О себе (сборник)

Радзинский Эдвард Станиславович

Третья комната находится на другом конце города и принадлежит Подруге ее матери. Это точно такая же комната, с точно таким же югославским креслом (только желтым). Подруга — сверстница ее матери и одета в точно такой же джинсовый костюм, только Подруге он не идет, потому что подруга маленькая, толстенькая и некрасивая. Естественно, зато подруга очень энергичная и просто ни секунды не может усидеть на месте, все время носится по комнате или убегает в невидимую нам кухню (точно так же спотыкаясь о шнур телефона на полу).

Далее идет кухня совсем в другой квартире. В этой кухне, загроможденной джазовыми инструментами, три юнца,

тихонечко импровизируют некую мелодию. Двое — очень высокие, гнутые, с прекрасными длинными волосами. Третий — тоже длинноволос, но маленький — Маленький джазист с подпрыгивающей походкой, нервно сгрызающий свои ногти. Маленький джазист — хозяин на кухне, он руководит двумя высокими.

Рядом с кухней — ванная в Его квартире (а точнее, как положено в малогабаритных квартирах, — совмещенный санузел). Перед зеркалом с электробритвой стоит Он. Ему тоже «за тридцать». Он молча стоит с жужжащей электробритвой, разглядывая свое отражение в зеркале.

И наконец, последняя пустая комната, погруженная в темноту. Вся ее мебель — стол и два стула — почему-то сдвинута в угол и уложена на кровать. Это нагромождение покрыто автомобильным брезентом — и есть что-то ужасное в этой бесформенной куче.

Такова эта странная малогабаритная «квартира», составленная из разных помещений, соединенных на одной сцене.

Рядом с этой «квартирой» угол лестничной клетки и телефон-автомат на стене.

Когда начинается действие:

Он в ванной стоит перед зеркалом с электробритвой, а джазисты в кухне тихонечко играют.

Ее мать в своей комнате сняла телефонную трубку. Не стала набирать номер, а расхаживает, в задумчивости, с телефонной трубкой в руках (споткнулась о шнур: «Ах черт!»), а ее Подруга в своей комнате пытается дозвониться Ее матери, в нетерпении вскочила и тоже споткнулась о шнур телефона («Ах черт!»).

Она в своей комнате, по очереди ударившись о стол («Ах черт!») и об угол кровати («Черт!»), улеглась наконец животом на тахту и успокоилась. Потом как-то сладко долго потянулась и, изгибаясь всем телом, жмурясь в потоке солнца, медленно стаскивает с себя балахончик, будто сдирает кожу, и стоит полуголая в бешеном потоке солнца. Потом плюхнулась на кресло-кровать, включила магнитофон (щелчок).

В это время ее мать — все так же с телефонной трубкой в руках — подошла к ее двери, толкнула — но дверь заперта. Мать стучит. Она не двигается.

Мать. Оглохла?! (Стучит.) Она (не обращая ни малейшего внимания, шепчет в микрофон). Каждое утро, проснувшись, я ощущаю ваши губы с такой физической реальностью, что становлюсь безумной. И со всей силой этого безумия говорю вам: я вас люблю.

Мать колотит в дверь. Одновременно, будто по сигналу, начинается стук во все двери. В ванной, где Он по-прежнему стоит у зеркала, стук в дверь и голос его жены.

Голос его жены. В доме — ничего! Ты не СХОДИЛ даже за нарзаном… А люди придут в гости! Что ты молчишь?

Он. Я думаю.

Голос его жены. О Боже! О чем?! О чем?!

Он молча укладывает электробритву в футляр и выходит

из ванной. Одновременно стучат в дверь кухни, где играют джазисты, и старческий голос кричит из-за двери: «Котик! Семь часов! Ты просил сказать, когда будет семь!» И тогда Маленький джазист складывает инструменты и уходит, а двое других, будто не замечая его ухода, будто в наркотическом опьянении — продолжают мелодию. В это же время Подруга, в очередной раз тщетно набрав номер матери, в бессильной ярости колотит в собственную дверь. Наконец общий стук внезапно прекращается, и только Ее мать продолжает тщетно барабанить в ее дверь. Она спокойно взглянула на часы, надела байковую кофточку, джинсы, поролоновую куртку и как-то сонно открывает дверь и глядит на Мать с телефонной трубкой в руках. Усмехнулась. Мать поняла ее взгляд и торопливо, неловко положила телефонную трубку на ковер.

Мать. В куртке будет холодно. Поддень кофту.

Она. В кофте будет жарко.

Мать. Милая, у тебя скоро экзамены… Без кофты не пойдешь.

Она. Хорошо, я понесу кофту в руках.

Мать. Это твое дело. Привет Эрике. Кстати, почему Эрика никогда к нам не зайдет?

Она молча и по-прежнему сонно смотрит на мать. Мать, видимо, привыкла не получать ответов, поэтому безостановочно продолжает спрашивать.

Когда ты вернешься?

Она. Не знаю. Я сначала пойду в парикмахерскую.

Мать. В какую парикмахерскую?! Ты собиралась к Эрике.

Она. Сначала я пойду в парикмахерскую.

Мать. Милая, сегодня предпраздничная пятница и все…

Она (бесстрастно ). «Сидят в парикмахерских…» Я знаю. Я прошу тебя: дай мне деньги на парикмахерскую.

Мать (будто осененная мыслью ). Как же я сразу не поняла! Ну, конечно! Ты пойдешь в парикмахерскую, чтобы проторчать там в очереди до вечера, да? А потом будет поздно идти к Эрике, да? И ты вернешься домой! Ты решила посмотреть, кто придет ко мне, да?

Она (все так же без выражения). «Ты решила испортить мой единственный вечер». Нет. Я не вернусь домой рано. Подходит?

Мать. Это ты сможешь! Чтобы я сошла с ума от страха… (Вдруг кричит.) Я не умею! Я не могу с тобой!

Она (миролюбиво). Что делать, ты молодая мать.

Мать. Да! Да! (Сразу переключаясь, легкомысленно — весело.) Знаешь, вчера мне один тип из третьего подъезда сказал, что когда мы с тобой идем по улице…

Она … То издали я выгляжу старше тебя.

Мать (устало). Какая ты все-таки жуткая… (Подумав.) Ну что ж, я не хотела тебе говорить, но ты вынудила… Короче, утром ко мне пришла Надя… ну, девочка из третьего подъезда…

Она (торопливо). Мне неинтересно!.. Кто рылся у меня в столе?

Мать (усмехнувшись). Так вот… Эта милая Надя… пришла, знаешь зачем?