О войне
Шрифт:
Особенности представленного издания
Несмотря на существенно сокращенный объем, в данном издании стремились сохранить манеру и логику изложения автора, свойственную его эпохе и отражающую ментальность и культурный фон выдающегося прусского генштабиста. Разумеется, Клаузевиц оперирует огромным количеством примеров из военной истории XVIII – начала XIX столетия, многие из которых уже давно лишены сколько-нибудь широкой известности или актуальности. Это делает необходимым масштабные пояснения военно-исторического характера, которые призваны, главным образом, лишь пояснить смысл наскоро брошенных Клаузевицем, словно «само собой разумеющихся» намеков и аллюзий, но вовсе не стремятся к созданию исчерпывающего комментария об историческом фоне эпохи Наполеоновских войн. Это вызвано желанием подчеркнуть теоретическую ценность концепций и идей Клаузевица, не заслоняя их излишней
Советское издание, выпущенное к столетию выхода в свет 10-томного великого труда в 1832–1835 гг., обладает массой достоинств и особенностей, которые могут быть лишь рекомендованы читателю, интересующемуся не только полной версией громадного труда (впоследствии переиздававшегося и в России), но и историей восприятия Клаузевица создателями марксизма-ленинизма, а затем и ведущими теоретиками армии Советского Союза. Комментарии переводчика отражают не только его глубокое преклонение перед Лениным, Марксом и Энгельсом, которым в оценках Клаузевица он доверяет едва ли не абсолютно, но и его желание прокомментировать высказываемые стратегом столетней давности мысли и догадки на основании примеров из недавней (на тот момент) военной истории. Вероятно, схожие по стилю комментариев издания до сих пор выпускаются в Китае, ведь одним из почитателей Клаузевица был Мао Цзэдун. Большинству читателей вряд ли будет интересна история конспектирования Лениным Клаузевица, а потому касающиеся этого процесса и по-своему трогательные комментарии переводчика в настоящем издании сочли возможным убрать. То же касается и приводимых ранее ради точности перевода примечаний к немецкому изданию, делающих честь скрупулезности его подготовки и в Германии, и в СССР, но мало актуальных в сокращенной версии, а также имеющих явно политический характер ремарок, например, с критикой «империалистических армий» и «империалистической» же политики некоторых держав середины XX столетия. Напротив, то, что переводчик счел нужным прокомментировать с точки зрения военной науки межвоенного периода, было сохранено, хотя при редактировании порой было сложно удержаться от дискуссий уже не с автором, а с его переводчиком-марксистом. Так как переводчик воздерживался главным образом от пространных исторических комментариев, вслед за Клаузевицем ориентируясь на читателя, которому событийная сторона известна в достаточной мере, считая, что хорошо подкованным в военной истории такие пояснения не понадобятся, то дополнения к ним, приведенные в данном издании, отмечены особо. Если в примечании специально не оговаривается его авторство, оно было сделано переводчиком, а не редактором.
Таким образом, в связи с необходимостью еще одного потока комментариев к основному повествованию возникает – уже в современном издании – многослойный текст, который до некоторой степени дает представление как об исходных и верных для разных эпох теоретических построениях, так и об определенной традиции их восприятия, о доказательствах или опровержениях на протяжении последующих двух столетий.
В минимально необходимых масштабах было проведено редактирование в сторону более современных транскрипций фамилий и географических названий (но без ущерба исторически сложившейся традиции), терминов и формулировок в тексте, однако при последовательном стремлении не искажать в связи с этим ни стиль Клаузевица, по-своему блестяще сохраненный переводчиком, ни приданные последним оттенок и манера, существенно облегчающие отечественному читателю восприятие вполне немецкого по своему тягучему темпу и неуклонной последовательности теоретического трактата. Следует отметить, что если бы у читателя было желание сравнить это произведение с аналогичными, то он безусловно признал бы изложение Клаузевица сравнительно удобным и сносным по меркам современного стиля.
