«О» - значит омут
Шрифт:
– Ради тебя? Как ты это себе представляешь?
Лайонел покачал головой и продолжал терпеливым тоном:
– Я знаю, что приспособиться нелегко. Она никогда не заменит тебе мать. Она не просит этого, и я тоже. Ты должен поверить мне: она заботливый человек, просто изумительная, когда ты узнаешь ее получше. А пока я ожидаю, что ты будешь относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.
Каким-то образом, у Джона в голове застряло слово «изумительная». Мона была врагом, но он видел, как бесполезно было бороться с ней лицом к лицу. После этого он прозвал ее Изумительная Мона, конечно, за глаза, и не в присутствии отца.
В первое Рождество, которое новобрачные провели вместе, Изумительная Мона соблазнила Лайонела сыграть Санта Клауса в Академии Климпинг на благотворительном вечере, и после этого каждый год он надевал белый парик, усы и бороду и влезал в красный бархатный костюм, отделанный белым мехом. Даже его сапоги были фальшивыми.
По мнению Джона, фотография, которая точно отображала их отношения, это та, что Мона вставила в серебряную рамочку и выставила на пианино в гостиной. На ней Мона, наряженная в вечернее платье с глубоким декольте от Сен-Лорана, соблазнительно устроилась на коленях Санта Клауса. В то время как она сияла в камеру, индивидуальность Лайонела была стерта. Ей действительно удалось собрать больше ста тысяч долларов для школы, и за это она получила широкую признательность.
Джон с горечью излил душу по телефону брату.
– Она — полная стерва. Она тиран. Я говорю тебе. Она долбаная нарциссистка.
Грант отвечал:
– Да ладно тебе. Ты уедешь из дома через год-два, так что тебе до этого?
– Она думает, что может руководить моей жизнью, а папа ей все разрешает. Он полностью у нее под каблуком.
– Ну и что? Это его дело, не твое.
– Блин, тебе легко говорить. Я бы посмотрел, как бы ты выжил с ней под одной крышей.
Устав от темы, Грант сказал:
– Просто потерпи немножко. Закончишь школу, приезжай жить со мной.
– Я не хочу уезжать от своих друзей!
– Это лучшее, что я могу предложить. Держись, чувак.
Джон открыл новый способ проводить время. Он начал забираться в разные дома в Хортон Рэвин, где, как он знал, никого не было. Обслуживая игроков гольф-клуба, он собирал всю информацию относительно их планов путешествовать. Они говорили между собой о предстоящих круизах и турах в Европу, увеселительных поездках в Сан-Франциско, Чикаго и Нью-Йорк. Это была форма хвастовства, хотя все подавалось как обсуждение курсов валют, цен на билеты и отели. Лайонел и Мона общались со всеми, так что Джону всего лишь нужно было найти нужный адрес у Моны в записной книжке. Он ждал, пока семья уезжала, и находил способ забраться внутрь. Если были разговоры об охранной системе или стороже, Джон избегал таких домов. Люди были беззаботными в том, что касалось запоров.
Джон находил незапертые окна и двери в подвал. Если не находил, то разыскивал ключи, спрятанные под цветочными горшками и декоративными камнями в саду.
Оказавшись внутри, он обходил весь дом, заглядывая в стенные шкафы и гардеробы. Кабинеты были богатыми источниками информации. Он проявлял любопытство к женскому белью, духам и предметам гигиены. Он ничего не воровал. Смысл был не в этом. Незаконное проникновение в чужие дома приносило ему временное облегчение. Высокий уровень страха смывал стресс, под действием которого он все время находился, и равновесие восстанавливалось.
Посреди учебного года он начал прогуливать уроки в Климпе, сначала редко, потом чаще. Неудивительно, что его успеваемость резко упала. Его тайно забавляло все это перешептывание за его спиной. Проходили конференции в школе и конференции дома.
Записки передавались туда-сюда. Звонил телефон. Лайонел не хотел быть плохим парнем, так что это Мона поставила вопрос ребром.
Она была сурова, но справедлива, и Джон изо всех сил старался сохранить серьезное лицо, пока она зачитывала приговор.
– Мы с твоим отцом долго это обсуждали. У тебя большие способности, Джон, но ты не стараешься. Поскольку ты учишься так плохо, мы подумали, что платить за твое обучение в частной школе, это напрасная трата денег. Если ты не хочешь заниматься как следует в Климпе, мы думаем, тебе надо перевестись в обычную школу.
Джон знал, что она затевала. Она думала, что угроза общественной школы даст ей преимущество. Он пожал плечами.
– Прикольно. Общественная школа Санта-Терезы. Давайте.
Мона нахмурилась, не в состоянии поверить, что он не собирается протестовать и обещать исправиться.
– Я уверена, что ты захочешь закончить вместе со своими одноклассниками в Климпе, так что мы готовы обсудить это после первого семестра в общественной школе, предполагая, что ты будешь учиться лучше. Если твои оценки улучшатся, мы подумаем о переводе обратно.
Решение за тобой.
– Я уже решил. Я выбираю общественную школу.
Осенью 1966, в конце первого дня Джона в школе Санта-Терезы, он стоял возле своего шкафчика, когда парень у соседнего шкафчика посмотрел на него и улыбнулся.
– Ты новенький. Я тебя видел сегодня утром. Мы в одном классе.
– Точно. Я помню. Я - Джон Корсо.
Парень протянул руку.
– Уокер Макнэлли.
Они пожали друг другу руки, и Уокер спросил: - Ты откуда?
– В прошлом году учился в Климпе. Меня оттуда выгнали.
Уокер засмеялся.
– Молодец. Мне это нравится. Добро пожаловать в школу Санта-Терезы.
Он открыл свой шкафчик, закинул туда книги, достал и надел ветровку.
– Кажется, есть повод отметить. У тебя есть машина?
– На стоянке.
Уокер залез в карман и достал «косяк» с марихуаной.
– Удалимся на перерыв, уважаемый сэр?
Первый раз, когда Джон курил травку, был первым разом за несколько лет, когда он смеялся.
Смех был резким и неконтролируемым. Потом он даже не мог вспомнить, что его так рассмешило, но в тот момент это ощущалось как счастье. Хотя, пустое и искусственно вызванное.
16