О тех, кто предал Францию
Шрифт:
Но даже и он не слишком увлекался в своем оптимизме. Однако, если цензура пропускает только оптимистическую часть разъяснений оптимистически настроенного генерала, то у читателей газет создается ложное впечатление. Момент был критический; Франция остро нуждалась в американских самолетах и в английских механизированных войсках и артиллерии; общественному мнению заинтересованных стран необходимо было разъяснить всю серьезность положения. После посещения дивизии генерала Бюиссона я отправил телеграмму в Лондон, в которой дал понять, что хотя эта дивизия удерживает небольшой участок на Эн, — дальше к западу, то есть на Сомме, положение нельзя назвать удовлетворительным. Германская бронетанковая дивизия, остановленная Бюиссоном, нащупывала слабые пункты в оборонительной линии французов; не найдя их на Эн, она направилась на запад, к Сомме. Но мои замечания на этот счет были
«Специальный корреспондент агентства Рейтер посетил в четверг французскую механизированную дивизию, которая отразила ожесточенные атаки одной из лучших германских бронетанковых дивизий и остановила продвижение немцев к югу от Седана. После тяжелых двухнедельных боев офицеры и солдаты отдыхали под прикрытием рядом со своими танками. Сражение, по словам корреспондента, перешло в фазу классической окопной войны, но танковые батальоны должны быть готовы в любой момент двинуться на помощь своей пехоте в случае атаки немцев.
«После четырнадцати дней боев, — заявил генерал, командовавший дивизией, — мы отбросили германскую бронетанковую дивизию, а наша единственная пехотная дивизия, несмотря на повторные неприятельские атаки, сумела сдержать натиск двух германских пехотных дивизий, которые понесли при этом большие потери. С того момента, как мы заняли наши позиции на Эн, мы не потеряли ни единой пяди земли».
«Офицеры и солдаты, принимавшие участие в боях, рассказывают, что когда в середине мая германская механизированная колонна прорвалась через Арденны, генерал получил приказ выступить со своей механизированной дивизией и остановить германское продвижение на юго-запад. Едва прибыв на место, дивизия встретилась с тяжелыми германскими танками, за которыми следовали легкие танки, сопровождаемые пехотой и поддержанные большим количеством самолетов.
«Мы имеем дело с новым типом танковой войны, — сказал генерал, — и наши бои похожи на морские или воздушные сражения. Наши танки вплотную подходят к германским, маневрируют с флангов и выпускают снаряды почти в упор — с расстояния всего лишь в несколько сот ярдов. В несколько минут все бывает кончено. Даже танки не могут выдержать огня с такой короткой дистанции и оказываются уничтоженными или выведенными из строя».
«Молодой капитан, сын известного генерала, один вывел из строя двенадцать германских танков в течение нескольких минут. «Мы вышли, — рассказывает он, —с нашими тяжелыми танками навстречу немцам. Мой танк отделился от остальных. Перевалив через холм, я заметил двенадцать германских танков, шедших по дороге мне навстречу. Характер местности не позволял им свернуть с дороги и напасть на мой танк с флангов. Мы двинулись вперед и вывели из строя один за другим двенадцать германских танков. Некоторые из них были охвачены огнем, и, в конце концов, все двенадцать были уничтожены вместе со своими командами».
На самом деле все это было далеко не так просто. Я спросил генерала, что произойдет, если немцы прорвутся через Сомму и Эн, по течению которых проходит новая линия Вейгана. Он пожал плечами и ничего не ответил. Он не отрицал такой возможности. «Эта война, — сказал он, — война механизированная. Только механизмами мы можем победить врага. Наши солдаты не менее храбры, чем германские, и даже храбрее, но решают дело механизмы».
Вот что надо было сказать миру: «Механизмы решают дело».
Французский генеральный штаб должен был бы знать это еще двадцать лет назад, а если он не понимал этого до прорыва немцев через Маас, то после прорыва не должен был мешать журналистам оповестить весь мир о том, что «без механизмов мы будем разбиты». Было еще не поздно, печать и радио еще могли начать соответствующую кампанию. Все знали, что у французов нет достаточного количества танков и самолетов, что английские экспедиционные войска погружаются на суда в Дюнкерке и что пройдет некоторое время, прежде чем англичане смогут послать во Францию новые войска с артиллерией и бронемашинами.
