О всех созданиях - прекрасных и удивительных
Шрифт:
Перед сном, как раз когда зазвонили колокола, я вышел пройтись по рыночной площади. Теперь на всем ее широком белом пространстве не было видно ни единой живой души: оно распростерлось в лунном свете холодное и пустынное, а в окружавших его домах чудилось что-то диккенсовское выросшие тут бок о бок задолго до введения городского планирования, они были высокими и приземистыми, широкими и узкими, кое-как втиснутыми в неподвижный хоровод, окруживший булыжную мостовую. Их крыши, все в снегу, врезались в морозное небо прихотливой зубчатой линией.
Я пошел обратно.
Хелен не проснулась и я забрался под одеяло, все еще полный пьянящей праздничной радости. Работы завтра предстоит немного, можно будет понежиться в постели подольше - может быть, даже до девяти! А потом великолепный день тихого безделья - желанный и редкий оазис в нашей хлопотливой жизни. Я погружался в сон, и мне чудились вокруг улыбающиеся лица моих клиентов, смотрящих на меня с неизъяснимой добротой и благожелательностью...
И вдруг - вот этот, другой, несмолкающий трезвон. Верно, будильник... Я ухватил его, но звон не смолк, а я увидел стрелки. Шесть часов. Ну, конечно, телефон! Я снял трубку.
В ухо мне ударил резкий металлический голос без намека на сонливость.
– Мне ветеринара надо!
– Да-а... Хэрриот слушает, - пробормотал я.
– Браун говорит. Из Уиллет-Хилла. У меня корова обездвижела. Так вы бы поторопились.
– Хорошо. Сейчас еду.
– Да не тяните!– В трубке щелкнуло.
Я перекатился на спину и уставился в потолок. Вот тебе и рождество! День, который я вознамерился ознаменовать блаженным ничегонеделанием. И надо же было этому типу вылить на меня ушат холодной воды! И хоть бы извинился. Даже без "с рождеством вас!" обошелся. Это уж слишком!
Мистер Браун встретил меня во мгле двора. Я бывал у него раньше и, когда он попал в лучи моих фар, в очередной раз подивился его редкостной физической форме. Рыжий мужчина, лет сорока, остролицый, с чистой кожей. Из-под клетчатой кепки выглядывали прядки морковных волос, щеки, шею и руки покрывал золотистый пушок. От одного взгляда на него мне еще больше захотелось спать.
Доброго утра он мне не пожелал, а только коротко кивнул - не то мне, не то в сторону коровника - и ограничился двумя словами:
– Она там.
Он молча следил за тем, как я делаю инъекцию, и заговорил только тогда, когда я принялся рассовывать по карманам пустые флаконы.
– Сегодня ее доить конечно нельзя, да?
– Нет, - ответил я.– Лучше, чтобы вымя было полным.
– А кормить как-нибудь по-особому?
– Нет. Может есть все, что захочет и когда захочет.
Мистер Браун был очень деловит. И всегда дотошно выспрашивал все до последних мелочей.
Мы пошли через
– Знаете, - сказал он, - это ведь у меня не в первый раз с коровами случается в последнее время. Так может, я что не так делаю? Как по-вашему, может, я им слишком корм запариваю? Так, что ли?
– Не исключено...– Я торопливо зашагал к машине. Уж лекцию о содержании коров я сейчас читать ни за что не стану! Когда я взялся за ручку дверцы, он сказал:
– Коли она к обеду не встанет, я сам звякну. И вот еще что: в том месяце вы мне черт-те чего в счет понаставили! А потому предупредите своего старшого, чтобы он не больно-то на перо налегал.– И повернувшись, быстро зашагал к дому.
"Мило, нечего сказать, - размышлял я, тронув машину.– Ни тебе "спасибо", ни тебе "до свидания!", а только претензии и угроза оторвать меня от рождественского гуся, если ему взбредет в голову". На меня накатила волна жаркого гнева: "Чертовы фермеры! Какие омерзительные личности среди них встречаются!" Мистер Браун угасил мою праздничную радость так успешно, словно обдал меня ледяной водой из шланга.
Поднимаясь на крыльцо Скелдейл-Хауса, я заметил, что ночной мрак побледнел и посерел. В коридоре меня с подносом в руках встретила Хелен.
– Как ни грустно, Джим, - сказала она, - но тебя уже ждут. Что-то очень срочное. И Зигфриду тоже пришлось уехать. Но я сварила кофе и поджарила хлебцы. Садись и перекуси. Времени на это у тебя хватит.
Я вздохнул. Значит, быть этому дню совсем будничным!
– А что там, Хелен?– спросил я, отхлебывая кофе.
– Да мистер Керби, - ответила она.– Старик очень тревожится за свою козу.
– Козу?
– Ну, да. Он сказал, что она подавилась.
– Подавилась? Как же это, черт побери, ее угораздило подавиться? загремел я.
– Право, не знаю. И, может быть, ты не будешь на меня кричать, Джим? Я же не виновата.
Мне стало стыдно до слез. Срываю на жене свою досаду! Ветеринарам вообще свойственно набрасываться на тех бедняг, кому волей-неволей приходится сообщать им про неприятные вызовы или звонки, но я этим нашим свойством отнюдь не горжусь. Я смущенно протянул руку, и Хелен ее взяла.
– Извини, - сказал я и кое-как допил кофе. Благоволение во мне совсем иссякло.
Мистер Керби, старый фермер, уже ушел на покой, но, чтобы не сидеть сложа руки, он благоразумно арендовал деревенский домик с участком, которого хватало, чтобы держать корову, полдесятка свиней и его обожаемых коз. Козы у него были всегда - даже когда он вел молочное хозяйство. Коровы коровами, но за козами он ходил для души.
Жил он теперь в деревне высоко в холмах. И ждал меня у калитки.
– Эх, малый, - сказал он, - не хотелось мне тебя беспокоить ни свет ни заря, да еще на рождество, да только что делать-то? Дороти совсем худо.