О тех, кто предал Францию
Шрифт:
Но больше всего бросалась в глаза разница в комплекции. Половина из нас не годилась для службы ни в одной армии мира, и уж, конечно, мы не были пригодны для службы в парашютных частях германской армии. Однако толпа не следует логике. В нашем облике было нечто странное. Мы не походили ни на солдат, ни на офицеров, и поэтому к нам относились с подозрением.
Теперь, пожалуй, начинается самая печальная часть рассказа. Когда мы, военные корреспонденты, впервые прибыли в Камбрэ, нас встретил штабной полковник, который всячески старался устроить нас поудобнее. Он достал нам для работы комнату с телефоном и прикомандировал к нам военную машинистку (в Камбрэ собралось около двадцати известных французских журналистов, но только двое из них умели писать на машинке).
Прошла неделя после вторжения
Легко, конечно, рассуждать задним числом, но все же правительство должно было предвидеть то, что произошло во Франции. Во-первых, поток беженцев из Голландии, Бельгии и Люксембурга, хлынувший во Францию после вторжения немцев, нужно было задержать у французских границ. Во-вторых, ни один француз не должен был сниматься с места без особого разрешения. В-третьих, нужно было немедленно разъяснить населению, что, покидая деревни, оно помогает врагу, так как германские агенты могут заниматься диверсионными актами без всяких помех. Помимо выслеживания парашютистов, население должно было воздвигать на дорогах баррикады я иметь в запасе битое стекло, чтобы забросать им дороги, если появятся германские мотоциклисты или автомобили.
Все это потребовало бы от граждан большого мужества. Но я убежден, что если бы местные власти смогли подбодрить население и вовлечь его в оборонную работу, оно охотно откликнулось бы на всякий призыв. Где бы я ни побывал за линией фронта, настроение жителей было везде превосходным. Они могли бы защищать свои дома и деревни, если бы не пустились в рискованный путь на юг. Терпя всяческие лишения и нередко отрываясь по дороге от своих, люди утратили всякую выдержку и стали легко поддаваться панике. Могут сказать, что безоружное население мало что может сделать против хорошо вооруженных моторизованных войск. Это верно. Но всякий поступил бы разумно, оставаясь дома. Для мирных жителей это было бы безопаснее, чем находиться на дорогах, где их могли обстреливать и бомбить с воздуха и где их настигали моторизованные части, которые стремительно продвигались вперед и поэтому были беспощадны ко всем, кто попадался им на пути. Наоборот, останавливаться в каждой деревне и выискивать себе жертвы — на это германские войска просто не имели бы времени.
Население могло бы принести большую пользу, помогая задерживать или окружать мелкие группы германских мотоциклистов, которые неслись вперед, спеша занять стратегические пункты и прервать французские коммуникации. А вышло так, что германские мотоциклисты мчались по ровным французским дорогам через опустевшую территорию, которая, собственно, находилась еще в руках французов. Они отрывались иногда на расстояние одного или двух дней пути от главных германских колонн. Два случая рисуют типичные методы немцев. Вот один из них. Французские солдаты, находясь на опушке леса, увидели мотоциклиста, который мчался по направлению к ним со скоростью 60 километров в час. Когда мотоциклист поровнялся с ними, он замедлил ход, остановился посреди дороги и спросил, как ему проехать в Сент-Адресс. Мотоциклист был похож на немца. Солдаты задержали его и нашли при нем инструкции, согласно которым он должен был в этот день в определенный час быть в Сент-Адрессе. Арестованный плакал от ярости и был взбешен тем, что французы помешали ему выполнить приказ. Другой немец, полицейский, появился на своем мотоцикле в центре города Ретеля, когда последний находился еще в руках французов. У него были при себе белые перчатки, белая дубинка и распоряжение прибыть в Ретель как раз к тому часу, когда он действительно прибыл, чтобы
Свою речь «Отечество в опасности» Рейно закончил следующими словами: «Франция не может умереть. Что касается меня, то если бы мне завтра сказали, что только чудо может спасти Францию, я бы ответил: «Я верю в это чудо, ибо я верю во Францию».