Генерал Бюиссон знал все это очень хорошо и делал что мог. Он был прирожденный командир, а хороший командир всегда бывает оптимистом. Генерал прошел всю службу в стрелковых войсках — это, пожалуй, лучшие части французской армии. Приняв на себя командование механизированной дивизией, Бюиссон сохранил также и начальство над стрелковой дивизией—той самой, которая одна сдерживала напор двух германских
«Немцы несколько раз просачивались ночью через Эн,— рассказывал генерал. — Но я сказал моим стрелкам: что бы ни случилось, вы должны удерживать свои позиции,—и представьте, они их удерживают. По утрам, когда мы пускали в ход танки и отгоняли немцев назад, мы неизменно заставали стрелков на прежних постах. Германская пехота предпринимала несколько раз атаки и понесла серьезные потери. Но в этом нет ничего особенного, не стоит об этом писать. Другое дело — германская механизированная дивизия. Она была составлена из отборных германских солдат и сражалась очень хорошо. Мы, однако, освоились с новой германской тактикой, которая состоит не только в совместных действиях пехоты и танков; ее основная особенность в том, что впереди главных сил идут отряды танков, врезаясь как можно дальше в глубь страны. Германские тяжелые танки по весу равны нашим (30 тонн); они обладают большой скоростью, но для этого пришлось ослабить их броню. Когда условия местности не позволяют им развернуться, пушки наших танков очень быстро пробивают броню германских и выводят их из строя. Именно так капитану Бийоту и удалось уничтожить двенадцать германских танков. Мы уничтожили их так много, что немцам эта игра перестала нравиться, и они оставили свои попытки прорваться к Реймсу и Парижу.
«Во время боя,—продолжал генерал, — ко мне является один ординарец за другим и взволнованно сообщает, что немцы прорываются. Дело в том, что когда дозорные замечают немца, они обычно уверены, что за ним идет целая рота. Я всегда в таких случаях отвечаю: вздор, пойдите посмотрите еще раз. По большей части они убеждаются в своей ошибке. Надо всегда вносить поправку на преувеличение в донесения с поля битвы».
При этих словах я подумал: относятся ли другие французские командиры к получаемым ими донесениям с таким же хладнокровием, как Бюиссон? Ведь некоторые из них в результате воздушных бомбардировок потеряли связь с другими дивизиями и отрезаны даже от собственных войск.
«Французские войска уже приспособляются к новой механизированной войне,—продолжал генерал Бюиссон.— Германские воздушные атаки застигли их врасплох, когда противник впервые прорвался на Маасе. Сначала даже мои стрелки приходили в замешательство, когда появлялись германские бомбардировщики. Самолеты кружились, словно танцуя кадриль. Они по одному снижались до нескольких футов над землей, сбрасывали бомбы, затем снова присоединялись к остальным. Так продолжалось около получаса, и все время эскадрилья строго соблюдала строй.
Даже когда самолеты истощали свои запасы бомб, они продолжали пикировать, чтобы запугать солдат. Но постепенно немцы оставили этот метод, так как нашли его слишком невыгодным. Наши стрелки, не имея ничего, кроме своих винтовок, сбили в последние десять дней двадцать германских самолетов.
Солдаты увидели, что со стороны они могут без всякого риска стрелять стоя или с колена в пикирующий бомбардировщик. Раз поняв это, они начали сшибать германские самолеты, как кроликов».
Я задал Бюиссону вопрос, который интересовал тогда всех: почему нельзя было остановить германские механизированные войска, если они так далеко отрывались от своих баз, или рассеять неприятельские колонны? Ответ сводился к следующему. Германские колонны рассеивались не раз, но это нисколько не мешало подходу новых неприятельских войск; танки и бронемашины, прорывавшиеся вперед, двигались со скоростью в среднем 20 миль в час и причиняли значительные разрушения прежде, чем их удавалось уничтожить. Задача поэтому состояла в том, чтобы остановить наступление в целом. В 1914 году союзники стояли перед лицом такой же проблемы. Они нашли бесполезным бросать в прорыв одну дивизию за другой: это значило просто терять войска. Лучше было создать новую линию обороны в тылу, и ее создали на Марне, пока арьергард сдерживал неприятельский натиск.
Нужно не меньше недели, чтобы создать такую линию — подвезти войска, артиллерию, боеприпасы, продовольствие, вырыть траншеи и занять оборонительные позиции. В 1914 году у немцев было сравнительно мало механизированных транспортных средств, они продвигались со скоростью пехотного марша — от 5 до 10 миль в день. А сейчас механизированные германские войска делают около 18 миль в день и продвигаются еще быстрее, если их не задерживают ожесточенные бои с французскими арьергардами. От Седана до Парижа по прямой всего лишь 125 миль — расстояние, которое можно пройти в неделю при средней скорости немцев. Валансьен на франко-бельгийской границе только в 90 милях, или 5 днях пути от Булони. А от Валансьена до Амьена на Сомме только 70 миль, или 4 дня пути.