О всех созданиях – прекрасных и удивительных

Хэрриот Джеймс

Покуситься на это врожденное достоинство у меня не хватало духа, к тому же мистер Пикерсгилл своих коров холил и лелеял. Десять его коров, как и все животные, принадлежавшие быстро исчезающей породе мелких фермеров, были упитанными и чистыми. Да и как не ухаживать за своей скотиной, если она тебя кормит? Мистер Пикерсгилл вырастил и поставил на ноги всех своих детей на доход от продажи молока, иногда пополнявшийся выручкой за двух-трех свиней и яйца пятидесяти кур, которыми занималась его жена.

Как они сводили концы с концами, сказать

не могу. Но сводили и были вполне довольны своим жребием. Все дети, кроме Оливии, обзавелись собственными семьями и жили отдельно, и тем не менее в доме по-прежнему царил дух гармонии. Вот и в эти минуты мистер Пикерсгилл обстоятельно излагал свою точку зрения, а жена, хлопоча на заднем плане, слушала его с тихой гордостью. Оливия тоже была счастлива. Хотя ей было за тридцать пять, стародевичества она не опасалась, ибо за ней пятнадцать лет с самыми серьезными намерениями ухаживал Чарли Хадсон из рыбной лавки в Дарроуби. Пусть влюбленность Чарли и не отличалась чрезмерной бурностью, легкомысленным мотыльком его назвать было никак нельзя, и никто не сомневался, что не пройдет и десяти лет, как он объяснится.

Мистер Пикерсгилл предложил мне еще одну масляную лепешку, а когда я, поблагодарив, отказался, он несколько раз кашлянул, словно подыскивая слова.

– Мистер Хэрриот, – начал он наконец, – у меня нет привычки учить людей их делу, да только все ваши медикаменты мы перепробовали, и мастику эту они ни в какую не берут. А я, когда учился у профессора Маллесона, позаписал всякие отличные рецепты, так вот и хотел бы испытать вот этот. Изволите взглянуть?

Он засунул руку в задний карман брюк и извлек пожелтевший листок, почти протершийся на сгибах.

– Мазь для вымени. Может, если растереть им мошны хорошенько, все и пройдет?

Я прочел рецепт, написанный четким старомодным почерком. Камфора, эвкалиптовое масло, окись цинка – длинный список таких знакомых названий! Они вызвали у меня невольную нежность, но она умерялась все укрепляющимся разочарованием. Я уже было открыл рот, собираясь сказать, что, по-моему, никакие втирания ни малейшей пользы не принесут, но тут фермер громко охнул.

Он слишком напрягся, засовывая руку в задний карман, и застарелый радикулит тут же дал о себе знать. Старик выпрямился в струнку, морщась от боли.

– В спину вступило, доложу я вам! Прострел чертов, и доктор с ним ничего поделать не может. Пилюль наглотался – прямо гремушку из меня делай, а толку чуть.

Блестящими умственными способностями я не отличаюсь, но порой меня осеняет.

– Мистер Пикерсгилл! – произнес я с глубокой серьезностью. – Сколько я вас знаю, вы страдаете радикулитом, и сейчас мне пришла в голову одна мысль. Мне кажется, я знаю, как вы могли бы от него избавиться.

Глаза фермера широко открылись, и в них засветилась детская доверчивость, без малейшего намека на иронию. Как и следовало ожидать. Раз люди больше полагаются на слова живодера или торговца костной мукой, а не на советы ветеринара,

когда болеют их животные, вполне естественно, что они предпочтут рекомендации ветеринара, а не врача, когда речь идет об их собственных болезнях.

– Вы знаете, как меня излечить? – спросил он слабым голосом.

– По-моему, да. И никакого лечения не потребуется. Просто перестаньте доить!

– Доить перестать? Да какого дьявола?..

– Именно, именно! Вспомните: вы же каждое утро и каждый вечер сидите, согнувшись на низкой табуреточке. Человек вы высокий, и совсем подбородком в колени утыкаетесь, чтобы до вымени дотянуться. Конечно же, вам это вредно!

Мистер Пикерсгилл уставился перед собой, словно ему предстало дивное видение.

– Вы, правда, думаете…

– Безусловно. Во всяком случае, проверьте. А доить пока может Оливия. Она ведь всегда говорит, что отлично справится одна.

– Конечно, папа! – вмешалась Оливия. – Доить я люблю, ты же знаешь, а тебе пора и отдохнуть. Ты ведь с самых детских лет доил.

– Черт, молодой человек, а ведь вы, пожалуй, в точку попали, доложу я вам. И пробовать не стану. С этой минуты и кончу, мое решение принято. – Мистер Пикерсгилл откинул великолепную голову, обвел кухню властным взглядом и хлопнул кулаком по столу, словно только что подписал документы о слиянии двух нефтяных компаний.

Я встал.

– Отлично, отлично. Рецепт я захвачу с собой и составлю мазь. Вечером она будет готова, и, на вашем месте, я бы начал лечение без проволочек.

В следующий раз я увидел мистера Пикерсгилла примерно через месяц. Он величественно катил на велосипеде через рыночную площадь, но заметил меня и спешился.

– А, мистер Хэрриот! – сказал он, слегка отдуваясь. – Рад, что мы встретились. Я все собирался заехать к вам и сказать, что хлопьев в молоке больше нет. Как начали мы втирать мазь, так они и пошли на убыль, а потом и вовсе пропали.

– Прекрасно! А ваш радикулит?

– Вот уж тут вы маху не дали, молодой человек, доложу я вам, что спасибо, то спасибо! С того дня я ни разу не доил, так спина даже поднывать перестала. – Он ласково улыбнулся мне. – Для нее-то вы мне дельный совет дали, но чтоб вылечить мастику эту, пришлось-таки нам к старому профессору Маллесону вернуться, а?

Следующая моя беседа с мистером Пикерсгиллом произошла по телефону.

– Я по автоклаву говорю, – сообщил он придушенно.

– По авто…

– Ну, да. В деревне из будки. По телефону-автоклаву.

– А, да-да, сказал я. – Так чем могу быть полезен?

– Вы бы сейчас не приехали? А то тут у одного моего теленка сальный нос объявился.

– Простите?

– Сальный нос. У теленка.

– Сальный нос?

– Во-во! Тут давеча утром по радио как раз про него толковали.

– А-а! Да-да, понимаю. (Я тоже успел послушать эту часть передачи для фермеров – лекцию о сальмонеллезе у телят.) Но почему вы полагаете, что у него именно эта болезнь?