О трагическом чувстве жизни
Шрифт:
Дочитав до конца Ночь в Гефсимании, эссе о философии Паскаля (Les Cahiers Verts, publies sous la direction de Daniel Halevy, Paris, Bernard Grasset, 1923) русского писателя Льва Шестова, я выписал следующее: "... апология призвана защищать Бога перед людьми; поэтому она должна - вольно или невольно - признать в качестве последней инстанции человеческий разум. Если бы Паскалю удалось завершить свой труд, он выразил бы лишь нечто приемлемое для людей и их разума, и не более того». Возможно, так оно и есть, и все же люди - вольно или невольно - прислушиваются к deraisonnements {385} Паскаля.
385
Deraisonnements– безумные речи (франц.).
Я не думаю, что Шестов прав, когда говорит, что история беспощадна к вероотступникам - Паскаль был апостатом разума - и что Паскаля никто уже не слушает, хотя и зажигают еще молитвенные свечи пред его мученическим ликом. Паскаля слушают и слушают в агонии; его слушает и сам Шестов, а потому и пишет свой замечательный эпод о Паскале.
«Не Паскаля, - добавляет Шестов, - а Декарта почитают как отца современной философии; из рук Декарта, а не Паскаля, принимаем мы истину, ибо где же и искать истину, как не в философии.
Письма к провинциалу вышли из недр того же самого духа, и это снова агония, еще один клубок противоречий. Христианин, который в Письмах к провинциалу выступает против иезуитов, очень хорошо понимает, в чем заключается человеческая, слишком человеческая (par trop humain), гражданская и социальная сторона их позиции; он понимает, что без духовного комфорта, который обеспечивается смягченной тональностью ее требований, моральная жизнь в миру сделалась бы невозможной; он понимает, что иезуитская доктрина благодати, а точнее - свободы воли, это единственно возможная доктрина, допускающая нормальную гражданскую жизнь. Но он понимает также и то, что доктрина эта антихристианская. Этика - и авгусгинская, и кальвинистская, и янсенистская, точно так же, как и иезуитская,
– тоже вносит свою лепту в агонию христианства.
В сущности, этика это одно, а религия - совершенно другое. Уже в самой этике, или, лучше сказать, в морали - поскольку от «этики» веет педантизмом, - быть добрым и делать добро это совсем не одно и то же. Есть люди, которые умирают, ни разу не нарушив закона, но и не попытавшись совершить хоть что- нибудь доброе. И наоборот, есть разбойник, который, умирая на кресте вместе с Иисусом, сказал другому разбойнику, что тот богохульствует, требуя, чтобы Учитель, если он Христос, спас их: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал». И сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое». И Христос ответил ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лука, XXIII, 39-44). Разбойник, раскаявшийся в свой смертный час, уверовал в Царство Христа, в Царство Божие, которое не от мира сего; он уверовал в воскресение плоти, и Христос обещал ему рай, библейский Эдемский сад, в котором когда-то совершили грехопадение наши пращуры. И христианин должен верить в то, что каждый христианин, даже более того, каждый человек в свой смертный час непременно раскаивается; что смерть уже сама по себе есть и покаяние, и искупление; что смерть очищает грешника. Хуан Сала-и-Серральонга, разбойник, которого воспел в своих стихах прославленный каталонский поэт
Хуан Марагалл {386} , в час своей смерти на виселице, желая искупить все грехи свои - злобу, зависть, чревоугодие, скупость, грабежи, убийства..., - сказал палачу: «Сейчас я помолюсь и умру; но не вешай меня, пока я не произнесу: верую в воскресение плоти».
Паскаль в своих Письмах к провинциалу защищал моральные ценности, а точнее ценности полицейские, перед лицом сугубо религиозных, утешительных, ценностей иезуитов, или - поскольку эти последние тоже представляют собой некую тайную полиция - ценности казуистической морали перед лицом чистой религиозности. И оба эти тезиса можно отстаивать с равным успехом. Ведь есть две полиции, две морали, и есть две религиозности. Двойственность - существенное условие агонии христианства и агонии нашей цивилизации. И если Мысли и Письма к провинциалу кажутся противоречащими друг другу, то только лишь потому, что каждое из этих произведений противоречиво в себе самом.
386
Хуан Марагалл (1860-1911) - испанский поэт, писавший на каталонском языке. Автор ставших сегодня классическими произведений La vaca cega (Слепая корова), La sardana (Сардана (каталонский народный танец)) и др.
