«О» - значит омут
Шрифт:
– Ничего. Я никогда и словом не обмолвился.
– Ну, это успокаивает. Послушай меня, Уокер. Умоляю тебя, подумай об этом, и подумай хорошенько. Тебе не терпится очистить душу, но как только ты заговоришь, ты упадешь в кучу дерьма, из которой никогда не выберешься. И поставить меня на линию огня, это просто бессовестно.
– Будет лучше, если я сам приду, до того как Майкл Саттон донесет на нас. Частный детектив идет за мной по пятам. Она уже сообразила кое-что насчет дохлой собаки. Я не думал, что она найдет связь, но теперь становится ясно,
– Так что тебя связали с дохлой собакой? Почему вдруг это вдохновило тебя бежать к копам? Это же не то дерьмо, которое выливали на нас родители, когда мы были маленькими.
«Все, что ты должен сделать сынок, это сказать правду. Только будь честным, и тебе ничего не будет.»
Уокер помотал головой.
– Это только вопрос времени, пока все взорвется. Я печенкой чувствую.
– Если ты перестанешь психовать и будешь держать рот на замке, все будет в порядке.
– Не думаю, что я смогу.
– Может быть, я недостаточно ясно выразился. Мне нравится моя жизнь. Я обожаю мою собственную задницу. Я не хочу умирать. Я — респектабельный член общества и я не сдамся без борьбы.
– Тогда лучше придумай что-нибудь другое. Я тебя честно предупредил. Это лучшее, что я могу сделать.
30
Вечер среды,
20 апреля, 1988.
Придя домой, я бросила почту на кухонный стол, включила свет и села. Мне нужно было организовать свои мысли. Когда расследование разбито в пух и прах, кажется важным привести в порядок все, что мне известно, занести детали на каталожные карточки. Должна быть система, правильный взгляд на которую поможет соединить вместе все кусочки.
Как в оптической иллюзии я ждала поворота, когда изображение превращается в свою противоположность.
И в средних и в старших классах школы мне было трудно сосредоточиться на уроках, я училась плохо, особенно по математике. Отличники схватывали все на лету. Они не только могли понять суть дела, но начинали лизать кончики карандашей и писать решение, когда я еще продолжала ерзать на своем стуле. Я совсем не была тупой. Я легко отвлекалась, и мое внимание приковывали совсем не относящиеся к делу детали.
Поезд отправляется из Чикаго в Бостон, со скоростью 80 километров в час, а другой поезд выезжает из Бостона в Чикаго, со скоростью 100 километров в час. Птичка летает туда и сюда между двумя...
Дальше я уже не слушаю. Я начинаю думать, почему птичка ведет себя так странно, возможно вирус подействовал на ее внутренний компас. Я представляю себе, кто едет в поезде, и зачем им нужно из Чикаго в Бостон. Потом я начинаю беспокоиться о том, что случится в Бостоне, жители которого набьются в самый быстрый покидающий его поезд.
Я никогда не была в Бостоне, и теперь мне придется вычеркнуть его из своего списка.
То, что я чувствовала, царапая свои заметки, было просто другим вариантом того же самого.
Я не могла увидеть большую картину. Я не могла осознать того, что происходит, и поймала себя на том, что думаю о вещах, которые, скорее всего, не имеют отношения ни к чему.
Например, я раздумывала о том, что они добавляли в лимонад Рейн. Наверное, снотворное, которое продается без рецепта, хотя, подобрать правильную дозу оказалось сложным.
Я думала о похитителе, одетом в костюм Санта Клауса, удивляясь, откуда он его взял в июле. Не было смысла проверять местные магазины костюмов, в поисках записей такой давности. Я могла бы это сделать, но лучше заняться чем-нибудь более полезным.
Я отложила ручку в сторону. Обычно я отдаюсь процессу, позволяя мыслям блуждать, в то время, как мое внимание занято чем-то другим. Регистрация мелочей, это своего рода игра, временно выключающая аналитическую часть мозга.
Сейчас разочарование размыкало мою цепь. Было что-то определенно неприятное в обдумывании тех же самых разрозненных фактов, к которым не добавилось ничего нового.
Я могла крутить историю как угодно, но смысл был тот же. Майкл Саттон ошибся. Все, что покоилось на этом фундаменте, провалилось.
В раздражении я собрала карточки, перетянула резинкой и убрала в ящик. Хватит.
Мне нужен был Генри, его общество и совет. Я открыла входную дверь и посмотрела в сторону его кухни. Свет везде был выключен. Я взяла куртку и сумку, заперла дверь и отправилась к Рози.
Я заметила Генри сразу, как вошла. Отодвинула стул и уселась, глядя на тарелку, которую Рози только что поставила перед ним. Генри сказал ей:
– Спасибо, дорогая. Выглядит замечательно.
Он улыбнулся, глядя ей вслед.
– Это что, блюдо дня?
Он помотал головой.
– О, нет, ты такого не захочешь.
Генри оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Рози не слышит. Она стояла возле бара, разговаривала с Вилльямом и не сводила глаз с нас.
Генри прикрыл рот рукой, на случай, если Рози научилась читать по губам.
– Она подает пуддинг из телячьей печени с анчоусным соусом. Это идет вместе с супом из квашеной капусты.
Он остановился и закатил глаза, а потом показал на свою тарелку.
– Это голубцы, и они не такие уж плохие.
– Ясно.
Генри оглядел меня.
– Как дела? Давно тебя не видел.
– Ты ешь. Я возьму стаканчик вина и все тебе расскажу.
– Я могу подождать.
Когда я подошла к бару, Рози исчезла, а Вилльям налил мне стакан плохого вина.
– Спасибо. Можешь попросить у Рози принести мне голубцы? Они выглядят изумительно.
– Конечно.
Я вернулась к столу со стаканом в руке. Вскоре появилась Рози с голубцами. Следующие пять минут мы с Генри провели в дружном молчании за едой. Когда дело доходит до еды, ни один из нас не валяет дурака. В награду за чистые тарелки Рози принесла нам по куску шоколадного торта с маком, который заставил нас стонать от удовольствия.