«О» - значит омут
Шрифт:
– Что произойдет, когда вы положите альбом на место? Разве Гранд ничего не заподозрит?
– Я все уже продумала. Я могу засунуть его под кровать или в сундучок, который она хранит в шкафу. Я могу даже оставить его на видном месте, чтобы все думали, что он так и лежал там, у нее под носом. Есть даже рассказ об этом.
– «Украденное письмо», Эдгар Аллан По.
– Точно.
– Я до сих пор не могу понять, почему она мне его послала.
Беттина отмахнулась.
– Она вбила идею себе в голову. Когда она что-то решила, вам
Она ненавидит, когда ей перечат, и отказывается объяснять. Когда она отдает команду, вам лучше быстренько исполнять, если вы знаете, что хорошо для вас. Не в обиду будь сказано, но она скандалистка.
– Я слышала об этом. Почему вы ее терпите?
Она отмахнулась и от этого вопроса.
– Я кланялась ей так долго, что у меня не хватило бы сил противостоять ей сейчас. К тому же, я живу в ее доме и не хочу, чтобы она меня выгнала.
– Вы ее ассистентка?
Беттина рассмеялась.
– О, нет. За такую работу не платят. Я помогаю ей из благодарности.
– За что?
– Корнелия может быть трудной, но может быть и добросердечной и щедрой. Она сделала мне большое добро много лет назад.
– И что это было?
– Я осталась сиротой и росла в приюте. Она и ваш дедушка взяли меня к себе и растили как свою собственную. Она брала и других детей, но я была первой.
– Вам повезло. Я сама сирота, но меня она не взяла.
Улыбка Беттины исчезла, и она посмотрела на меня с беспокойством.
– Надеюсь, вы простите меня, дорогая, но вы сказали это с горечью.
– Нет, нет. Я такая от природы. Всегда так говорю.
– Ну, надеюсь, я вас не обидела.
– Вовсе нет. Почему бы вам не рассказать всю историю? Мне будет интересно.
– Рассказывать особенно нечего. С пяти до десяти лет я жила в заведении под названием «Детский рай святого Джерома Эмилиана». Он был святым-покровителем сироток и брошенных малюток. Мои родители оба умерли во время эпидемии гриппа в 1918 году.
В любом приюте создаются ассоциации псевдо-братьев и сестер, так что, наверное, у меня была, в своем роде, семья. Нас кормили и у нас была крыша над головой, но было мало любви и привязанности и не было настоящей близости с остальными. Монахини были холодными. Они приходили в монастырь, оставляя свои семьи, бог знает, по каким причинам. У самых преданных не всегда получалось остаться. Они становились послушницами из-за страсти к церкви, но жизнь не была такой, как они воображали.
Они часто были несчастны: тосковали по дому и были напуганы. Страсть не ведет вас далеко, потому что она проходит. Тем монахиням, которые оставались, которые действительно чувствовали себя как дома, было нечего нам дать. Дистанция их устраивала.
Когда ваши бабушка и дедушка вытащили меня из этого окружения, они изменили курс моей жизни. Не знаю, что бы со мной стало, если бы я там оставалась до взрослого возраста.
– Вы были бы отмечены на всю жизнь, как я.
– О чем вы говорите, «отмечены на всю жизнь»? Вас вырастила сестра вашей матери, Вирджиния. Разве не так?
– Неоднозначное благословение, если оно вообще было.
– Благословение, которое все равно считается.
Беттина замолчала и взглянула на часы.
– Я лучше побегу, пока Корнелия не заметила, что меня нет. Сказать Таше, что она может ждать вас двадцать восьмого?
– Я все еще об этом думаю.
Когда мы закончили чаепитие, я положила альбом в бумажный пакет и проводила Беттину до машины, где она потрепала меня по щеке, сказав:
– Спасибо вам. Я боялась, что ничего не получится и дело кончится плохо.
– Рада была помочь.
Она приложила руку к щеке.
– Я не думала спрашивать, но, может быть, у вас есть свои фотографии, которые вы хотели бы поместить на дисплей?
– Вообще-то, нет. Тетя оставила коробку с фотографиями, но там нет членов семьи. Возможно, у нее были какие-то, и она уничтожила их перед смертью. Я узнала, что у меня есть родственники только четыре года назад.
– Ах вы, бедняжка. Ну, если вы хотите какие-нибудь из этих, мы можем сделать копии. Я уверена, что Корнелия не будет против.
– Не беспокойтесь. Я прожила достаточно долго без этого, надеюсь прожить и дальше.
– Ну, если вы уверены.
– Я уверена.
Мы вежливо распрощались, и я смотрела, как она садится в машину. Она проехала по улице и исчезла за углом. Я повернулась и пошла к дому с растущим чувством раздражения. В чем я была уверена, после всего, это в том, что моя задница была покрыта глазурью и подана мне на тарелочке. Бабушка брала сирот? Засверлиться веником.
Я убрала со стола, сложив чашки, блюдца и ложечки в раковину. Включила горячую воду, пустила струю жидкости для мытья посуды и смотрела, как появлялись пузыри. Выключила воду, вымыла посуду и положила в сушилку. Когда я открыла кухонный шкафчик, оттуда вылетела еще одна моль. Я начала вытаскивать продукты с полок, осторожно их инспектируя. На крышке полупустой коробки с кукурузной крупой был маленький кусочек чего-то в паутине, как крошечный гамак для насекомых. Я заглянула внутрь и увидела личинки, ползающие по крупе, как дети, играющие в куче песка.
Я достала бумажный пакет и бросила в него коробку с кукурузной крупой, за которой последовала мука, которую я даже не стала проверять. Я не могла вспомнить, зачем мне вообще понадобилось покупать муку и кукурузную крупу, но они находились у меня достаточно долго, чтобы в них завелись паразиты.
В интересах санитарии я выкинула крекеры, два заблудших пакетика хлопьев, пакет макарон и круглый картонный контейнер овсянки, крышку которого я не осмелилась поднять.
В конце концов, я поставила пакет на стол и опустошила туда весь шкафчик. В результате моего буйства там ничего не осталось, что позволило мне отскрести полки. Хорошо. Теперь идеально. Можно начинать жизнь сначала.