Хотелось бы пожелать, чтобы впервые предпринятый эксперимент по приспособлению обширного военно-теоретического труда двухвековой данности к потребностям и особенностям современного прочтения смог найти своего читателя и способствовать развитию внимания к стратегическому наследию предшествующих эпох, к переосмыслению его и во вполне практических, но мирных целях.
Часть первая. Природа войны
Глава первая. Что такое война?
1. Введение
Мы предполагаем рассмотреть отдельные элементы нашего предмета, затем отдельные его части и наконец весь предмет в целом, в его внутренней связи, т. е. переходить от простого к сложному. Однако здесь больше чем где бы то ни было необходимо начать со взгляда на сущность целого (войны): в нашем предмете, более чем в каком-либо другом, вместе с частью всегда должно мыслиться целое.
2. Определение
Мы не имеем в виду выступать с тяжеловесным государственно-правовым определением войны; нашей руководящей нитью явится присущий ей элемент единоборства. Война есть не что иное, как расширенное единоборство. Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество отдельных единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель – сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопротивлению.
Итак, война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю.
Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтобы противостать насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя в действительности его эффекта.
Таким образом, физическое насилие (ибо морального насилия вне понятий о государстве и законе не существует) является средством, а целью [9] будет – навязать противнику нашу волю. Для вернейшего достижения этой цели мы должны обезоружить врага, лишить его возможности сопротивляться.
9
В нашем научном языке термины «политическая цель войны» и «цель военных действий» уже укоренились, и мы сочли возможным сохранить их. Читатель должен, однако, иметь в виду, что в первом случае Клаузевиц употребляет слово «Zweck», а во втором «Ziel». Как ни близки эти оба слова русскому слову «цель», однако они представляют разные оттенки; грубой их передачей явились бы термины: «политический смысл войны», «конечный результат военных действий».
Понятие о цели собственно военных действий и сводится к последнему. Оно заслоняет цель, с которой ведется война, и до известной степени вытесняет ее, как нечто непосредственно к самой войне не относящееся.
3. Крайняя степень применения насилия
Некоторые филантропы могут, пожалуй, вообразить, что можно искусственным образом без особого кровопролития обезоружить и сокрушить и что к этому-де именно и должно тяготеть военное искусство. Как ни соблазнительна такая мысль, тем не менее, она содержит заблуждение и его следует рассеять. Война – дело опасное, и заблуждения, имеющие своим источником добродушие, для нее самые пагубные. Применение физического насилия во всем его объеме никоим образом не исключает содействия разума; поэтому тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником, который этого не делает. Таким образом, один предписывает закон другому; оба противника до последней крайности напрягают усилия; нет других пределов этому напряжению, кроме тех, которые ставятся внутренними противодействующими силами.
Так и надо смотреть на войну; было бы бесполезно, даже неразумно из-за отвращения к суровости ее стихии упускать из виду ее природные свойства. Если войны цивилизованных народов гораздо менее жестоки и разрушительны, чем войны диких народов, то это обусловливается как уровнем общественного состояния, на котором находятся воюющие государства, так и их взаимными отношениями. Война исходит из этого общественного состояния государств и их взаимоотношений, ими она обусловливается, ими она ограничивается и умеряется. Но все это не относится к подлинной сути войны и притекает в войну извне. Введение принципа ограничения и умеренности в философию самой войны представляет полнейший абсурд.
Борьба между людьми проистекает в общем счете из двух совершенно различных элементов: из враждебного чувства и из враждебного намерения. Существенным признаком нашего определения мы выбрали второй из этих элементов как более общий. Нельзя представить даже самого первобытного, близкого к инстинкту, чувства ненависти без какого-либо враждебного намерения; между тем часто имеют место враждебные намерения, не сопровождаемые абсолютно никаким или, во всяком случае, не связанным с особо выдающимся чувством вражды. У диких народов господствуют намерения, возникающие из эмоции, а у народов цивилизованных – намерения, обуславливаемые рассудком.