личных вещей больных. Лишь в конце 1920 года нам удалось раздобыть брошенную какой-то воинской частью передвижную пароформалиновую камеру.
Только тогда, когда и в наших периферийных районах окончательно стабилизировалось положение и прочно утвердились советские порядки, началась настоящая, комплексная, широко организованная борьба с сыпным тифом.
На всех крупных железнодорожных узлах были организованы мощные санитарно-пропускные пункты, обеспечившие обязательную обработку всех проезжающих. В борьбу за санитарное благополучие стали включаться все более широкие слои населения. Мы, медработники, получили на вооружение новые по тому времени формы активной профилактической работы — массовые «дни» и «недели», поквартирные обходы с участием активистов для выявления завшивленных, показательные общественные «суды» над злостными нарушителями правил личной гигиены и пр. И результаты не заставили себя ждать: кривая заболеваемости стала быстро снижаться!
* * *
Вспоминая те далекие, наполненные лишениями, а для многих и горем дни, а также людей, которые все это переносили, невольно задаешь себе вопрос: почему дни эти не кажутся мрачными, безрадостными? Почему, наоборот, они воскресают в памяти овеянными каким-то духом бодрости, энергии, жизнеутверждения?
Ответ может быть только один. Потому, что описываемый период в жизни народа не был только временем трудностей и лишений. В значительно большей степени он был периодом борьбы с трудностями и лишениями. В тяжелых муках рождалось новое, лучшее. Это отлично чувствовали, хотя далеко не всегда отчетливо понимали, буквально все. И это давало силы переносить любые испытания.
5. Новогодний урок
К концу 1921 года гражданская война близилась к концу, постепенно начала налаживаться мирная трудовая жизнь. И в нашей небольшой дружеской компании возникла мысль организовать коллективную встречу нового, 1922 года в семье одного деповского инженера.
Собрались заранее, сидели за столом, разговаривали, шутили, закусывали. Предлагали и домашнее вино, наливку. Но мне почему-то пить не хотелось, что вызвало даже недовольство хозяйки.