О вас, ребята
Шрифт:
— А ты понимаешь, что произойдет, если мы не сообщим? — загорячился Миша. — В отряде будут ждать секретных сведений, а их не будет. Что там подумают? «Предатель Кудинов и трус!»
— Спорите вы зря!
Эти веские слова произнес Гена Рубчиков. Когда-то в школе его дразнили «логиком». Учителя часто ставили его в пример другим и говорили, что ответы Рубчикова отличаются удивительной для пятиклассника логичностью.
— Совершенно зря! — повторил Гена. — Идти к сосне глупо: к нам все равно никто не подойдет. Кто мы такие? Кто нас знает? Увидят
Предложение Гены показалось настолько правильным и таким заманчивым, что даже Миша не стал возражать. Один Гоша Зябликов — болезненный паренек с голубыми печальными глазами, обведенными густой синевой, — согласился не сразу.
— Чтобы выполнить задание, надо его знать, — сказал он. — А что нужно партизанам, — мы не знаем.
— Хе! Не знаем! — усмехнулся Гена. — Это каждый дурак знает!
Александр Гаврилович, прозванный партизанами Самсоном, был очень осторожным человеком. Обычно большая физическая сила не уживается с осторожностью. А в нем и то и другое находилось в прочном сочетании.
Первая весточка, присланная Кудиновым из города, привела Самсона в ярость. Во-первых, бумага была не синяя, а белая. Правда, прежде чем писать на ней, ее основательно заштриховали бледно-синим карандашом. И все же это было грубое нарушение условий. Связная — дворничиха Дарья с Первомайской улицы — могла не взять такую бумагу. Яркий синий цвет был нужен для того, чтобы не копаться долго в грязи. Высыпал мусор из урны — и сразу увидишь, есть ли что-нибудь синее.
Во-вторых, — размер листа. Слишком неосторожно использовать для секретной записки целый лист из тетради.
И, в-третьих, — сам текст. Он не был зашифрован. Прочитав его, Самсон выругался и потер ладонью могучий, обросший седой щетиной затылок. Вот что там было написано крупным ученическим почерком: «Донесение № 1. В эту среду из города повезут бомбы на поезде. Вагоны с красными крестами, будто идет санитарный состав. А во вторник с утра генерал Клюгер на машине будет делать объезд местных гарнизонов. Говорят, начнет со станции Бурино. Обязательно приходите 7 августа. Хотим, чтобы пришел сам товарищ Самсон, если он сможет. Кудинов».
Много секретных донесений читал Самсон, но такое впервые попало в его руки. Он еще раз перечитал записку и припомнил все, что знал о Кудинове.
Настоящая фамилия врача была Алтуфьев. Фашисты заставили его работать в концлагере. Несмотря на усиленную охрану и постоянную слежку, врач сумел наладить связь с ближайшим партизанским отрядом и организовал два побега из лагеря. Благодаря Алтуфьеву сорок пять пленных влились в партизанский отряд.
Гитлеровцы стали подозревать врача. Тогда партизаны снабдили Алтуфьева документами на имя Кудинова, шифром для связи и перебросили в другой город, сообщив при этом Самсону.
Кудинов устроился на работу в офицерском госпитале и вскоре был вызван на встречу с представителем нового партизанского отряда. Связной Самсона передал ему необходимые распоряжения. И вот на столе в землянке командира первое донесение, подписанное Кудиновым.
Эта подпись, вернее с усердием выведенная фамилия, совершенно сбивала Самсона с толку.
— Ведь надо же додуматься до такого!.. — гремел он, тяжело топая по землянке. — Идиот он, что ли?
Начальник штаба, уже читавший записку, категорически заявил:
— Провокация, Александр Гаврилович!
— Провокация? — переспросил Самсон. — Самый последний эсэсовец так грубо не работает! Пожалуйста — приглашает меня на встречу! И не приглашает, а приглашают! Заметь, как пишут: «Хотим, чтобы пришел сам товарищ Самсон». «Хотим», а не хочу! Сколько же их там? И кто это хочет?
После короткого раздумья Самсон спросил:
— Как думаешь, не болен ли Кудинов? В концлагере свихнуться недолго. После пережитых ужасов впал в ребячество, а мы голову ломаем!
Начальник штаба с сомнением покачал головой.
— Я лично считаю, что записка — чистая провокация. Надо дать задание в городе — проверить Кудинова, а пока всякую связь с ним прекратить.
— Все это так, — согласился Самсон. — Но, видишь, беда-то какая: завтра вторник. Проверить не успеем… А вдруг этот самый Клюгер действительно поедет на машине в Бурино? Шоссейка там по лесу петляет… Удобно… Прозеваем — волосы на себе будем рвать!
— Не узнаю тебя, Александр Гаврилович! — вспылил начальник штаба. — В засаду попадем!
— Зачем в засаду? Пощупаем предварительно, понюхаем — не попадем!.. А проверку Кудинова организуй. Особенно предупреди Дарью: если известен почтовый ящик, то не трудно поймать и почтальона. А теперь скажу тебе по совести: чует сердце, писал не враг. Доказать не могу, а чую!
Во вторник через заставы лесного партизанского лагеря к штабу проследовала необычная процессия. Впереди шли пять автоматчиков в зеленых маскировочных халатах. За ними куцая лошаденка весело тащила двуколку. В ней сидели двое: старик партизан с благообразной седой бородой и фашистский генерал в разодранной шинели. Одна нога у него была босая, перевязанная повыше щиколотки белым чистым бинтом.
Когда двуколку потряхивало на буграх и корнях лесной тропы, генерал кривил тонкие губы и приподнимал раненую ногу, а возница с седой бородой придерживал ходкую лошаденку и, любезно улыбаясь, говорил генералу:
— А зачем в бега пустился? Видишь: капут пришел — и сиди, не рыпайся! А то ишь — драпанул! Вот и пришлось подстрелить.
Одному из автоматчиков не понравился тон возницы.
— Ты еще извинись перед ним за беспокойство! — проворчал он.
— Отсталый ты человек! — ответил старик. — Теперь генерал — наше имущество. От него с нонешнего дня, кроме пользы, никакого вреда не будет. Мертвый фашист лучше живого, а пленный — лучше мертвого!