Франция могла быть спасена и без чудес. Трезвая логика и смелая решимость со стороны правительства могли бы спасти ее еще 21 мая. Но, несмотря на категорические заверения Рейно, промышленники и банкиры попрежнему пользовались огромным влиянием. В конце концов они заставили правительство просить мира в тщетной надежде спасти свои капиталы, фабрики и заводы, дома и семейный уют.
Причин, приведших к капитуляции Франции, было много, но одна из главных — это дезорганизация, вызванная беженцами. Только 16 июня, за несколько дней до того, как запросить немцев об условиях перемирия, через месяц после германского прорыва на Маасе, французское правительство издало приказ, чтобы население не загромождало дороги, предупреждая, что в случае необходимости будет применяться военная сила. Но уже было слишком поздно. Пройдя через всю Францию и истребив по пути все запасы продовольствия и горючего, беженцы остановились на побережьи Атлантического океана; они превратились в измученную, обнищавшую толпу, наседавшую со всех сторон на правительство в Бордо.
События развивались быстро. 14 мая главнокомандующий голландской армией приказал прекратить сопротивление повсюду, кроме провинции Зееланд, где бои продолжались еще несколько дней; в Бельгии германские механизированные части продвигались вдоль Мааса и канала Альберта. 14 мая они перешли французскую границу в районе Седана и вклинились во французскую линию обороны. 16 мая германские механизированные части переправились через Маас. 17 мая немцы вступили в Брюссель. Английские экспедиционные войска, 9-я французская армия и бельгийские войска начали стратегическое отступление. Генерал Гамелен издал приказ: «Победить или умереть», но брешь между Самброй и Седаном продолжала расширяться. Через неделю после прорыва на Маасе страна узнала о размерах катастрофы.
Слухи о катастрофе быстро распространились в Париже, и состоятельные люди начали покидать город. В составе правительства и верховного командования произошли перемены, показывавшие, что события складываются неблагоприятно для Франции.
18 мая Рейно принял на себя обязанности министра национальной обороны. Даладье стал министром иностранных дел и находился на пути к полному падению. Маршал Петэн стал вице-премьером. На следующий день генерал Вейган, который командовал французскими вооруженными силами на Ближнем Востоке, сменил генерала Гамелена на посту главнокомандующего войсками союзников. Тем временем немцы прорвались через реки Уазу и С амбру и заняли Ле-Като и Сен-Кантен. Это означало, что они за четыре дня продвинулись по прямой на 75 миль, направляя удар на северо-запад от Седана и отрезая от главных сил 9 английских дивизий и 16 отборных французских дивизий. Большая часть германских механизированных войск повернула к северу, чтобы раздробить войска союзников на оторванные друг от друга части.
26 мая они заняли Булонь и Калэ. И когда, по приказу короля Леопольда, бельгийская армия капитулировала, войска союзников на севере оказались в крайне затруднительном положении и должны были пробиваться вдоль узкого коридора к Дюнкерку.
В эти тревожные дни французы создали оборонительную линию вдоль рек Соммы и Эн. Эта линия шла от Ламанша в юго-восточном направлении, через Аббевиль, Амьен, Перонну и Гам, а затем поворачивала к востоку вдоль канала Элетт и Уазы, через Невшатель, Ретель и Аттиньи и далее вдоль Арденского канала до линии Мажино у Монмеди и Лонгви. В конце мая я посетил французскую механизированную дивизию на реке Эн к востоку от Аттиньи. Эта дивизия остановила продвижение отборной германской бронетанковой дивизии. Французский командующий, генерал Бюиссон, был по характеру оптимистом. Только этим и можно объяснить, что в такой критический момент он разрешил военным корреспондентам посетить свою дивизию.