Лев Шестов пишет: «Можно утверждать, что если бы Паскаль не оказался лицом к лицу с бездной, он так и остался бы Паскалем Писем к провинциалу». Но дело в том, что Паскаль оказался лицом к лицу с бездной уже тогда, когда писал Письма к провинциалу, или, лучше сказать, Письма к провинциалу вышли из недр той же самой бездны, что и Мысли. Погружаясь в глубины морали, Паскаль пришел к религии; докапываясь до самых корней римского католицизма и янсенизма, он пришел4 к христианству. И все потому только, что христианство лежит в основе католицизма, а религия - в основе морали.
Паскаль, человек противоречий и агонии, чувствовал, что иезуитство с его доктриной пассивного послушания и нерассуждающей веры уничтожает борьбу, агонию, а с нею - и самое жизнь христианства. И несмотря на это, именно он, Паскаль, в минуту агонического отчаяния сказал: cela vous аbetira, «вы поглупеете». Да, христианин может s’abetir, он способен на самоубийство разума; однако abetir другого, убить разум в другом человеке, - на это христианин не способен. Но как раз этим-то и занимаются иезуиты. Только пытаясь одурачить других, они одурачили самих себя. Обращаясь со всеми словно с малыми детьми, они сами, и притом самым прискорбным образом, впали в детство. И сегодня вы едва ли найдете кого-нибудь глупее иезуита, по крайней мере, иезуита испанского. Все их коварство - не более, чем легенда. Их может обвести вокруг пальца кто угодно, и они готовы поверить самой грубой лжи. Для них настоящая, живая, совершающаяся на наших глазах история - это своего рода магический театр. Чему только они не верят! Даже Лео Таксиль {387} их обманул. И христианство в них не агонизирует, то есть не борется, не живет, а уже умерло и похоронено. Культ Святого Сердца Господня, hierocardiocracia, - это воистину надгробный памятник христианской религии.
387
Лео Таксиль (наст, имя Габриэль Антуан Пажес) - французский публицист 19 в., вступивший в орден иезуитов с целью их разоблачения, а затем опубликовавший острые антиклерикальные памфлеты «Долой скуфью», «Гротескные сутаны», «Охота на ворон» и др. Широко известна также его «Забавная библия».
«Об этом вы меня не спрашивайте, я человек неученый; у Святой Матери Церкви есть ученые доктора, они знают ответ». Примерно так отвечает на вопросы самый популярный в Испании катехизис, катехизис отца Астете, иезуита. А ученые доктора, поскольку они не преподают истинных знаний непросвещенному верующему, который должен верить, не рассуждая об этом, в конце концов и сами уже ничего в них не смыслят и становятся такими же невеждами, как и он.
Ален в своих Propos sur le christianisme {388} (XIIV, Паскаль) пишет: «Паскаль постоянно был в оппозиции, и его позиция была принципиальной; он был ортодоксальный еретик». Ортодоксальный еретик! Каково! Ведь даже если бы «ортодоксальный гетеродокс» не было мертвым противоречием, в котором противоположные термины взаимно уничтожаются, иная - heteros– доктрина может оказаться верной - ortos, - ибо иное иного это уже нечто положительное; еретик и есть истинный ортодокс. Ведь еретик (haereticus) это тот, кто сам выбирает себе доктрину, кто свободно - впрочем, так ли уж свободно?
– высказывает свое суждение, может свободно обсуждать ортодоксальную доктрину и может даже воссоздать ее, заново воссоздать догму, которую исповедуют другие. Разве не происходит нечто подобное также и в работах Паскаля по геометрии? Святой Павел сказал (я не отметил сразу это место в Евангелии, и теперь ритм, в котором я живу, не позволяет мне приниматься за поиски этого места), что по отношению к строго ортодоксальной доктрине он еретик {389} . «Тут я еретик», - буквально так он и говорит, оставляя свой греческий без всяких разъяснений, что нередко бывает в евангельских, и некоторых других текстах. Но сказать он хотел примерно следующее: «В этом вопросе я придерживаюсь частного, своего личного, а не общепринятого, мнения». Это означает, что в данном случае он отступает от здравого смысла, дабы, полагаясь на свой собственный индивидуальный разум, приступить к свободному исследованию вопроса. Но кто сказал, что нельзя своим собственным умом дойти до принципов здравого смысла, кто сказал, что ересь не способна породить ортодоксию? Все ортодоксии начинались как ереси. И переосмыслить общие места, воссоздать их заново, превратить идеи в мысли - лучший способ освободиться от чар ортодоксии. И Паскаль, еретик, осмысливая католические идеи, те самые идеи, которые исповедуются другими людьми, превратил эти идеи в мысли, общепринятые догмы в живые истины, и заново воссоздал ортодоксию. Что, с другой стороны, было чем-то абсолютно противоположным нерассуждающей вере иезуитов, этой вере угольщиков.
388
Propos sur le christianisme– Тезисы о христианстве (франц.).
389
Святой Павел сказал., .что по отношению к строго ортодоксальной доктрине он еретик - возможно, здесь Унамуно имеет в виду следующее высказывание Апостола Павла: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор, XI, 19). Винцент (Викентий) Лиринский так комментирует эту мысль св. Павла: «Надлежит быть ересям, - говорит он, - чтобы обнаружились среди нас люди, испытанные. Он как бы говорит: ересиархи потому не сразу по воле Божией изничтожаются, чтобы стало ясно, насколько каждый крепок, верен и утвержден в православной вере. И правда, когда вскипит что-то новое, сразу же видны тяжелые зерна и легковесная мякина, и легко тогда выметается с тока то, что не могло остаться на току, не имея веса» (См. Карсавин А.П. Св. отцы и учители Церкви. Раскрытие Православия в их творениях. Париж, 1926. С. 11).
Человек, который хочет s’abitir, поглупеть, но только именно поглупеть сам, а не одурачить других, s’abttir в своем чистом одиночестве, такой человек преодолевает свою bete {390} и поднимается над нею в гораздо большей мере, чем тот, кто, не рассуждая, повинуется высшей инстанции, Всевышнему, perinde ас cadaver {391} и, в соответствии с третьей ступенью послушания, послушания разума, почитает наилучшим делать то, что считает наилучшим вышестоящая инстанция, принимаясь, к примеру, поливать платановую трость в монастырском саду, потому что так приказал настоятель. Все это, в сущности, чистейшей воды игра и комедия, комедия приказания и послушания, ибо ни тот, кто приказывает, ни тот, кто повинуется приказанию, не верит в то, что эта трость пустит корни, покроется листвой, зацветет и станет плодоносить, подобно жезлу патриарха Святого Моисея {392} . Вот к чему сводится ценность разумения. Она состоит в обуздании человеческой гордыни без понимания того, что нет гордыни большей, чем послушание подобного рода. Ибо если в Писании сказано, что тот, кто унизит себя, тот возвышен будет, то это вовсе не означает, что возвышен будет тот, кто унизит себя в расчете, что за это он будет возвышен. Не что иное, как послушание подобного рода породило чванливую - люциферову - гордыню, коллективную гордыню Общества Иисуса.
390
Bete– глупость (франц.) il faut s’abetir– надо перестать умничать (франц.). Пер. Э.Аинецкой.
391
Perinde ас cadaver– подобно трупу (будь смирен) (лат.). Выражение из устава монашеского ордена иезуитов, где оно было символом безусловного, беспрекословного повиновения.
392
Подобно жезлу патриарха Святого Моисея - имеется в виду чудо, подтвердившее первосвященство Аарона. С этой целью Моисей от всех 12-ти колен положил на ночь в скинию 12 жезлов с надписью на каждом имени родоначальника колена. По утру жезл колена Левина с именем Аарона расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали (Числ, XVII, 8).
Паскаля приводили в негодование мелочные споры иезуитов, их бесконечные распри, их корыстолюбие. А их крохоборство! Вся эта их полунаука, пробабилизм и т.д. и т.п. Но мало этого, они еще играют в свободу. In necesariis unitas, in dubiis libertas, in omnia charitas, - говорят они. В необходимости - единство, в неопределенности - свобода, во всем - любовь! И для того, чтобы поиграть в свободу, они расширяют понятие сомнения, называют сомнением то, что таковым вовсе не является. Достаточно перелистать Метафизику отца Суареса {393} , к примеру, чтобы воочию убедиться в том, что человек способен забавляться тем, что, разделив один волосок на четыре части, причем вдоль, а не поперек, заплетает косу из этих четырех тончайших волокон. Или, например, когда иезуиты изучают историю - впрочем, то, что они называют историей, обычно не выходит за пределы археологии, - то развлекаются тем, что считают щетинки на хвосте у Сфинкса, разумеется, чтобы не глядеть ему в лицо и не встретиться с ним взглядом. Все их усилия направлены на то, чтобы одурачить самих себя и одурачить других.
393
Отец Суарес (Suarez) Франсиско (1548-1617) (по Прозванию Doctor Uxbnius) - испанский теолог и философ, представитель поздней (т.н. второй) схоластики, иезуит. Во многом видоизменил учение Фомы Аквинского, сближаясь в ряде моментов с Дунсом Скотом. Осн. филос. соч.: Метафизические рассуждения (Disputationtes Metaphysicae, v. 1-2.
– 1597).